— Если ворота автоматически не откроются… — начал он, но после небольшой заминки ворота распахнулись внутрь. Мы уже ехали по красивому проспекту, когда навстречу нам промчались два полицейских автомобиля, но Макс не выглядел успокоившимся.

— Они по-прежнему должны мне шесть кусков! — прорычал он мне в ухо.

^{Понедельник, 16 октября 2017 года}

Эрика сидела перед телевизором с чашкой кофе и сигаретой. На экран она смотрела краем глаза, все больше поглядывая в окно — на листья, которые слетая с деревьев, падали на парковку. Словно стыдилась признаться самой себе, что ей нравится смотреть телевизор утром в будний день. Показывали передачу о неудачных пластических операциях. На прошлой неделе она смотрела ее и сегодня, готовя себе кофе, вспомнила, что сейчас должны показывать очередной выпуск, который она не хотела бы пропустить. Эрика закурила новую сигарету и поморщилась. На экране какая-то женщина показывала двум пластическим хирургам, как ей неудачно сделали глютеопластику, так что теперь у нее одна ягодица больше другой.

Миновала неделя с тех пор, как Эрику выписали из больницы, и она постепенно приходила в себя. Отек лица спал, боль переносилась легче. Пару раз ее навещала Мосс, приносила продукты. Игнорируя протесты Эрики, она немного навела порядок в квартире, перестирала ей белье и даже сходила в магазин за фруктами, полуфабрикатами и сигаретами.

— Я рада помочь, но в душ я тебя не поведу. Прелести свои мой без меня — тут я пас, — заявила она в свой последний визит. Впервые Эрика рассмеялась, о чем ей тут же пришлось пожалеть, поскольку сломанное ребро отозвалось на смех резкой болью.

На экране хирурги готовились оперировать широкий деформированный зад женщины, и в это время раздался звонок в дверь. Эрика неуклюже поднялась с кресла и, морщась, потащилась в коридор. К ее удивлению, на пороге стоял Питерсон, с кастрюлькой в руках.

— Привет, — поздоровался он.

— Привет.

— Ого! Мосс сказала, что ты побывала в бою. — Он смотрел на синяк, обезображивавший ее черты, и Эрика в смущении подняла загипсованную руку, заслоняя лицо.

— Так и сказала?

— Да. Она держит меня в курсе событий. Запястье сломано?

— И ребро.

Питерсон пришел к ней в синих джинсах и элегантном черном зимнем пальто с красным шарфом. Его чисто выбритое лицо все еще поражало худобой, но сам он казался более энергичным, чем прежде.

— Входи, — пригласила Эрика, отступая в сторону.

— Куда-то уезжаешь? — спросил Питерсон: переступив порог, он увидел у двери чемодан.

— Да. В Словакию, к Ленке. Погощу у нее немного, с детьми повидаюсь. Малышка уже ходит… подросла. Меня освободили от службы на несколько недель, и я тут без дела начинаю с ума сходить. Подумала, что сейчас самое время съездить.

Они прошли в гостиную. На экране женщина лежала на операционном столе лицом вниз, а хирург вытаскивал из одной ее ягодицы большой силиконовый имплантат. Эрика взяла пульт и выключила телевизор. Квартиру окутала тишина. Они слышали, как свистит вокруг дома ветер и шуршат сухие листья, кружащиеся на парковке.

— Я никогда не проводила так много времени дома. Даже не представляла, насколько здесь глухо и тихо днем.

— А то я не знаю. Когда уезжаешь?

— Сегодня после обеда.

Питерсон поставил кастрюльку с рагу на кухонный стол.

— То есть это я зря принес?

— Положу в морозилку.

— Это мама приготовила. Шлет тебе привет… — Возникла неловкая пауза. — Кофе сделать?

— У меня есть. А ты сам будешь? — спросила Эрика.

— Пока нельзя… — Он слегка похлопал себя по животу. Они оба все еще стояли, и Эрика жестом предложила ему сесть.

— Я думала о тебе всю последнюю неделю… в тиши этой квартиры… — Она покачала головой. — Боже, как пафосно. Прости. В общем, я думала, представляла, как ты все это время — долгие недели, месяцы — был замурован в четырех стенах.

— Ну, теперь ты и сама понимаешь, каково это.

— Да. Я видела, что тебе тяжело, но в полной мере этого не сознавала. Прости, Джеймс.

— Эрика, мы с тобой это уже обсудили.

— Но я хочу, чтобы ты знал: я сожалею, обо всем. — Она улыбнулась ему и поморщилась: часть лица все еще болела. Питерсон улыбнулся в ответ.

— Можно мне просто воды?

— Конечно.

Он встал, прошел на кухню, взял стакан и наполнил его водой. Эрика отметила, что он сильно изменился за последние недели. Его движения обрели былую естественность, шаг снова стал пружинистым. Питерсон опустился на диван, глотнул воды, затем сдвинул в сторону книги и журналы на столике, освобождая место для стакана.

— Тебе как будто лучше, — прокомментировала Эрика.

— Да. Доктор говорит, я пошел на поправку. Начал нормально есть. Несколько дней назад вернулся аппетит, да не просто аппетит — жор напал. И я сразу ощутил разницу. Нормализовался сон… Стул, — добавил он и, прикрыв рот рукой, скорчил шутливую гримасу. — Никогда не задумывался, сколь важны эти простые вещи для счастливого существования, пока не лишился их.

— Здорово. Когда возвращаешься на работу?

— Не раньше чем через несколько недель, но форму я стараюсь набирать постепенно. Надеюсь скоро возобновить тренировки в спортзале. Начну с легких нагрузок.

Его взгляд упал на ее загипсованную руку, покоившуюся на подлокотнике кресла.

— Впрочем, я пришел сюда не… злорадствовать… и вообще. Хотел отплатить услугой за услугу.

— За какую?

— Ну, ты же навещала меня, продукты приносила, не обижалась на мою раздражительность.

— Я не услугу тебе оказывала, Джеймс. Я приходила на правах… Впрочем, теперь это не важно.

— На правах моей возлюбленной.

— Да. Хотя, думаю, я давно перестала ею быть.

Ничего не ответив, Питерсон устремил взгляд мимо нее в окно. Эрика жалела, что выключила телевизор. На улице стонал и завывал ветер, бесновавшийся вокруг дома.

— Ты не хочешь… — начал он.

— Чтобы мы снова были вместе?

Питерсон проглотил комок в горле и в смущении потер ладони.

— Эрика. Я думал, мы просто друзья?

— Так и есть. Но спасибо за информацию. Теперь мне известно твое отношение, — сказала Эрика, съежившись от его тона, который подразумевал, что он мягко дает ей от ворот поворот.

— Ты думала, что мы снова будем вместе?

— Нет!

— Тогда что? — спросил он.

— Не знаю. Ты — британец. И я думала, что, как и все британцы, ты не склонен говорить о своих чувствах. Думала, что мы просто спустим все это на тормозах.

— О’кей. Хорошо, — кивнул он.

— О’кей. Хорошо? Ты пришел, чтобы официально положить конец нашим отношениям? Официально расстаться со мной?

— Нет! Но ты сама завела об этом разговор.

— Ничего подобного, — возразила она.

— Эрика, так и было. Я же просто принес тебе поесть, ну и хотел повидаться.

— Что ж, поесть ты принес. Повидался. Можно отваливать.

Питерсон покачал головой:

— Порой ты бываешь такая стерва.

— Да. Меня еще и не так называли.

Он встал, направился к выходу, но, не дойдя до двери, остановился.

— Эрика. Нам ведь работать вместе, и ты должна знать: я не виню тебя в том, что случилось. Просто в наших отношениях произошел перелом. Они изначально были обречены. Мы можем перевернуть эту страницу и быть друзьями?

— Ты только что обозвал меня стервой, а теперь хочешь, чтобы мы были друзьями?

— Я не обзывал тебя стервой. Сказал только, что ты порой ею бываешь.

— Что ж, откровенность за откровенность. С твоей стороны было непорядочно являться сюда и устраивать разборки, когда мне и без того тошно! — Эрика почувствовала, как глаза обожгли слезы, и прикрыла лицо рукой. — Просто уйди… УХОДИ!

Питерсон постоял еще немного, хотел что-то сказать, но передумал и ушел.

Эрика посмотрела на часы, мысленно подгоняя время. Ей хотелось поскорее уехать, отдохнуть от того, что есть и что было. Ее душевные силы были на исходе.