Питер покатал во рту кусочек кожи, пососал его, а затем проглотил. Он порадовался, что его голову не развернули к стене и он мог наблюдать поднявшуюся вокруг него суматоху. Белые стены, точно так же, как и пациенты, были покрыты мелкими брызгами крови. Неда, Дерека и Мартина держали санитары. Мартин извивался и выворачивался. Пускающий слюни Дерек совершенно не сопротивлялся, а Нед был слишком мелким и хилым, чтобы отбиваться, поэтому он просто орал бешено вращая белесыми глазами.

— Скажите мне, что происходит! Я чувствую кровь! Чья это кровь?

Жирный Генри свалился со стула, и двое санитаров тщетно пытались поднять его на ноги, то и дело поскальзываясь на растекающейся из под тела Мередит луже крови.

Санитары делали все, что могли, чтобы спасти ее, но Питер видел, что она была уже мертва.

— Оружие! Где? — кричал Уинстон.

— На полу, рядом с ее стулом, гребаные идиоты! — заорал Мартин, продолжая отбиваться от державшего его санитара. Изогнутый кусок металла лежал в луже быстро сворачивающейся крови.

— В шестую комнату, крыло G, срочно нужно подкрепление. Код триста восемьдесят один, повторяю, триста восемьдесят один, — проговорил Уинстон в рацию.

Питер видел, что никто не мог поднять скобу с пола, так как у всех были заняты руки.

Через пару секунд в комнату ворвались восемь санитаров и парамедик с медицинским чемоданчиком. Дерека, Неда и Мартина вывели из комнаты, а следом за ними выкатили и Генри, которого силами троих санитаров удалось усадить в инвалидное кресло, оставившее за собой кровавые следы на плитке.

Питера окружили четыре санитара, Уинстон так и продолжал сидеть на нем сверху, и Питер почувствовал укол шприца, из которого ему вводили снотворное. Хаос, царящий в кабинете, растворился в белизне.

Очнувшись, Питер почувствовал, как в лицо ему подул холодный ветер. Он был прикован к каталке, которую везли от главного корпуса Баруэллской лечебницы в сторону изолятора, отделенного от всех других оградой с колючей проволокой. Он не мог пошевелиться. На нем была смирительная рубашка и капюшон, а ноги были привязаны к каталке. Он поднял голову и, наклонив ее назад, увидел Уинстона, толкающего тележку с каменным, отрешенным лицом.

В месте, где дорожка огибала главное здание, напротив дальней стены ограждения, он увидел красный вертолет скорой помощи. Два парамедика загрузили в вертолет пустую каталку, а затем сами забрались внутрь, и двигатель тут же заработал.

Мередит Бакстер не понадобится скорая, думал Питер. Она не спеша отправится прямиком в морг.

Изолятор отстоял от всех остальных корпусов лечебницы и располагался прямо напротив стены ограждения. Им пришлось какое-то время подождать у тщательно охраняемого входа, прежде чем входная дверь с жужжанием открылась. Питер услышал грохот вертолета, поднявшегося в небо, и увидел, как он закружил над лечебницей.

Уинстон, по-прежнему не проявляя никаких эмоций, оставался в изоляторе, пока Питера осматривал главный санитар — крупный лысый мужчина, лицо и руки которого были покрыты мелкой сыпью. Питера привели в маленькую комнату, где отвязали от каталки и предоставили самому снять одежду. Грубый лысый санитар полностью его досмотрел. Затем ему выдали кусок мыла и отправили в душ.

Питер долго стоял под душем, позволяя струям воды — сначала красным, потом розовым и наконец прозрачным — просто стекать вниз. Он намылился с ног до головы и почувствовал, как в его теле вибрирует каждое нервное окончание.

Последний раз он наведывался в изолятор восемь месяцев назад, когда произошел тот случай с Ларри, у которого Питер откусил кончик носа.

Питер знал, что его будут держать в одиночной камере без доступа к телефону, все посещения также будут запрещены. Кто-нибудь из лечебницы позвонит Энид и расскажет ей, что случилось. Ей сообщат о любых средствах правовой защиты и объяснят, что он будет содержаться в одиночной камере двадцать четыре часа в сутки с двумя пятнадцатиминутными прогулками во внутреннем дворике в день. По закону они обязаны будут сообщить ей, какое время будет назначено для этих прогулок.

После того, как он принял душ, ему выдали синий комбинезон и поместили в камеру, в которой были только деревянная кушетка и унитаз из нержавейки. Спустя какое-то время через окошко в двери просунули поднос с едой: серая желеобразная масса на пластмассовой тарелке, которую он полностью съел. Ему необходимо было копить энергию и сохранить силы. После того как пустую тарелку забрали из коридора, донесся голос Уинстона.

— Прогулочный двор.

Он швырнул капюшон в окошко и захлопнул его. Питер натянул капюшон на голову и затянул ремни. Окошко открылось снова.

— Встать у двери, руки за спиной. Не поворачиваться, — Питер почувствовал звучавшую в голосе Уинстона злость: он был в нем разочарован. Питер встал и послушно подошел к двери, где у него на запястьях туго застегнулись наручиники. — Отойти.

Он отошел. Окошко закрылось, открылась дверь. Рядом с Уинстоном стоял молодой блондинистый санитар.

Они вывели Питера из камеры и провели вдоль по коридору без окон, мимо дверей соседних камер. Изолятор, в котором располагалось всего шесть камер, представлял собой многоугольник, по центру которого был размещен прогулочный дворик. В двери, ведущей во двор, было небольшое мутное окошко из толстого защищенного стекла. Питер увидел, что на улице темно.

— Сколько сейчас времени? — спросил он. Тишина. — Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?

— Девять вечера. Отойти в сторону, — сказал Уинстон. Блондин начал возиться с ключами: прежде, чем открыть дверь, надо было отпереть три замка. — У тебя пятнадцать минут.

Питер шагнул сквозь открытую дверь прямиком в прохладный свежий воздух. Прогулочный дворик был очень маленький и убогий: голые бетонные стены и крошечный водосток посередине. Стены возвышались почти на пять метров, а над ними было еще три метра колючей проволоки. Маленький многоугольный кусочек неба вверху сиял оранжевым. Как и говорил Уинстон — сетку убрали.

Питер закинул голову и посмотрел в небо, вдыхая свежий, холодный воздух. На лице под капюшоном сияла улыбка. Девять утра и девять вечера. К этому моменту его матери уже должны были сообщить об убийстве доктора Бакстер, о его переводе в изолятор и о том, в какое время его будут выпускать на прогулку.

Теперь она передаст эту информацию его самому преданному фанату.

В семь часов, когда Кейт и Тристан приехали в Олтринхэм, было уже темно. Все магазины были закрыты, но пабы и клубы все еще работали, разноцветные вывески освещали улицы, на которых было полно молодежи.

— Около аптеки случаем нет паба? — спросил Тристан, когда они остановились на светофоре.

Через дорогу потянулся поток парней в модных рубашках и брюках и девушек в откровенных нарядах. Мимо, шатаясь, прошла толпа девушек в одинаковых розовых футболках и с пластмассовыми коронами на голове, явно отмечавших девичник. Одна девица приметила Тристана на переднем сиденье и, спотыкаясь, подошла к машине. Ни с того ни с сего она задрала футболку и прижалась к стеклу голой грудью.

Тристан несколько секунд просто пялился на нее, раскрыв рот. Кейт оцепенела и даже немного позавидовала девичьей упругости прижатой к окну груди.

— Да не пялься же ты так на нее, бога ради, — сказала она, перегнувшись через Тристана, чтобы постучать по стеклу.

Девица отступила назад. Загорелся зеленый, но компания подружек невесты начала обступать машину со всех сторон. Они все были в стельку пьяные и, раззадорившись примером первой, задрали футболки и чуть не ослепили Тристана. Кейт поразило то, что подавляющее большинство девиц было без лифчиков. Она посигналила. С глухим стуком одна из подружек вскарабкалась на капот и прижала лицо к лобовому стеклу.

— Привет, красавчик, — сказала она Тристану. — Это твоя мамаша?

— Это просто смешно, — сказала Кейт.

В принципе, она могла быть матерью Тристана, но презрительный голос девицы так и звенел у нее в ушах. Кейт включила дворники и омыватели, окатив девушку водой. Та взвизгнула и, матерясь, спрыгнула с капота. Кейт посигналила еще раз и начала медленно двигаться в сторону девичьей компании, которая все-таки расступилась, смеясь и улюлюкая.