Тристан открыл было рот, чтобы возразить. Казалось, он был в отчаянии.

— Тристан, ты не оставишь нас на минутку? — Кейт бросила на него выразительный взгляд, и он неохотно вышел из кабинета. Кейт улыбнулась Лоренсу, подошла к шкафу с документами и достала из папки листок. — Вы читали доклад Ассоциации колледжей и университетов за 2011–2012 учебный год? — спросила она.

— Разумеется. А какое…

— Тогда вы знаете, что желающих поступить на мой курс «Криминология и Психология» было пятьсот человек на восемьдесят мест. И вы также должны знать, что в августе, когда весь курс уже заполнен, большей части не попавших на него студентов предлагают на выбор другие курсы по криминалистике и психологии, которые тоже читаю я. Очень много аудиторий заполнено благодаря мне. А сейчас, конечно, в зависимости от того, кто победит на следующих выборах, но это вряд ли будут лейбористы, велика вероятность, что университетское образование подорожает и родители будут еще тщательнее выбирать, куда отправить своих детей, — сказала Кейт.

— Вы угрожаете, что уйдете?

— Нет. Я советую вам отцепиться от меня и от моего персонала. Я хорошо делаю свою работу, так же как и Тристан. Сейчас почти все мои коллеги совмещают вторую работу и научную деятельность.

— А теперь, Кейт, послушайте меня…

— Нет, это вы меня послушайте. Мне бы ужасно не хотелось писать на вас официальную жалобу с обвинением в домогательстве. Я уверена, газетчики будут в восторге от очередной смачной истории. Пресса сейчас особенно рьяно мной интересуется.

Лоренс мгновенно побледнел.

— Да бросьте, Кейт, зачем же вы так! Я просто зашел по дружбе перекинуться словечком. Неофициально.

— Здесь все всегда официально, — сказала Кейт. — И да, испытательный срок Тристана заканчивается сегодня. И если к концу дня он получит сообщение с хорошими новостями из отдела кадров, будет просто чудесно.

Лоренс бросил газету в мусорное ведро и, подойдя к выходу, толкнул дверь. Она не поддалась, и он, разозлившись еще сильнее, толкнул ее снова.

— На себя, — сказала Кейт. Лоренс побагровел, дернул дверь и с силой захлопнул ее за собой.

Кейт надеялась, что она не зашла слишком далеко, но если последние годы и научили ее чему-то, так это тому, что нужно уметь постоять за себя. Она может не нравиться людям, главное — чтобы ее уважали.

Снова раздался стук в дверь, и вошел Тристан. В руках он держал телефон.

— Кейт, это во всех новостях, — сказал он. — Они арестовали человека, связанного с убийствами этого подражателя. Полиция взяла его под стражу.

Он подошел к столу Кейт и показал ей запись, на которой человека в наручниках, c наброшенной на голову курткой заводят в полицейский участок Эксетера. Вокруг — толпа журналистов и зевак, выкрикивающих оскорбления.

— Когда это выложили на BBC? — спросила Кейт, разочарованная тем, что лица арестованного не было видно.

— Час назад. Если мы спустимся вниз в кафе, может, увидим какие-то подробности в выпуске новостей. Сейчас как раз без пяти двенадцать, — сказал Тристан.

Кейт схватила телефон, и они спешно вышли из кабинета.

В трехстах километрах от Эшдина, около Чилтернских холмов, располагался паб «Рука епископа». Это было старинное, крытое соломой здание, полностью выпотрошенное и превращенное в мишленовский гастропаб. Он располагался в одном из самых процветающих и богатых уголков английской провинции и был несомненно достоин внимания.

В этот понедельник парковка перед пабом была забита, а позади здания на траве, рядом со специально построенной взлетно-посадочной площадкой, стоял ряд вертолетов.

Рыжеволосый фанат Питера Конуэя допивал свою пинту в битком набитом баре. Он огляделся по сторонам.

«Горластые клоуны», — подумал он. Молодые, уверенные в себе мужчины, поднабравшись и раскрасневшись, громко выкрикивали что-то в адрес друг друга. Женщины c блестящими глазами, одетые с иголочки, держались кучками и вели себя куда приличнее.

Он ходил в «Руку епископа» уже несколько лет. Сначала он приходил сюда с родителями, еще до того как они переехали в Испанию, а теперь — с братом.

Его брат, ветреный и любвеобильный, долгие годы гонялся за мечтой сделать карьеру в мире музыки, но его постоянно утягивало в круговорот наркотиков и вечеринок.

Он подумал об Эмме Ньюман, и в голове у него всплыла картинка, где она голая лежит на животе, со связанными вместе руками и ногами и заклеенным скотчем ртом. Ее кожа на ощупь была мягкой и нежной, но вкус был непоправимо испорчен наркотиками, буквально сочившимися из ее пор.

Его внимание привлек висевший на стене телевизор, и он с изумлением увидел выпуск новостей. За совершение трех убийств был арестован человек. Его трех убийств. Он запаниковал. Кого именно арестовали, неизвестно. Его завели в участок с закрытым лицом.

Что, если этому идиоту выдвинут обвинения и он присвоит все лавры себе, когда его работа еще не завершена, когда еще не произошло его грандиозное разоблачение?

Он посмотрел на женщину, которую привел пообедать. Ее звали Индия Далтон, и она была весьма хороша собой. Их познакомила по электронной почте его сестра. Отец Индии владел элитным туристическим агентством и был в этой тусовке скорее просто богатым выскочкой, но красота дочери сполна возмещала этот недостаток.

Индия оживленно беседовала с Физзи Мартлшем, сурового вида женщиной, со стянутыми на затылке волосами. Семья Мартлшем владела значительной частью фермерских угодий в Оксфордшире и была главным поставщиком клубники[161], съедаемой во время Уимблдонского турнира.

Он снова глянул на экран телевизора, а затем, прикончив пинту, взял куртку и подошел к женщинам.

— Я жутко извиняюсь за то, что приходится прервать вашу беседу, — сказал он, беря Индию за локоть. — Но возникли срочные дела. Вам придется нас извинить.

— А как же ланч? — спросила Индия. — Я та-а-ак хотела попробовать этот малиновый сорбет с куркумой.

— В другой раз. Я могу подбросить тебя до вертолетной станции, и мы потом выберем другой день.

— Как вам не стыдно улетать так рано, причем в буквальном смысле, — сказала Физзи, подавшись вперед для прощального поцелуя в щеку.

— Передай, пожалуйста, мои извинения моему брату. Он, кажется, куда-то испарился.

— Да, конечно. Я недавно видела, как он шел в сторону ванной. Ах да, Индия хочет сделать селфи на фоне твоего вертолета, для соцсетей, — сказала Физзи, злорадно ухмыльнувшись.

Они вышли из паба и направились по мокрой траве к вертолетной площадке.

— Можно я сделаю фото, перед тем как мы взлетим? — спросила Индия, осторожно ступая по земле в сандалиях. На ее худые плечи была накинута его куртка.

— Нет, — сказал он, открывая дверь сине-зеленого вертолета. Стеклянный шар кабины пилота сверкал на солнце. Индия надулась, раскапризничалась и все равно достала из сумочки телефон.

Он потянулся и накрыл телефон рукой.

— Я сказал «нет». Никаких фотографий…

— Да брось, ты же хозяин этой роскошной штуковины. Да она же просто требует, чтобы ее сфотографировали.

Улыбнувшись, Индия отняла руку и собралась сделать фото. Он схватил ее за запястье и выкрутил руку. Индия взвизгнула и выронила телефон.

— Я же сказал, никаких гребаных фотографий. Если я говорю «нет», это значит — нет.

Он наклонился и поднял с земли телефон, затем открыл для нее дверь. Со слезами на глазах Индия вскарабкалась в вертолет. Он захлопнул дверь.

У задней стены паба курила Физзи. Она улыбнулась и помахала рукой с сигаретой. «Пронырливая сука», — пробормотал он одними губами, помахав в ответ.

Он забрался в кабину пилота, надел наушники и запросил разрешение на взлет. Через минуту лопасти раскрутились, и вертолет с ревом поднялся в воздух. Индия отказалась надеть наушники, а перекричать грохот двигателя он не мог.