— Вам не показалось, что Мартин Коллинз вел себя несколько театрально?

— Вы о чем? — спросила Эрика.

— Да как-то уж больно наигранно перевернул поднос. Если б он швырнул что-то или… ну, не знаю, ударил одного из нас, это было бы ожидаемо.

— Думаете, он что-то скрывает?

Питерсон покачал головой.

— В ходе последнего расследования его тщательно проверяли? А его деловые связи?

— Он быстро разбогател на строительном буме восьмидесятых. Коллинзы приехали сюда из Ирландии в восемьдесят седьмом году, фактически без гроша за душой, а в девяностом уже жили здесь…

— Думаете, Джессику похитили с целью выкупа?

— Не знаю. О выкупе что-нибудь упоминалось?

— Нет. Она просто исчезла, и после все развалилось. И семья ее, и само следствие…

Эрика оглядела улицу и отстегнула ремень безопасности.

— Давайте пройдемся.

Они выбрались из машины, чем снова обратили на себя внимание журналистов. Те принялись их снимать. Эрика с Питерсоном зашагали в направлении дома № 27. Дома по левой стороне находились ниже уровня дороги, и подъездные аллеи, что вели к ним, отлого уходили вниз. Дома справа стояли на возвышении, и подъездные аллеи тянулись вверх.

— Ну вот, мы на месте. Две минуты, — сказал Питерсон. Они остановились у дома № 27. Это было двухэтажное здание кремового цвета с четырьмя ложными колоннами по фасаду. Подъездную аллею недавно заново заасфальтировали, и дождевые капли поблескивали на ее гладком покрытии, словно шарики ртути.

— С девяностого года здесь живут уже вторые владельцы, — сообщила Эрика. Они постояли с минуту, оглядывая улицу в обе стороны. — Социально-реабилитационный центр, где жил Тревор Марксмэн, находится неподалеку, — добавила она.

Они продолжили путь и через несколько минут дошли до того места, где дорога резко поворачивала влево. На противоположной стороне во впадине стоял большой трехэтажный особняк — желтый, как сливочное масло, с белыми оконными рамами и колоннами. На ухоженном газоне покачивался белый щит, и надпись на нем, сделанная большими черными буквами, сообщала, что теперь это Дом престарелых Суонн. Сверкающие окна, в которых отражалось серое небо, создавали впечатление, что дом смотрит на вас пустыми глазницами. Большой черный ворон — его оперение блестело так же, как буквы, — усевшись на щит, издал скорбное карканье.

Они повернулись, и их взорам открылась вся улица от начала до конца, волной убегающая вдаль, туда, где на обочине стоял их автомобиль и топтались фоторепортеры. Высокие живые изгороди складывались в длинные стены по обеим сторонам дороги.

— Представляю здесь Джессику: дом в двух шагах, а она все равно совсем одна. Возможно, она кричала. Кто-нибудь за этими толстыми изгородями слышал крики девочки, когда ее похищали? — размышляла Эрика.

— Зачем нужно было сбрасывать ее в воду буквально в миле от дома? А если это сделал кто-то из соседей? Дома вон какие огромные. Наверняка в каждом есть подвал.

— В материалах следствия я читала, что все дома на этой и близлежащих улицах обыскали. Никто из жильцов не возражал.

— Выходит, она просто исчезла, — подытожил Питерсон. Ворон снова закаркал, словно соглашаясь с ним. — Что теперь, босс?

— Думаю, пора нанести визит Аманде Бейкер, — ответила Эрика.

Они зашагали назад. Когда уже были у своей машины, на обочине рядом с ними остановился автомобиль патрульного, которого вызвала Эрика. Он опустил стекло, и Эрика с Питерсоном подошли к нему, чтобы дать указания.

Они не заметили, что среди журналистов затесался высокий темноволосый мужчина в длинной вощеной куртке. На шее у него висела фотокамера, но он, в отличие от других фоторепортеров, не проявлял интереса к дому Коллинзов. Он пристально наблюдал за Эрикой с Питерсоном, пытаясь предугадать их следующий шаг.

Аманда Бейкер жила в крайнем доме на жилой улице в Балэме на юго-западе Лондона. Маленький заросший палисадник был захламлен и запущен, на рамах подъемных окон облезала посеревшая краска. На улице было тихо. Только Эрика с Питерсоном припарковались, как начался дождь.

На дорожке валялась сломанная калитка, и им пришлось переступить через нее, чтобы пробраться к входной двери. Они позвонили в дом и стали ждать. Им никто не открывал. Эрика прошла к грязному окну на фасаде дома и заглянула в гостиную. Она с трудом различила в углу комнаты телевизор: показывали какое-то дневное шоу-аукцион. Внезапно перед ней возникла пара глаз с нависшими веками в обрамлении длинных седых прядей. Она отпрянула от неожиданности. Ладонью, утопавшей в длинном шерстяном рукаве, женщина погнала ее прочь.

— Здравствуйте. Аманда Бейкер? Я — старший инспектор Фостер. — Эрика быстро достала из куртки удостоверение и прижала его к стеклу. — Со мной мой коллега инспектор Питерсон. Мы хотели бы поговорить с вами о деле Джессики Коллинз.

Лицо приблизилось к стеклу, всматриваясь в ее удостоверение.

— Нет, извините. — Женщина задвинула шторы.

Эрика постучала в окно.

— Старший инспектор Бейкер. Мы пришли к вам за помощью. Нам очень важно знать, что вы думаете об этом деле.

Шторы чуть раздвинулись, снова появилось лицо.

— Покажите удостоверения, оба, — потребовала женщина.

Питерсон встал рядом с Эрикой и прижал к окну свое удостоверение. Аманда прищурилась, вглядываясь в него через мутное стекло. Губы ее обрамляли глубокие морщинки курильщицы.

— Пройдите к боковой калитке, — наконец произнесла она, и шторы снова задвинулись.

— А входная-то дверь чем ее не устраивает? — простонал Питерсон, выходя из-под козырька над крыльцом под проливной дождь.

Они торопливо пошли вдоль пораженного плесенью забора, огибавшего палисадник. В дальнем конце над забором взметнулась рука, и затем одна из панелей открылась во двор.

Бывший старший инспектор полиции Аманда Бейкер была крупной женщиной. Она встретила их в длинном неопрятном кардигане, надетом поверх черной футболки, темных легинсах и толстых серых шерстяных носках, сунутых в черные кроксы. Лицо обрюзгшее, красное, с широким двойным подбородком. Сальные седые длинные волосы стянуты на затылке резинкой.

— Тридцать фунтов, — потребовала она, протягивая руку.

— Мы хотели бы поговорить с вами о деле, что вы вели, — сказала Эрика.

— А мне нужно тридцать фунтов, — повторила Аманда. — Расценки мне известны. Вы же платите за информацию проституткам и воришкам. А я много чего знаю про это дело. — Она подставила ладонь, пошевив пальцами.

— Вы же в прошлом офицер полиции, — укорил ее Питерсон.

Аманда оценивающе смерила его взглядом с ног до головы.

— Именно что в прошлом, лапочка. А теперь я просто старая кошелка, которой нечего терять.

Она попыталась закрывать калитку.

— Хорошо, — остановила ее Эрика, выставляя вперед ладонь, и кивнула Питерсону.

Тот, закатив глаза, достал бумажник и дал Аманде десятку и двадцатку.

Она кивнула, сунула деньги в бюстгальтер и жестом велела им идти за ней по коротенькому узкому проходу, где было особенно промозгло и сыро. Они миновали окно ванной, в котором лениво вращался маленький вентилятор, выдувая вонь мочи в смеси с запахом чистящего средства для унитаза. Они вышли в заросший внутренний двор, где в углу громоздились мешки с мусором.

У задней двери Аманда вытерла кроксы о тонкий драный коврик, что рассмешило Эрику: судя по состоянию дома, ноги здесь следовало вытирать при выходе, а не на входе. Кухня, некогда довольно изысканная, заросла грязью и была завалена немытой посудой и переполненными пакетами с мусором. Возле дребезжащей стиральной машины, работавшей в режиме отжима, они увидели собачью постель, но самой собаки не было.

— Идите в переднюю комнату. Чаю хотите? — спросила Аманда скрипучим прокуренным голосом.

Эрика с Питерсоном взглянули на замызганную кухню и кивнули.

Они пошли по коридору, минуя крутую деревянную лестницу, ведущую на сумрачную площадку верхнего этажа. В прихожей у входной двери вздымались кипы газет в половину человеческого роста. Гостиная была забита мебелью, стены и потолок пожелтели от никотинового дыма.