Эрика вышла на площадь, но оказалось, что теперь уже зима. Землю укрывал слой снега в фут толщиной, работала рождественская ярмарка. Эрика обернулась. Теперь театр был достроен, окна застеклены, на здании висела афиша рождественского представления. Она повернулась к фонтану. Тот был накрыт деревянным помостом, и на нем разместили вертеп. Рядом высилась огромная елка. Девочка, в ярко-красном зимнем пальто, стояла возле вертепа. Перед Эрикой встала группа людей, заслоняя вертеп. Она принялась проталкиваться через них.

— Я здесь! Мама здесь! — крикнула она, но ее голос потонул в шуме и гвалте толпы. Заиграла рождественская песенка «Холодною зимою»[123]. Толпа немного расступилась, и Эрика снова увидела девочку. Та растерянно озиралась по сторонам. Эрика протиснулась между веселящимися людьми, которые пили глинтвейн, и подошла к вертепу. Девочка, надев на голову капюшон своего красного пальто, теперь стояла спиной к Эрике.

— Не волнуйся, я здесь. Мама здесь, — сказала Эрика. Но когда она обняла девочку за плечи, пальто в ее руках смялось. Внутри него было пусто. Эрика крепче стиснула его, но в руках у нее было только пустое красное пальто. Она поднесла его к лицу, вдохнула, но от пальто исходил лишь запах антисептика. Все вокруг стало блекнуть — площадь, рождественская ярмарка, музыка, аромат горячей еды, — сменяясь холодным оцепенением.

Эрика открыла глаза. Обстановка маленького отгороженного больничного закутка постепенно обретала четкость. Боли она не чувствовала, лежала на мягкой постели и словно парила в воздухе. Зрение обострялось, слух начал улавливать традиционные шумы отделения неотложной помощи: топот снующих мимо шагов, тихие голоса, шуршание занавесей, дребезжание таблеток на подносе. Несколько минут она приходила в себя. Дыхание было тяжелым, из глаз текли слезы. Эрика понимала, что ей снился сон, но она была шокирована изощренностью собственного подсознания.

Занавеска отодвинулась, и в закуток вошла маленькая женщина-врач, наверно, не выше четырех футов[124] ростом. У нее были седые волосы, суровое лицо, она выглядела утомленной. Единственным цветовым пятном в ее внешности был ярко-розовый стетоскоп, висевший у нее на шее.

— Как самочувствие? — осведомилась она, снимая со спинки ближайшей к двери койки планшет с историей болезни.

Эрика поднесла к лицу руку, отерла с подбородка слезы.

— Это вы мне скажите, — прохрипела она и затем увидела на тыльной стороне ладони иголку от капельницы. — Черт, а это еще что?

— Морфин, — ответила доктор, листая записи.

Эрика заметила, что ее вторая рука в гипсе от ладони до локтя.

— У вас перелом правой кисти, сломано одно ребро, и, скорее всего, по окончании действия болеутоляющих средств вы начнете ощущать последствия хлыстовой травмы шеи. У вас также глубоко рассечен лоб над левым глазом. Но у меня громадный опыт накладывания хирургических пластырей, так что рубец сформируется по линии брови.

Эрика поднесла руку к шее, скованной фиксирующим воротником.

— Где я? — сипло спросила она, не узнавая собственный голос, и тронула свое лицо. Прикосновения она не почувствовала, но на ощупь кожа была вздутой и бесформенной.

— В больнице «Юниверсити-Колледж», в Лондоне.

— Я знаю, где находится «Юниверсити-Колледж».

— Я вижу, вы офицер полиции. Старший инспектор Фостер, — сказала доктор, глядя в историю болезни.

Эрика вспомнила свою покореженную машину и двух парней, что пытались забрать у нее сумку с наркотиками.

— Я должна поговорить со своим боссом. Где мой телефон? — спросила она, садясь в постели.

— Лягте, пожалуйста, — велела доктор, мягко беря Эрику за плечо. — Вы не сможете работать какое-то время, несколько недель. И вы должны оставаться под нашим присмотром… У вас тяжелое сотрясение мозга.

Занавеска снова колыхнулась. В закуток вошел медбрат. Он кивнул врачу и проверил капельницу.

— Вы никого не указали в качестве ближайших родственников, — заметила доктор.

— Моя семья… сестра живет в Словакии. Они не говорят по-английски.

— А в Великобритании у вас кто-нибудь есть? Кому мы могли бы позвонить?

Эрика подумала про Питерсона, но тут же отмела эту мысль.

— Да, Кейт Мосс.

Доктор и медбрат переглянулись. Медбрат взял планшет, просмотрел записи.

— Давление нормальное, температура чуть повышенная, — тихо сказал он.

— Нужно мониторить ее состояние, отслеживать любые признаки галлюцинаций, — согласилась с ним врач. Она снова обратила взгляд на Эрику. — Вы хотите, чтобы мы позвонили Кейт Мосс?

— Нет, не той Кейт Мосс. Инспектору Кейт Мосс. Она — моя коллега, служит в столичной полиции, — объяснила Эрика.

Доктор записала номер телефона, но в лице ее по-прежнему отражались сомнения.

— Прошу вас, дайте мне мой телефон. Я должна позвонить суперинтенданту. Я расследую убийство.

— Простите, но вы должны отдыхать, — сказал медбрат.

— Мне нужен мой чертов телефон! Я могу просто лежать здесь и смотреть на него!

Доктор склонила набок голову, глядя на нее.

— Мне не хотелось бы назначать вам седативные средства.

Эрика легла и поморщилась.

— Долго мне еще торчать здесь?

— Как минимум сутки. Мы переведем вас в палату, как только освободится место.

Занавески снова колыхнулись, зашуршали, когда доктор и медбрат покинули огороженный закуток. Эрика лежала и смотрела в потолок. Голова у нее кружилась. Несмотря на досаду, она провалилась в сон.

Пока морфин не прекратил действовать, Эрика спала беспокойно и урывками. Оставшиеся часы до выписки тянулись нестерпимо долго, поскольку компанию ей составляли только потолок да полная палата заторможенных пожилых женщин, которых пичкали седативными препаратами.

Перед выпиской доктор еще раз осмотрела ее и строго напомнила, что ей нельзя выходить на работу еще как минимум месяц. А потом в палату явилась Мосс.

— Бог мой, босс. Ну и видок у тебя, — прокомментировала она.

— Спасибо. — Морщась, Эрика взяла пальто и большой бумажный пакет с лекарствами. — Я уже видела себя в зеркало, когда ходила в уборную.

— Врать не стану. Правая сторона твоего лица совсем как у «невесты Вильденштейна»[125].

— Ну и язва же ты, — улыбнулась Эрика. — Уф-ф. Малейшее движение лицевых мышц — и сразу жуткая боль.

— Так и не старайся. Никто не ждет, что ты будешь улыбаться, — сказала Мосс, помогая ей надеть пальто. Попыталась просунуть в рукав загипсованную руку, но сразу поняла, что это бесполезно. — Наверно, лучше просто накинуть пальто на плечи.

Не торопясь, они вышли из палаты. В конце коридора Мосс распахнула одну створку двупольных дверей, и Эрика боком осторожно протиснулась в проем. Они остановились у лифта.

— Это из-за сломанного ребра, да?

Эрика кивнула. Двери лифта открылись. Они вошли в кабину и встали рядом с койкой, на которой перевозили пожилую женщину. Та, возлежа в подушках, неотрывно смотрела на них, пока они все молча спускались вниз. На одном из этажей лифт остановился, и санитар выкатил койку.

— Расскажи, что произошло, — попросила Эрика. — Я почти ничего не соображала, когда группа реагирования прибыла на место происшествия. Долго я здесь провалялась?

— Два дня. Сейчас утро понедельника. Завтра суперинтендант Хадсон пришлет к тебе кого-нибудь, чтобы у тебя взяли показания. Тебе придется дать объяснения по поводу двух единиц огнестрельного оружия, что принадлежали нападавшим, и почему ты вытащила из них магазины. Ну и, разумеется, указать причины, побудившие тебя применить тазер.

Эрика, в шейном воротнике, осторожно повернула голову и посмотрела на Мосс.

— Шутишь? Эти две единицы были нацелены на меня, и, думаю, потому, что я везла наркотики на тридцать тысяч.