— Руки покажи, — потребовал он, направив на нее пистолет.

^{Октябрь 2016 года}

То, что произошло на отдыхе в Дартмуре, изменило Нину. В тот вечер Макс помог ей добраться до гостиницы, отнял у нее телефон и напоил снотворным. Проснувшись поздно на следующий день, она по-прежнему хотела обратиться в полицию.

— Я ведь защищал тебя, — недоуменно произнес Макс. — Нина, он бы тебя убил. А в благодарность ты намерена меня посадить?

— Тебя не посадят, если мы скажем правду! — возразила она.

— И что же это за правда, Нина? Правду знаем только мы с тобой, ты и я. А полиция, по-твоему, что подумает, заглянув в мое досье? На нем осталась моя ДНК. Я сбросил в колодец его труп, и мы ушли. Разве судья и присяжные поверят в нашу правду? Для них я — просто убийца.

— Но… это же в порядке вещей, — лепетала она в ответ. — Ты говоришь правду, и все становится на свои места. Мама всегда говорит: скажешь правду — и сразу все образуется.

Качая головой, Макс привлек ее к себе.

— Нина, раскрой глаза. На нем не только моя ДНК — и твоя тоже. Думаешь, полиция тебе поверит? Не больше, чем мне.

— Он пытался изнасиловать меня.

— Ты занималась со мной сексом у него на глазах. А накануне вечером в пабе вешалась на него. Они узнают, что ты вела себя как шлюха. Судья и присяжные придут к единому мнению… — Нина зарылась лицом ему в грудь и заплакала. — Ты не представляешь, как приходится в тюрьме юным девушкам вроде тебя, — увещевал Макс, укачивая ее, словно ребенка. — А он — на дне глубокого-преглубокого колодца. Его никогда не найдут. Он был одиночка, наркоторговец и насильник. Помнишь его руки на своей шее, а, Нина? — С красным от слез лицом она отстранилась от Макса, посмотрела на него и кивнула. — Он убил бы тебя.

— Если б он убил меня, ты пошел бы в полицию?

— Конечно, пошел бы, черт побери! — вспылил Макс, отталкивая ее. — Я это сделал ради тебя, — зашептал он, снова наклоняясь к ней. — Ради тебя я собственными руками убил человека, а ты хочешь сдать меня полиции, да еще спрашиваешь, сбросил ли бы я твое тело в тот колодец?

— Нет, Макс, я не говорила, чт…

— Ну ты и дура. Вот он я, стою перед тобой, человек, который тебя любит. Который готов умереть ради тебя. Который убил ради тебя…

— Макс, прости, — истерично рыдала Нина. Она кинулась к нему, стала хватать за одежду.

— Очевидно, тебе этого мало. Что ж, валяй, иди в полицию. Уходи. Удачи тебе в реальном мире. В тебе увидят только маленькую потаскушку.

— Никуда я не пойду! Клянусь, прошу тебя, я справлюсь. Ты мне нужен. Я люблю тебя. Давай просто как-то это переживем. Я справлюсь… — В горле у нее булькнуло. Она бросилась в ванную к раковине, ее стошнило. Макс пришел следом, и пока Нину рвало, он придерживал ей голову, убрав назад ее волосы.

— Все хорошо, — успокаивал он. — Сейчас все это вырвешь, и станет легче. И будем жить дальше. Такое случается, но это надо пережить. И идти дальше. Главное, что мы есть друг у друга, да?

Нина вытерла рот и посмотрела на него воспаленными глазами.

— Да, — ответила она.

— Только ты и я, Нина. Только мы с тобой вдвоем в целом мире. Повтори.

Она кивнула.

— Только мы с тобой вдвоем в целом мире.

По возвращении домой Нине хотелось одного: свернуться клубочком у себя в комнате и отгородиться от всего мира. Однако мама сообщила, что Пол перевез к ним свои вещи и теперь будет жить с ними. Атмосфера в доме мгновенно изменилась. Прежде, сколько Нина помнила, здесь были только мама и она. Пол же вызывал у нее гадливость, и ей было неловко наблюдать, как мама отчаянно старается ему угодить. Дом ей казался чужим: всюду лежали его вещи, витал агрессивный запах его дешевого лосьона; к ней в комнату на верхнем этаже доносился его приглушенный голос.

В первое утро, когда Нина, обернувшись в маленькое полотенце, вышла из ванной, она едва не налетела на Пола. Тот, в трусах и старой белой футболке, ждал под дверью, чтобы туда войти.

— Доброе утро, Нин, — улыбнулся он, задержав на ней взгляд.

— Доброе утро. — Она хотела пройти мимо, но он преградил ей дорогу.

— Ты же не против, что я зову тебя Нин, да? — спросил Пол, глазами ощупывая ее тело, едва прикрытое полотенцем.

— Да нет… — Она съежилась под его взглядом и прижала к себе полотенце, жалея, что оно не длиннее.

— Конечно, я не прошу, чтобы ты называла меня папой, — хохотнул он.

На верхней площадке лестницы появилась Мэнди со стопкой полотенец в руках. Пол тотчас же прекратил с ней заигрывать и отступил в сторону. Но Мэнди, увидев эту непристойную сцену, решила, что Нина специально соблазняет ее возлюбленного.

— Иди к себе комнату и надень что-нибудь! — сердито велела она. Нина поспешила наверх. Щеки ее пылали от стыда, будто она и впрямь была виновата.

В тот день Нина впервые переступила порог однокомнатной квартиры Макса. Она находилась на верхнем этаже старого дома ленточной застройки близ вокзала Кингз-Кросс, из окна открывался вид на железнодорожные пути. Квартирка была крошечная, но чистая. В одном углу кухня, в другом — малюсенькая ванная. Одну стену занимала его библиотека — книги по философии и истории. Макс сделал для них по тосту с яйцом и налил в чашки горячий чай. Они сели перед включенным обогревателем, тарелки поставили на коленки и стали есть, слушая стук дождя по крыше. Рядом с Максом ей было спокойно. Нину не покидало ощущение, что ее выпихнули в большой мир. В школу ходить больше не надо; дома она себя чувствовала как кукушка в гнезде; все ее близкие друзья учились в университетах. У нее остался один Макс.

В последующие недели погода испортилась, ночи стали длиннее. Нина почти все время проводила у Макса. Хоть события в Дартмуре по-прежнему не давали ей покоя, для нее то был благословенный период. Они с Максом заметно сблизились. Нина поражалась широте его знаний, его умению грамотно излагать свои мысли. Возможно, сама она была и более образованна, но в сравнении с ним жизни совсем не знала и ничего в ней не понимала. Макс говорил о правительствах, об истории. О теориях заговора, о своей тяге к иллюминатам.

— Мы все — пешки в большой игре. На нас всем плевать, Нина. Никому нет дела до тебя… кроме меня. Мы — черви, копошащиеся в дерьме, а нами правит небольшая кучка людей — корпорации, элита.

Макс более подробно рассказал ей о своем детстве. Как его бросила мать, когда он был совсем малышом; о кошмарных годах, что он провел в детских приютах, где он, девятилетний мальчик, подвергался сексуальному насилию со стороны некоторых взрослых из числа персонала.

— В этой жизни за все приходится драться, — сказал Макс. — Я дрался за тебя, когда Дин накинулся на тебя и стал насиловать, и отнял у него жизнь. Так правильно я поступил или нет, убив его?

— Наверно, правильно, если смотреть на это так, как ты говоришь, — жалким голосом ответила Нина.

— Конечно, правильно. Возьми всех тех политиков, которые развязывают войны. Что такое войны?

— Это когда одна страна причиняет зло другой.

Макс тряхнул головой, встал и принялся мерить шагами комнату, распаляясь все больше:

— Нина. Войны всегда происходят из-за денег. Войны — это торговля оружием и борьба за власть. Тебе известно, сколько политиков владеет компаниями, которые производят продукцию для войн? Я могу назвать тебе кучу примеров, об этом написаны сотни книг. Эти самые политики объявляют войны из личных интересов. Они убивают тысячи, миллионы невинных людей, и их никто не призывает к ответу. Нам промывают мозги, заставляя думать, будто война — дело благородное. Солдаты, что берут в руки оружие и идут воевать, сражаются за свои страны. Олухи несчастные. Солдаты, конечно, люди благородные, но то, ради чего они проливают кровь, дело неблагородное… А я защищал тебя, Нина. Убил всего одного жалкого мерзавца, чтобы уберечь тебя. И за это я должен двадцать с лишним лет гнить в тюрьме? Ты представь, сколько еще женщин мог бы изнасиловать и убить Дин. Нет, для элиты одни законы, для нас, жалких червей, — другие. А я не желаю быть червяком. Не хочу пресмыкаться и раболепствовать!