Кондиционер гонял воздух по дому, и зловоние усиливалось, добираясь до кухни. Кошка звонко зацокала языком по пустому блюдцу, долизывая остатки корма, затем метнулась к стеклянной стене и нырнула в кошачью дверцу.

— Поела и убежала. А мне теперь убирать, — пробурчала Эстель. Она взяла тряпку, старую газету, прошла к лестнице и стала медленно взбираться наверх, преодолевая боль в коленях. Чем выше она поднималась, тем сильнее ощущала жару и смрад. Наконец она ступила на ярко освещенную лестничную площадку и принялась методично обыскивать все помещения: проверила пустую ванную, комнату для гостей, заглянула под стол в небольшом кабинете. Кошачьих «сюрпризов» нигде не было видно.

Возле спальни вообще стало трудно дышать от вони, которая застревала в горле. Ничто не пахнет так отвратительно, как кошачьи испражнения, подумала Эстель.

Она вошла в спальню, зажгла свет. По комнате с заунывным жужжанием летали мухи. На двуспальной кровати лежало темно-синее пуховое одеяло, а на нем на спине голый человек с полиэтиленовым пакетом на голове. Его руки были привязаны к изголовью, открытые глаза под прозрачной пленкой вылезали из орбит. Эстель не сразу его узнала.

Это был Грегори.

Ее сын.

А потом она сделала то, чего не делала много лет.

Издала душераздирающий крик.

Старший инспектор Фостер давно не бывала на столь неприятном ужине. Хозяин дома, Айзек Стронг, открыл посудомоечную машину и принялся загружать в нее тарелки и столовые приборы. Неловкое молчание нарушало только жужжание стоявшего в углу электровентилятора, толку от которого было немного: он лишь гонял по кухне теплый воздух.

— Спасибо. Лазанья получилась изумительная, — похвалила Эрика, когда Айзек стал забирать у нее грязную тарелку.

— Я для соуса бешамель использовал полужирные сливки, — объяснил он. — Заметила?

— Нет.

Айзек вернулся к посудомоечной машине, а Эрика обвела взглядом кухню, оформленную элегантно, в стиле французской рустики: расписанные вручную белые шкафы, рабочие поверхности из светлого дерева, массивная белая керамическая мойка. Эрика решила, что Айзек, будучи судмедэкспертом, наверно, умышленно не использовал в интерьере кухни металл. Ее взгляд упал на бывшего возлюбленного Айзека, Стивена Линли. Тот сидел за большим кухонным столом напротив Эрики и, поджав губы, наблюдал за ней с подозрением. Он был моложе Эрики и Айзека. Она предположила, что ему, должно быть, лет тридцать пять. Рослый красивый Адонис, но с хитрецой в чертах, что Эрику настораживало. Чтобы умаслить его, она заставила себя улыбнуться, затем глотнула вина, думая, что надо бы что-нибудь сказать. Затянувшееся молчание у всех вызывало дискомфорт.

Обычно, когда она ужинала с Айзеком, такого не случалось. За минувший год они несколько раз делили трапезу в его уютной французской кухне. За столом они смеялись, откровенничали. Эрика чувствовала, что между ними крепнет дружба. Айзеку, более чем кому-либо, она сумела рассказать о своих переживаниях в связи со смертью мужа Марка, скончавшегося менее двух лет назад. А он, в свою очередь, поведал ей о собственной личной драме — о том, что потерял любовь всей своей жизни, Стивена.

Правда, если Марк трагически погиб при исполнении служебного долга во время рейда по захвату нарколаборатории, то Стивен разбил сердце Айзеку, бросив его ради другого мужчины.

Вот почему присутствие Стивена в доме Айзека, когда она пришла к нему в гости сегодня вечером, стало для нее сюрпризом. Впрочем, даже не столько сюрпризом…

Ощущение было такое, что она угодила в западню.

В Великобритании Эрика жила уже более двадцати пяти лет, но сейчас она жалела, что этот ужин проходит не в ее родной Словакии. В Словакии народ более прямодушный.

Что за подстава? Почему не предупредил?! Почему не сообщил, что здесь будет твой придурошный бывший? Ты рехнулся, снова впустив его в свою жизнь после того, как он с тобой поступил?

Ей хотелось закричать от досады, когда она вошла в кухню и увидела, что Стивен, в шортах и футболке, сидит там в томной позе. Эрике было неловко, но правила английской вежливости требовали, чтобы они постарались сгладить несуразность ситуации, притворяясь, будто все так, как должно быть.

— Кому кофе? — предложил Айзек, закрывая посудомоечную машину и поворачиваясь к ним. Рослый красивый мужчина, свои густые темные волосы он зачесывал назад, открывая высокий лоб. Над большими карими глазами — тонкие линии выщипанных бровей, которые могли изгибаться или сдвигаться, выражая разнообразные оттенки его иронии. Сегодня, правда, он не знал, куда себя деть от смущения.

Стивен, болтая в бокале белое вино, перевел взгляд с Эрики на Айзека.

— Кофе? Уже? Айзек, еще только восемь, и жара несусветная. Лучше еще вина открой.

— Нет, я за кофе. Спасибо, — сказала Эрика.

— Если кофе собрались пить, тогда уж машину заряди, — распорядился Стивен и по-хозяйски добавил: — Он тебе говорил? Это я ему Nespresso купил. Стоит бешеные деньги. Почти весь свой аванс за последнюю книгу потратил.

Улыбнувшись из вежливости, Эрика взяла жареный миндаль из чашки, что стояла в центре стола. Тишину кухни огласил хруст орешка. За ужином, проходившим в атмосфере неловкости, в основном говорил Стивен, рассказывая им во всех подробностях о своем новом детективном романе, над которым он теперь работал. Без капли смущения он разглагольствовал о тонкостях судебной медицины, что, на взгляд Эрики, было по меньшей мере бестактно, если учесть, что Айзек считался одним из ведущих судмедэкспертов в стране, да и сама Эрика, как старший инспектор Столичной полиции, успешно раскрыла не одно убийство в реальном мире.

Айзек, готовя кофе, включил радио. В кухне зазвучала песня Like a Prayer в исполнении Мадонны.

— Сделай громче! — попросил Стивен. — Обожаю Мэдж.

— Лучше послушаем что-то более мягкое, — сказал Айзек. Он стал перебирать радиостанции, пока визгливый голос Мадонны не сменил благозвучный плач скрипок.

— А еще гей называется, — фыркнул Стивен, закатывая глаза к потолку.

— Стиви, просто, по-моему, сейчас уместнее что-то не столь задорное, — объяснил Айзек.

— Господи помилуй. Нам же не по восемьдесят лет! Давайте веселиться. Чем ты хочешь заняться, Эрика? Как ты развлекаешься?

Стивен, на взгляд Эрики, был полон противоречий. Одевался он как самый настоящий натурал — подобно американским спортсменам из «Лиги плюща», — но в его движениях сквозила жеманность. Сейчас, в ожидании ответа, он сидел нога на ногу, поджав губы.

— Пожалуй… пойду выкурю сигарету, — промолвила Эрика, протягивая руку к своей сумке.

— Дверь наверху не заперта, — сообщил Айзек, виновато взглянув на нее. Она натянуто улыбнулась и покинула кухню.

Айзек жил в доме, расположенном в Блэкхите, близ Гринвича. В спальне для гостей имелся небольшой балкон. Эрика открыла стеклянную дверь, вышла на балкон, закурила и выпустила дым в темное небо. Было жарко. Летний вечер выдался ясным, но свет звезд едва пробивался сквозь марево смога, висевшего над городом. Вытягивая шею, Эрика проследила за направлением лазерного луча Гринвичской обсерватории, который терялся в вышине среди звезд. Она снова глубоко затянулась сигаретой. Внизу в темном саду пели сверчки. Их стрекот сливался с гудением транспорта на проходившей неподалеку оживленной автомагистрали.

Может, она слишком строго судит Айзека за то, что он снова сошелся со Стивеном? Неужели в ней говорит ревность, ведь теперь ее единственный друг больше не один? Нет. Она желает Айзеку добра, а Стивен Линли — ядовитая особь. Ей с грустью подумалось, что теперь, возможно, в жизни Айзека не найдется места для них обоих — для нее и Стивена.

Эрика представила маленькую, скудно обставленную квартирку, которую она силилась называть своим домом; ночи, которые она проводила в одиночестве в постели, глядя в темноту. С Марком ее связывали не только супружеские отношения. Они были коллегами, работали вместе в полиции Манчестера, куда поступили на службу, когда обоим было едва за двадцать. Эрика там слыла восходящей звездой, быстро дослужилась до должности старшего инспектора, значительно выше, чем та, которую занимал Марк. И за это муж любил ее еще больше.