— Я буду с вами откровенна: мы пока не знаем. Это одна из нескольких версий.

На какое-то время все умолкли. Мари стирала конденсат с бокала. Клод обнял жену одной рукой.

— Вы поможете составить фотороботы? Нам очень важно знать, как выглядят эти люди хотя бы приблизительно, — произнесла Эрика. — Чтобы не доставлять вам лишних неудобств, мы могли бы прислать нашего специалиста к вам прямо сюда, домой?

— Да, конечно, — согласился Клод. — Если это поможет поймать убийцу.

Мосс и Эрика вышли на улицу под палящее солнце и поспешили на теневую сторону.

— Я считаю, что это результат, — сказала Мосс.

— И, если повезет, уже сегодня вечером, у нас будет фоторобот, — согласилась с ней Эрика. Она вытащила телефон и позвонила Питерсону, чтобы прояснить обстановку.

— Пока ничего, босс, — ответил он. — Дактилоскопист еще не закончила в Телеграф-Хилл. Эстель Манро пошла за молоком… Ключа от дома у меня нет, закрыть его я не могу.

— Ладно, мы идем. — Эрика отключилась, убрала телефон в сумку и посмотрела на часы: начало восьмого.

— Куда-то торопитесь, босс? — спросила Мосс.

— У меня ужин на вечер запланирован, с Айзеком Стронгом.

— Я могу остаться здесь с Питерсоном, если вам нужно бежать. Похоже, мы тут застрянем надолго. Маловероятно, что на раме есть отпечатки, но я сразу же вам сообщу. И по фотороботу тоже.

— А вам разве домой не нужно, Мосс?

— За меня не переживайте. Силия Джейкоба в бассейн повезла, так что на весь вечер я предоставлена сама себе. Вы, я знаю, редко… — Мосс осеклась.

— Редко куда-нибудь хожу?

— Я не хотела вас обидеть, босс, — сказала Мосс, покраснев еще больше.

— Знаю. Все нормально. — Покусывая губу и щурясь на солнце, Эрика смотрела на Мосс.

— Честно, босс, я позвоню в ту же секунду, как снимут отпечатки. А на составление фотороботов может уйти несколько часов. Что Айзек готовит на ужин?

— Не знаю.

— К тому времени, как вы поедите, мы уже получим какие-то ответы.

— Ладно. Спасибо, Мосс. Я ваша должница. Звоните сразу же, как что-то прояснится, любая мелочь, хорошо?

— Обещаю, босс.

Эрика села в машину и уехала. Мосс смотрела ей вслед, надеясь, что найдутся новые улики, которые дадут толчок расследованию.

Старший инспектор Фостер остро нуждалась в зацепках, которые помогли бы выйти на след убийцы.

— На следующей неделе наступит самый длинный день в году, а потом ночи начнут прибывать, — сказала Симона. Она стояла у маленького окошка в палате Мэри с видом на промышленные мусорные баки и мусоросжигательную печь. Со всех сторон к ним подступали стены высоких кирпичных зданий, но наверху в просвете сверкал кусочек лондонского неба. Солнечный шар, казалось, был насажен на шпиль часовой башни, торчавшей над вокзалом Кингз-Кросс.

Симона подошла к кровати, где с закрытыми глазами лежала Мэри, до подбородка укрытая одеялом, которое едва-едва шевелилось от ее поверхностного дыхания, да и тело под ним, казалось, усохло. Смена Симоны окончилась час назад, но она решила задержаться. Мэри угасала. Ждать осталось недолго.

Симона взяла из шкафчика черно-белую фотографию Мэри и Джорджа и прислонила ее к графину с водой.

— Вот, мы здесь все вместе. Я, ты и Джордж, — промолвила Симона. Она просунула руку под оградительную штангу и взяла ладонь Мэри в свою. — Ты выглядишь счастливой на фото, Мэри. Жаль, что не можешь рассказать мне о нем. На вид он настоящий мужчина… У меня никогда не было близкой подруги. Мама о сексе со мной никогда не разговаривала, только все твердила, что секс — дело грязное. Я знаю, что она ошибалась. Секс — не грязное дело. Секс, если он освящен любовью, прекрасен… Тебе было хорошо с Джорджем?

Симона посмотрела на снимок. Красавчик Джордж щурился на солнце, крепкой рукой обнимая Мэри за тонкую талию.

— Тебе нравились вечера, когда вы ходили вместе куда-нибудь? Он водил тебя на танцы? Провожал вечером до дома?

Симона взяла щетку для волос и принялась бережно расчесывать Мэри.

— Меня темнота пугает, Мэри. В эти часы мне особенно одиноко.

Шершаво-свистящие звуки, что издавала щетка, скользя по тонким серебристым волосам Мэри, успокаивали. Кожа у старушки была бледная, местами почти прозрачная. От виска к кромке волос тянулась тонкая голубая вена. Симона приподняла ее голову, чтобы подлезть щеткой под затылок.

Вшииих, вшииих, вшииих.

— Я несчастна в браке. Мы никогда особо не ладили, но несколько лет назад стало совсем худо. И я перебралась в гостевую…

Вшииих, вшииих, вшииих.

— Его это не остановило. Он приходит ко мне по ночам. Я баррикадирую дверь, но он врывается…

Вшииих, вшииих.

— Силой меня берет.

Вшииих.

— Это больно. Он причиняет мне боль…

Вшииих, вшииих.

— Ему нравится мучить меня, и он никогда не останавливается. Никогда. Не. Останавливается. Пока. Не. Удовлетворится!

Раздавалось ритмичное глухое постукивание. Симона не сразу сообразила, что щетка застряла в спутанных волосах. Пытаясь расчесать узел, она яростно дергала за щетку, и голова Мэри билась о металлическую оградительную штангу.

Симона выпустила из руки щетку и отступила на шаг. В голове у нее шумела кровь, руки тряслись. Мэри лежала, словно пьяная, на боку; с той стороны, где ее голова упиралась в штангу, глаз был приоткрыт.

— О, Мэри! — Симона наклонилась, отцепила щетку от свалявшихся волос на затылке Мэри, затем бережно повернула старушку на спину и подоткнула под нее одеяло. На виске под тонкой кожей Мэри проявлялся кровоподтек.

— Прости, Мэри, прости меня. — Симона нежно провела пальцам по синяку. — Пожалуйста, прости… — Она еще раз поправила одеяло. Солнце скрылось за другими корпусами больницы, и в палате стало сумрачно и холодно. — Я что угодно готова для тебя сделать… Ты очень много для меня значишь, и в доказательство я покажу тебе кое-что…

Симона шагнула к двери, отворила ее, проверила, нет ли кого в коридоре. Затем нагнулась, взялась за подол своего форменного платья и стала медленно тянуть его вверх, выставляя напоказ плотные темные колготки, через которые просвечивала бледная кожа ее толстых ног. Она задирала платье все выше и выше. Вот показался пояс колготок, трусы, врезающиеся в белый живот. Симона чуть поменяла позу, задрав платье до самой шеи, так что материя сбилась в кучу над ее грудью. Весь участок тела под грудной клеткой, включая то место, где некогда был пупок, покрывал ядрено-розовый морщинистый крапчатый шрам, исчезавший под мягкой сероватой тканью бюстгальтера. Симона подошла к старушке, взяла ее руку, прижала к шраму и стала безвольной старческой ладонью поглаживать свою обезображенную кожу.

— Чувствуешь, Мэри? Это он сделал. Он меня обжег… Я нуждаюсь в тебе не меньше, чем ты — во мне.

С минуту Симона постояла у кровати, ощущая на своей изуродованной покрытой рубцами коже прикосновение прохладного воздуха и тепло ладони Мэри, потом осторожно положила старческую руку на койку, опустила подол, расправила на себе платье. Затем нагнулась к своей сумке, что стояла на полу у кровати, и вытащила из нее конверт.

— Чуть не забыла. Я принесла тебе открытку! Хочешь покажу? — Симона просунула палец под клапан плотного конверта, вскрыла его и достала открытку. — Смотри. Это акварель, тутовое дерево… Вы ведь с Джорджем сидите как раз под тутовником. Хочешь прочитаю, что я написала на открытке? «Моей лучшей подруге Мэри. Поправляйся скорее. С любовью от сестры Симоны Мэтьюз».

Симона поставила открытку на шкафчик рядом с фотографией и графином, включила лампу над кроватью, потом села и взяла руку Мэри в свои ладони.

— Ты не поправишься, я знаю. Абсолютно в этом уверена. Но важно ведь то, что я желаю тебе добра, правда? — Она потрепала Мэри по руке. — Ну вот, и нам снова стало уютно. Если не возражаешь, я побуду еще здесь с тобой, ладно? Не хочу идти домой. Дождусь, пока он заснет.