— Я не знал, что вы близко знакомы, — сказал Питерсон, вместе с Эрикой глядя вслед автомобилю Ли, катившему вдоль набережной.

— А вам-то что? — спросила Эрика.

— Да так, ничего, — пожал плечами Питерсон.

— Пойдемте-ка в дом. А то как бы Кит не кинул нас.

По дороге на работу Симона вся трепетала от возбуждения. На автобусе она доехала до Кингз-Кросс и теперь петляла по глухим переулкам за зданием вокзала, шагая к больнице имени королевы Анны. Она любила ночные смены, любила идти на работу, когда большинство людей возвращались домой. Она чувствовала себя как лосось, плывущий против течения. Работая по ночам, Симона забывала про бессонницу, про одиночество и страх, терзавшие ее дома.

На работе ее не мучили видения.

Вечер выдался бархатно-теплым. Ожидая на светофоре, Симона осознала, что ей не терпится увидеть Мэри. Старушка — истинный боец. Симона не сомневалась, что та еще жива. Она несла Мэри подарки: рамку для фотографии, на которой та была запечатлена с Джорджем, и щетку для волос. Она была уверена, что в ее отсутствие Мэри никто не расчесывал.

Длинный коридор, по которому Симона шла к палате Мэри, провонял отвратительно теплыми запахами мочи и грязных пеленок. Некоторые медсестры приветствовали ее кивками. Она кивала в ответ, обменивалась с ними любезностями. Многих удивило, что ее обычно хмурое лицо озаряет широкая улыбка.

Дойдя до палаты Мэри, Симона без стука открыла дверь и остолбенела, увидев, что у кровати Мэри, на ее стуле, сидит элегантная пожилая женщина с коротко остриженными, гладкими седыми волосами, в свежих белых брюках, черных лакированных туфлях-лодочках и шелковой цветастой блузке. Кровать Мэри была пуста, а сама она, опрятная, в модных брюках угольного цвета и жакете с рисунком в ломаную клетку, сидела в инвалидном кресле рядом с женщиной. Ее волосы были аккуратно перевязаны сзади красной лентой. Женщина, наклонившись, надевала на ноги Мэри новые туфли.

— Вы кто? — спросила Симона, глядя на них. Женщина надела туфлю на вторую ногу Мэри и выпрямилась. Она была очень высокой.

— Здравствуйте, сестра, — поздоровалась женщина с тягучим американским акцентом.

— Что здесь происходит? — сердито продолжала Симона. — Доктор знает, что вы здесь?

— Да, милая. Меня зовут Дороти Ван Ласт. Я — сестра Мэри. Приехала, чтобы забрать ее домой.

— Сестра? Я не знала, что у Мэри есть сестра. Вы же американка!

— А родилась я здесь, милая. Просто много лет не жила в Англии. — Дороти обвела взглядом мрачную больничную палату. — За это время, похоже, мало что изменилось.

— Но Мэри, — произнесла Симона, — ваше место здесь, с… с нами…

Мэри прочистила горло.

— Кто вы, дорогая? — спросила она, пытливая глядя в лицо Симоне. Ее слабый голос дрожал.

— Сестра Симона. Я ухаживала за вами.

— Ухаживали? Моя соседка сообщила сестре, что я здесь. И она прилетела из Бостона. Не знаю, что бы я делала, если бы она не приехала, — все тем же немощным голосом пролепетала Мэри.

— Но вы… моя… Я собиралась… — начала Симона, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

— Доктор говорит, она быстро идет на поправку, — перебила ее Дороти. — Я останусь здесь, пока ей не станет лучше. — Она сняла с тормоза кресло Мэри и покатила его вокруг кровати.

— Но Мэри… — не сдавалась Симона.

Мэри пристально посмотрела на нее из кресла.

— Кто это? — спросила она сестру.

— Это сиделка, Мэри. Они все на одно лицо. Не обижайтесь, милая.

Дороти провезла кресло мимо Симоны и вытолкала его в коридор. Симона встала в дверях, глядя, как удаляется Мэри. Та даже не попыталась обернуться. Потом они завернули за угол и исчезли из вида.

Симона заперлась в одной из уборных для инвалидов. С минуту стояла там, сотрясаясь всем телом. Потом открыла свою сумку, вытащила рамку для фотографии, что купила в подарок Мэри, и принялась колотить ею по краю раковины, пока та не разбилась. Симона посмотрела на свое отражение в зеркале. В ней закипал гнев. Ее бросили. Снова бросили.

Эрика сняла два номера в гостинице «Морской бриз», вполне оправдывавшей свое название. Дешевая и светлая, она находилась недалеко от дома Кита. Номера располагались дверь в дверь. Маленькие и тесные, окнами они выходили на задний двор, забитый мусорными баками. Перекусив в гостиничном ресторане на нижнем этаже, Эрика с Питерсоном затем поднялись в ее номер и приготовились ждать.

Чтобы убить время до наступления ночи, они стали просматривать колоссальное количество сообщений, которые Ли перегрузил в их ноутбуки с компьютера Кита. В общем и целом они составляли четыре года регулярной переписки, и прочитать все от строчки до строчки было немыслимо. Эрика с Питерсоном рассортировали сообщения по годам, и переписку за каждый год перевели в документ Word. Потом в списке ключевых слов выбрали те, по которым можно найти особенно интересовавшие их темы обсуждений.

— Кошмар, — произнес Питерсон, сидевший на стуле у небольшого окна. — Я только что задал поиск на «самоубийство», и компьютер выдал мне горы страниц, на которых Кит пишет о желании покончить с собой и о том, как именно он намерен это сделать. Вот, послушайте: «Выключу свет во всей квартире и останусь в темноте в кои-то веки. Открою баллон с газом, надену на голову пакет и наполню его газом, чтобы заглушить панику. Затем туго затяну шнурок и буду глубоко вдыхать газ, пока не потеряю сознание. Уйду легко, без боли… просто засну вечным сном».

— Когда это было? — спросила Эрика.

— Три года назад, в первые недели их общения, — ответил Питерсон.

— Я задала поиск на «инвалидную коляску» и «инвалид», — доложила Эрика, работая на ноутбуке. — Эти слова лишь мельком упоминаются в сообщениях Совы: один раз она увидела инвалида на улице и пожалела его. Ну и еще одно косвенное упоминание. Он ей не признался.

Несколько минут они читали молча, потом Питерсон сообщил:

— Она рассказывает о том, как муж ошпарил ее кипятком. Примерно в тот же период. Он пытался ее изнасиловать. Она убежала и заперлась в ванной. Он вломился к ней туда с кастрюлей кипятка, заехал кулаком по лицу, потом засунул в ванну — она была в полубессознательном состоянии, — раздел и стал медленно лить кипяток на ее голое тело. Она говорит, что ожог был очень сильный, но к врачу она обратилась только через неделю и то лишь потому, что раны начали гноиться.

— Она сказала, кто он? Назвала имя врача? — спросила Эрика.

— Нет, но говорит, что доктор не поверил, когда она сказала, что муж умышленно ее обжег.

Эрика в ужасе посмотрела на Питерсона.

— По ее словам, доктор решил, что препараты, которые она принимала при хронической бессоннице, вызвали у нее галлюцинации… Она прежде уже обращалась к нему с подобными ожогами, когда случайно наполнила ванну кипятком и залезла в нее. Муж уже раньше рассказывал врачу про ненормальные выходки жены, которые довели ее до психушки.

— Боже, — выдохнула Эрика. — Он поверил мужу, а не ей…

На улице стемнело, в открытое окно доносился тихий плеск прибоя.

— В прессе людей всегда называют чудовищами, и мы тоже оперируем этим словом, — сказала Эрика. — Но ведь чудовищами не рождаются. Крошечное дитя не может быть чудовищем. Человек появляется на свет добрым и хорошим. Это жизнь и обстоятельства превращают его в монстра.

Ноутбук Питерсона пикнул.

— Это Кит. Он начал переписываться с Совой.

Кит сидел за компьютером в своей крошечной гостиной. Включенные лампы, казалось, светили прямо на него, и он обливался потом, стекавшим с его жиденьких волос на черное сиденье из поливинилхлорида. Эрика с Питерсоном сидели на складных стульях у него за спиной.

— Я не знаю, что писать, — сказал он, оборачиваясь к ним.

— Немного поговорите с ней о том о сем, как обычно. Чтобы у нее не возникло подозрений, — посоветовала Эрика.