— Убийца проник на территорию дома через забор, за которым проходит железная дорога и лежит небольшой парк. Достаньте записи с камер видеонаблюдения на железной дороге и вблизи путей, а также на ближайших станциях и прилегающих улицах. Крейн, вы остаетесь здесь, будете координировать работу оперативного отдела.

— Слушаюсь, босс, — ответил Крейн.

— Думаю, Грегори Манро был знаком с убийцей. Чем больше мы будем знать о его жизни, тем больше вероятность установить местонахождение убийцы. А теперь за работу. В шесть встречаемся здесь, поделимся добытой информацией.

Сотрудники оперативного отдела оживились.

— Есть новости о матери Грегори Манро? — осведомилась Эрика, подходя к Мосс и Питерсону.

— Она все еще в Луишемской больнице. Очухалась довольно быстро, но ее пока не выписывают, ждут врача, — ответила Мосс.

— Ладно. Давайте ее навестим. Питерсон, вы едете с нами.

— Надеюсь, вы ее не подозреваете? — спросила Мосс.

— Нет, но зачастую матери — кладезь информации, — объяснила Эрика.

— Да, понимаю. Моя мать всюду свой нос сует, — усмехнулся Питерсон, поднимаясь из-за стола и хватая пиджак.

— Тогда будем надеяться, что Эстель Манро такая же, — сказала Эрика.

Луишемская университетская больница занимала большую территорию и размещалась в нескольких корпусах. Некоторые из них были старые, кирпичные, другие представляли собой футуристические сооружения из стекла. Новое крыло было облицовано сине-желтым пластиком. Парковка была забита машинами, к отделению «неотложной помощи» то и дело подъезжали «скорые». Эрика, Мосс и Питерсон припарковались и пешком направились к центральному входу — большой коробке из стекла и металла напротив отделения «неотложки». По приближении они увидели перед входом пожилую женщину в инвалидном кресле, кричавшую на медсестру, которая стояла рядом с ней, согнувшись в три погибели.

— Безобразие! — ругалась женщина, тыкая в медсестру крючковатым пальцем с покрытым красным лаком ногтем. — Сначала вы заставили меня ждать, а теперь, когда выписали, я уже больше часа сижу здесь на жаре! У меня нет при себе ни сумки, ни телефона, а вы ничего не делаете!

Несколько человек, выходивших из больницы, обратили на нее внимание, но ни одна из стайки медсестер, входивших в здание, даже бровью не повела.

— Это она — Эстель Манро, мать Грегори Манро, — сказала Мосс. Они поравнялись с инвалидным креслом, и медсестра с добрым, но усталым лицом — на вид ей было под пятьдесят, — заметив их, выпрямилась. Эрика, Мосс и Питерсон представились, предъявили удостоверения.

— У вас здесь все хорошо? — спросила Эрика. Эстель, прищурившись, уставилась на них с инвалидного кресла. Ей, наверно, было лет шестьдесят пять, и, видимо, она старалась одеваться элегантно, но после ночи, проведенной в больнице, ее светлые брюки и цветастая блузка сильно измялись, макияж вместе с потом размазался по лицу, а короткие рыжие волосы были всклокочены. На коленях она держала пластиковый пакет с черными лакированными кожаными туфлями-лодочками.

— Нет! Здесь ничего хорошего… — начала Эстель.

— Утром к Эстель приезжали полицейские, — перебила ее медсестра, упершись руками в свои широкие бедра, — брали у нее показания. Они предложили отвезти ее домой, но она отказалась.

— Разумеется, отказалась! Не хватало еще, чтобы меня у моего дома высаживала полицейская машина! Я хочу поехать домой на такси… Я знаю, что так положено. Вы обязаны вызвать мне такси. Вы просто хитрите…

Эрика по опыту знала, что люди по-разному реагируют на горе и потрясение. Одни обливаются слезами, другие цепенеют, теряют дар речи, третьи злятся. Эстель Манро, судя по всему, относилась к последней категории.

— Меня всю ночь продержали в этой адской дыре под названием отделение «неотложной помощи». А у меня просто голова закружилась, вот и все. Но нет, мне пришлось дожидаться, пока врачи осмотрят всех алкоголиков и наркоманов! — Эстель сосредоточила внимание на Эрике, Мосс и Питерсоне. — А потом заявились ваши, замучили вопросами. Будто я преступница! Вот вам что от меня надо? Мой мальчик умер… Его убили!

Эстель окончательно утратила самообладание. Она вцепилась руками в подлокотники кресла, заскрипела зубами и крикнула:

— Не приставайте ко мне, отстаньте, вы все!

— У нас машина без опознавательных знаков полиции. Можем отвезти вас домой, миссис Манро, — ласково произнес Питерсон. Он присел на корточки перед несчастной женщиной и дал ей салфетку из небольшой пачки, которую вытащил из кармана.

— Правда? — сказала она, смотря на него полными слез глазами.

Питерсон кивнул.

— Тогда, прошу вас, отвезите меня домой. Я просто хочу быть дома, одна. — Она взяла салфетку и вытерла лицо.

Спасибо, одними губами поблагодарила медсестра.

Питерсон снял кресло с тормоза и покатил Эстель к парковке.

— Ее сюда доставили в тяжелом состоянии — она была в шоке, организм обезвожен, — сообщила медсестра Эрике и Мосс. — Звонить никому не хотела. Я даже не знаю, есть ли у нее соседи или дочь, может быть? Дома ей нужно обеспечить покой, отдых.

— Питерсон сотворит чудо, старики его любят, — проговорила Мосс, вместе с Эрикой и медсестрой наблюдая, как Питерсон вкатил инвалидное кресло на парковку. Медсестра улыбнулась и вернулась в отделение.

— Черт, а ключи-то от машины у меня, пойдем скорей! — опомнилась Эрика. Они поспешили за Питерсоном.

— Уф, ну и пекло… — с отчаянием в голосе посетовала Эстель, когда они все сели в машину. В салоне было жарко, как в печке. — Все жарит и жарит, конца-краю нет! — Она занимала пассажирское кресло рядом с Эрикой. Мосс и Питерсон устроились на заднем сиденье.

Эрика перегнулась и помогла Эстель застегнуть ремень безопасности, потом завела мотор.

— Сейчас заработает кондиционер.

— Долго вы здесь простояли? — спросила Эстель, когда Эрика показала свое удостоверение работнику парковки, открывавшему шлагбаум. Тот их пропустил.

— Пятнадцать минут, — ответила Эрика.

— Не будь вы из полиции, вам пришлось бы заплатить полтора фунта. Хоть вы и не целый час стояли. Я все просила Грегори сделать что-нибудь, чтобы пациентам не приходилось платить. Он обещал написать нашему депутату парламента. Он ведь встречался с ней несколько раз — на официальных обедах… — Ее голос сошел на нет. Она взяла с колен салфетку и промокнула глаза.

— Эстель, хотите воды? — предложила Мосс. Она купила несколько бутылок в торговом автомате в Луишем-Роу.

— Да, будьте добры. И, если вы не против, обращайтесь ко мне «миссис Манро».

— Конечно, миссис Манро. — Через брешь между сиденьями Мосс передала пожилой женщине запотевшую бутылку. Эстель с трудом отвинтила крышку и надолго приникла к бутылке. Они ехали через Лейдиуэлл, мимо большого парка близ больницы, где под палящим утренним солнцем несколько подростков играли в футбол.

— Слава богу, теперь намного лучше, — вздохнула с облегчением Эстель, откидываясь в кресле: кондиционер уже начал охлаждать салон.

— Вы позволите задать вам несколько вопросов? — попросила Эрика.

— А позже нельзя?

— Позже мы официально возьмем у вас показания, но сейчас мне хотелось бы задать вам несколько вопросов… Прошу вас, миссис Манро, это очень важно.

— Что ж, задавайте.

— Вы говорили, что Грегори собирался ехать на отдых?

— Да, во Францию. Он должен был выступать на конференции БМА, Британской медицинской ассоциации.

— И он не сообщил о том, что добрался до места?

— Ясно, что нет.

— Вас это не насторожило?

— Нет. Мы без дела не надоедали друг другу. Я знала, что рано или поздно он мне оттуда позвонит.

— Грегори разошелся с женой?

— Да, с Пенни. — Произнося имя бывшей невестки, Эстель злобно скривила губы.

— Можно спросить, почему?

— Можно спросить почему… Вы уже спрашиваете, разве нет? По инициативе Пенни. Это она подала на развод. А если кто-то и должен был подать на развод, так это Грегори, — отвечала Эстель, качая головой.