— Давай сменим тему.

Ленка подошла к комоду, выдвинула верхний ящик и принялась укладывать туда матрасик с пеленального столика и несколько одеял.

— Какой-то мужчина сегодня приходил, чтобы снять показания счетчика. Я так поняла. Я с детьми была занята, бегала туда-сюда. Девочки соседские как раз в это время здесь были. Он вон то письмо оставил. — Ленка кивнула на листок бумаги, лежавший на подоконнике.

Эрика пробежала его глазами. Это было уведомление от агентства недвижимости о необходимости проверки линии газоснабжения и оформлении нового сертификата.

— Продукты питания здесь очень дорогие. Что ты обычно покупаешь?

— Ленка, дай мне минутку передохнуть, пожалуйста! У меня был тяжелый день, а ты все трындишь и трындишь!

Ленка продолжала разглаживать одеяла в ящике комода.

— Ты что делаешь?

— Постель для Эвы готовлю.

— В ящике комода?

Эва в коляске проснулась и заплакала.

— Ну вот, разбудила. — Ленка протиснулась мимо Эрики и взяла дочь на руки. — Ну все, все, успокойся. Тсс, тсс. — Ленка оттянула вниз сорочку и дала малышке грудь, но та завопила еще громче. — Выйди, пожалуйста, и дверь в гостиную закрой, ладно?

Эрика сунула в рот еще картошки с колбасой, с тарелкой в руках протиснулась мимо сестры, вышла в коридор и закрыла дверь в гостиную. Эва заходилась пронзительным криком, и Эрика закрыла дверь и в спальню, а сама села на коврик у входа, поставила тарелку на пол и доела свой ужин.

Только вот не заметила она, что в щиток, где находился электросчетчик, вмонтировано крошечное подслушивающее устройство.

В начале двенадцатого ночи Аманда Бейкер дремала в своем кресле. Рядом на столе среди вороха распечаток и двух блокнотов стояла недопитая чашка чая. Стена гостиной над диваном теперь была увешана прицепленными вкривь и вкось листками, которые она исписала черной ручкой своим убористым почерком. В самом центре Аманда поместила распечатанную на листе формата А4 фотографию Тревора Марксмэна, а также снимки Джоэла Майклса и Боба Дженнингса. На противоположной стене рядом с телевизором находилась фотография Джессики Коллинз.

Тихий стук вывел ее из неглубокого забытья. Неуклюже поднявшись с кресла, Аманда подошла к окну и увидела Крофорда с красным, лоснящимся от пота лица. Она подняла раму, и в комнату ворвался холодный воздух.

— Записи у меня. — Он обернулся, оглядывая дорогу. Она была пустынна.

— Все принес? — спросила Аманда.

Крофорд кивнул, переступив с ноги на ногу.

— Можно войти?

— Поздно уже, мне нужно выспаться, — не разрешила она. — Завтра похороны Джессики Коллинз.

Крофорд устремил взгляд в комнату мимо нее и увидел на задней стороне двери гостиной вешалку с черным платьем.

— Пойдешь?

— Да, — подтвердила Аманда, протягивая к нему руку.

— Можно я войду, просто чтобы выпить… Адский был день, — сказал он.

— Я не пью и не хочу, чтобы ты меня искушал, — ответила она, по-прежнему не опуская руки.

— Шутишь? Неужели бросила?

— Уже три дня не пью.

Из внутреннего кармана куртки Крофорд достал небольшой конверт и отдал ей.

— Спасибо, — поблагодарила Аманда, забирая конверт. Она опустила раму подъемного окна и задвинула шторы.

Крофорд еще немного постоял под окном, глядя на закрытые шторы, затем поплелся к своей машине.

Прощание с Джессикой Коллинз проходило в церкви Святой Девы Марии в Бромли. Маленький зал был убран просто; пахло благовониями и мастикой для пола; в полумраке мерцали свечи.

Джессика лежала в гробу из красного дерева, самого лучшего, какой удалось найти Марианне и Мартину. Он стоял на деревянной подставке. Не совсем маленький, как для младенца, но и не большой, как для взрослого.

Марианна прибыла с первыми проблесками рассвета, чтобы быть уже в церкви, когда гроб доставят из похоронного бюро. Она сидела и смотрела на останки дочери. Скелет, маленький и беззащитный, сложенный в безупречно точном порядке, покоился на атласной подложке, накрытый тонким кружевным тюлем. Красное пальтишко, когда-то подаренное Джессике на день рождения, аккуратно свернутое, лежало рядом с ней на атласной подушке.

Мартин, Лора и Тоби пришли чуть позже. Они тихо постучали в массивную деревянную дверь. Марианна встала и впустила их.

Они замерли в дверном проеме, словно остолбенели.

— Почему гроб открыт? — удивился Мартин, глядя на скелет, который был собран так, будто кости Джессики только что забрались в гроб и улеглись спать. — Мне казалось, мы договорились, что будем хоронить в закрытом гробу.

— Мы не договаривались. Ты высказал свое мнение, — мрачно произнесла Марианна. — А я хочу видеть свое дитя. Хочу прикасаться к ней. Хочу быть здесь с ней.

Тоби посмотрел на отца, потом на Лору.

— Папа, это нехорошо, — заметил он. Они подошли к гробу с останками Джессики, накрытыми прозрачным кружевом, и Мартин протянул к нему руку.

— О, Джессика. — Он положил ладонь на череп под покровом тюля.

Лора стояла в дверях, зажимая рукою рот; ее глаза полнились ужасом.

— Иди сюда. Прикоснись к ней, — велела Марианна. — Это Джессика… Твоя сестра.

Лора, все так же тараща глаза, подошла ближе. Марианна, перегнувшись к ней, взяла дочь за руку. Та попыталась высвободиться, но Марианна, крепко держа ее, притянула ладонь старшей дочери к черепу Джессики.

— Потрогай ее волосы, Лора. Помнишь, какие они были, когда их расчесывали?

— Нет! — крикнула Лора, отдергивая руку. Она выбежала из комнаты. Марианна, едва ли обратив на это внимание, не сводила глаз с гроба.

— Тоби, я хочу, чтобы ты прикоснулся к ней. Прикоснись к своей сестре, — потребовала она.

— Нет, мама… Я хочу помнить ее другой. Прости, — отказался он. Тоби взглянул на отца — тот завороженно смотрел на скелет в гробу — и следом за сестрой вышел в коридор.

— Я только хотела, чтобы у нас была еще одна дочь. Чтобы она жила в благополучии и счастье, — сказала Марианна, поднимая глаза на Мартина. — Это нам наказание за то, что мы сделали?

— Мы ведь условились, что никогда не будем об этом говорить, — напомнил Мартин, глядя на нее.

— Согласна. Но ведь это конец, да?

— Нет. Ее отняли у нас, но она с Господом. И мы с ней встретимся. Мы не должны спрашивать, почему Он забрал ее. Просто нужно утешиться тем, что мы нашли ее и она теперь может упокоиться с миром.

— О, Мартин, — всхлипнула Марианна. Он шагнул к ней, крепко обнял, так, как давно не обнимал, и они вместе заплакали, скорбя о своей утрате, заливая слезами чувство вины.

После ухода Мартина Марианна осталась у гроба одна. Свечи догорели, по стене медленно перемещался квадратик разноцветных бликов, отбрасываемых небольшим витражным окном.

Целый день она провела в молитвах, склонившись над маленьким скелетом дочери. Произносила их без запинки, почти машинально, за многие годы заучив наизусть обращения к Господу. Но когда молвила «Прости меня, Отче, я согрешила», создавалось впечатление, что из уст ее эти слова звучат впервые.

После богослужения прихожане и гроб переместились на большое кладбище, где должно было состояться погребение.

Эрика с Маршем присутствовали только на этой завершающей части церемонии, присоединившись к большой группе скорбящих у свежевырытой могилы. В холодном воздухе носилось предвестие бури. Небо на горизонте постепенно чернело.

На похоронах жертв убийств Эрика всегда испытывала неловкость. Формально они находились на службе и должны были наблюдать за собравшимися, но при этом вести себя крайне почтительно, что являлось непростой задачей. Зачастую только на похоронах и удавалось встретить сразу в одном месте всех близких и знакомых жертвы.

Священник встал у могилы, в которую предстояло опустить усыпанный лилиями гроб, и начал:

— Отче наш, сущий на небесах, чрез неповиновение Твоим законам мы теряем Твою милость, и смерть входит в этот мир…