— Хорошо выглядишь. В смысле, набираешь вес, — поправилась она. — Становишься похож на самого себя.

— Нужно еще немного набрать, — ответил он, расстегивая пиджак и подтягивая штаны на плоском животе. — Но чувствую себя, как раньше.

— Давай не усугублять эту тему, на тебя смотреть стыдно! — усмехнулся Крейн, хлопая себя по пивному пузу.

— Говори за себя! — включилась Мосс, шутливо хватая себя за бока. — Лично у меня просто кость широкая!

— Ладно, народ, не будем расслабляться. Я думаю, раз ты только включаешься в процесс, тебе лучше поработать за компьютером в участке?

Питерсон кивнул.

— Мне нужен новый логин для системы. Говорят, мой деактивирован из-за длительного отсутствия.

— Да. Пусть Крейн позвонит насчет этого.

Эрика улыбнулась ему, он — ей, и глаза их встретились. Питерсон отвел взгляд первым.

— Мосс, ты со мной. Джеймс, начинай собирать всю информацию про Мариссу Льюис, нужно понять, из чего состояла ее жизнь.

Он кивнул и отошел, оставив Эрику с Мосс, которая не сводила с нее глаз.

— Что?

— Ничего. Вроде бы, между вами все нормально. Круто. Куда едем?

— Хочу поговорить с лучшей подругой Мариссы.

Эрика договорилась встретиться с Шэрон-Луиз в баре «Брокли Джек». Он располагался на той же улице, что и салон, в котором она работала и который так и не открылся после праздников, хотя было уже 27 декабря. Пока они ехали по району Крофтон-парк, снова пошел снег. Упав на дорогу, он сразу таял и превращался в слякоть. Проехав станцию, продуктовый и другие магазины, они наконец увидели указатель на парикмахерскую «Золотые локоны».

— Почему в названии салона обязательно должна быть какая-то игра слов или аллюзия? — спросила Мосс, вглядываясь в броский бело-золотой интерьер салона, когда они проезжали мимо. — В молодости я стриглась в «Герр Кутц», хотя владелец никакого отношения к Германии не имел. А когда училась в Хендоне, ходила в салон под названием «Волосы дыбом».

— К чему ты ведешь?

— У вас в Словакии нет такого? Игры слов в названиях парикмахерских?

— Нет.

— Сюда ходит рабочий класс — и ничего плохого в этом нет — женщины, которым нравится ухаживать за собой. Уверена, что клиентки здесь постоянные, приходят и перемывают косточки местным. Здесь не как в проходных салонах в центре Лондона.

— Думаешь, эта Шэрон-Луиз сплетница?

— Парикмахершам все рассказывают. Ты сама не замечала, что, когда приходишь стричься, всегда в итоге вываливаешь больше, чем нужно? Я, например, даже чувствую себя обязанной говорить.

— Когда я прихожу стричься, что бывает нечасто, я прошу со мной не разговаривать, — сказала Эрика.

— Не сомневаюсь, — усмехнулась Мосс.

Эрика слишком поздно заметила старушку, ступившую на проезжую часть. Она резко дала по тормозам, и их с Мосс бросило вперед. Машина с визгом остановилась в считанных сантиметрах от пожилой дамы, которая как ни в чем не бывало продолжала тащить за собой через дорогу изношенную хозяйственную сумку. У нее были длинные седые волосы, и на мгновение Эрика решила, что это Элспет Питкин. Но старушка обернулась, и стало понятно, что она намного старше. Да и, судя по сжатым челюстям, зубов у нее не было.

— Ох, вроде обошлось, — выдохнула Мосс.

Старушка ступила на тротуар. Эрика представила себе опухшее лицо Джозефа, лежащего в камере с петлей на шее. Сзади начали сигналить.

— Ты в порядке?

Эрика кивнула. Они свернули на парковку бара, которая в начале одиннадцатого утра была практически пуста.

Внутри было тепло и достаточно тихо. За барной стойкой пожилой мужчина смотрел телевизор и пил пиво. В угловой кабинке сидела крупная девушка в маленьких круглых очках и в платье с цветочным принтом. У нее были длинные блестящие золотистые волосы с розовыми прядями и круглое лицо. Она помахала, и женщины направились к ней.

— Здравствуйте, — приветствовала она их, встав и пожав руки. — Меня зовут Шэрон-Луиз, но вы можете звать меня просто Шэрон. — На столе перед ней стоял стакан апельсинового сока.

— Хотите что-нибудь заказать? — спросила Мосс.

— Да… прикончила бы пакет чипсов… Ой, то есть… «Прикончила» — плохое слово.

— Все нормально, — успокоила ее Мосс. — С каким вкусом?

— Томатный соус или креветочный коктейль.

Эрика попросила сок, и Мосс направилась к барной стойке.

— Всю ночь не спала, после того как узнала про Мариссу, — Шэрон вытащила салфетку, подняла с носа очки и осторожно промокнула глаза.

Эрика села напротив нее. Через несколько минут вернулась Мосс с двумя стаканами сока и чипсами и села рядом с Шэрон.

— Кто вам рассказал про Мариссу? — спросила Эрика.

— Маме позвонила соседка, которая живет на Конистон-роуд. Ужасно вспоминать, что я с ней попрощалась заранее. Но я думала, что когда-нибудь мы еще увидимся. — Она заплакала, достала скомканную салфетку и снова приподняла очки, чтобы приложить ее к глазам. — Извините. Просто в голове не укладывается… а весь мир живет как ни в чем не бывало. Везде рождественские украшения, музыка играет. Такое ощущение, что всем все равно. Но такова жизнь.

— Почему вы прощались с Мариссой?

Шэрон протянула руку и открыла упаковку чипсов, вывалив их на середину стола, чтобы все могли есть.

— Она должна была уехать в Америку.

Эрика и Мосс удивленно переглянулись.

— Когда?

— Завтра. Такой был план.

Глаза у нее снова наполнились слезами, и она снова взяла салфетку.

— А куда именно? — спросила Мосс.

— В Нью-Йорк.

— Почему?

— Ее здесь все достало — погода, то, как все здесь устроено. «Здесь я всегда буду никем», — говорила мне она. Она считала, что у нее нет шансов. Без хорошего образования и без денег. Она мечтала стать второй Дитой фон Тиз, а в Нью-Йорке бурлеск очень популярен. Там больше возможностей. И если много работать, то можно прорваться. Она хотела начать все заново.

— У нее было разрешение на работу? — спросила Эрика.

— Нет, только туристическая виза на полгода. Но за выступления чаще всего платят налом, так что работать она точно планировала. Плюс у нее был Иван.

— Иван Стовальски?

Шэрон кивнула.

— А у него какие были планы?

— Он собирался уехать с ней. Он работает в фармацевтической сфере и нашел там работу.

— Это тот Иван Стовальски, который женат и живет на Конистон-роуд? — удостоверилась Мосс.

— Их брак развалился давным-давно. Эзра живет своей собственной жизнью.

— А она знала о его планах?

— По словам Мариссы, он многое от нее скрывал. Он такой… слабак. Бесхребетный. Не понимаю, как ему удается работать на руководящей должности, иметь в подчинении столько людей… В личной жизни он совершенно безнадежен. Они уехали накануне Рождества, поздно вечером, проведать родителей Эзры, которые переехали на север Англии. Марисса сказала, что там он собирался все рассказать Эзре и вернуться один. Сегодня.

Эрика поморщилась.

— Я знаю. Все запутанно.

— И сколько времени Марисса поддерживала отношения с Иваном?

— Год. Он много чего ей оплачивал: костюмы, реквизит. Это все очень дорого стоит. Он, конечно, потерял от нее голову и впал в зависимость.

— В чем это выражалось? — спросила Эрика.

— Всегда ревновал, когда она танцевала. Спрашивал ее, говорил ли с ней кто после выступления, часто сам приходил, садился в первый ряд и следил, чтобы все было в порядке. Марисса собиралась бросить его, но он рассказал ей про Нью-Йорк, и она решила, что это ее шанс. Он все оплатил.

— А мать ее как отнеслась к этой затее? — спросила Эрика.

— Мэнди? Я даже не знаю, поставила ли Марисса ее в известность. Они не особо ладят. Ладили. У Мэнди много проблем. Она никогда нормально не работала. Когда Марисса была маленькая, она вечно шлялась с какими-то мужиками, пила и употребляла наркотики. У Мариссы было ужасное детство. Ее дважды забирала опека — в десять и двенадцать лет.