— Ладно. Я рада, что ты счастлив, — проговорила Кейт.

— Ты думала, что это не так?

— Я переживаю, что испоганила тебе жизнь.

— Ничего ты не испоганила. Ты научила меня ее ценить, — возразил Джейк. Кейт это застало врасплох, и она не знала, что ответить. — А вот Анне так не повезло. Она была совсем одна, когда ее отца арестовали. Ей было всего семнадцать, а ее мать умерла, когда ей было шестнадцать… Знаешь, было приятно поговорить с кем-то, кто тебя понимает.

Кейт смотрела, как Джейк рассекает волны, а его волосы сияют на солнце ярким каштановым отливом.

И впрямь, почему бы ему не поговорить с кем-то, кто его понимает? Питер Конвэй всегда будет его отцом, а Джейк всегда будет его сыном. Кейт всегда останется связующим звеном между ними, и это именно ее действия, ее роман с Питером Конвэем, который был, между прочим, ее начальником, в конечном итоге привел ко всей этой неразберихе.

— Кто-нибудь упоминал твоего… Кто-нибудь говорил про Питера в университете?

— Не особо. Я сказал своим приятелям, но они отреагировали нормально. Все в порядке, мам. Я счастлив. Правда. Просто не хочу ничего от тебя скрывать. А у тебя как дела? Как твое расследование?

Кейт рассказала ему, что собирается на встречу со старой подругой Джоанны, Марни, но по-прежнему ничуть не приблизилась к разгадке.

— С другой стороны, чем дольше ты будешь расследовать это дело, тем больше тебе заплатят!

— Сестра Тристана сказала то же самое.

— Ей не слишком-то нравится, что он теперь работает в университете на полставки?

— Да уж. И ей точно не нравится наша трейлерная стоянка. Она совсем не в восторге от того, что пару недель назад мы с Трисом красили туалеты.

— О, я как раз вспомнил. Я нанял трех женщин, чтобы они приходили помогать с уборкой. Начнут с этих выходных. Если все пойдет хорошо, надеюсь, они останутся помогать на весь летний сезон, — сказал Джейк.

— Отлично, — улыбнулась Кейт. Когда Джейк вернулся, она совершенно выкинула из головы все обязанности по управлению трейлерной стоянкой. Убираться нужно было каждую неделю, в субботу с десяти утра до двух часов дня. В это время гости как раз освобождали арендованный трейлер, и прежде чем заселялись следующие, нужно было все прибрать и перестелить кровати. На прошлой неделе у них уже арендовали порядочное количество мест — что Кейт очень радовало — а летний сезон должен будет начаться через две недели.

— Довольно милые дамы. Местные. Это мать с дочерью и их подруга. Живут в Эшдине и приезжать будут вместе, — сказал Джейк. — Так я смогу по выходным давать больше уроков по подводному плаванию.

Ну, по крайней мере, ее стоянка будет работать и приносить доход. Это немного успокоило Кейт.

— Бр-р. Я что-то замерз. Давай наперегонки! — и Джейк со всей скоростью устремился к берегу.

— Эй! У тебя же фора! — крикнула ему Кейт.

— Зато ты плаваешь лучше! — отозвался Джейк с широкой улыбкой. — Проигравший готовит завтрак!

Кейт подумала о всех тех годах, что Джейк жил с ее родителями и не получал никакого завтрака от любящей матери.

Она немного подождала, и только затем поплыла за ним к берегу.

Где-то в восемь утра Беллу Джонс разбудила ее собака. Облизывая ее пальцы, Калли радостно стучала хвостом по простыням.

Белла жила в обветшалом коттедже серовато-лилового цвета неподалеку от деревни Бакфастли. Каждый новый день начинался однообразно: Белла выбиралась из кровати, одевалась и первым делом выводила Калли на улицу. Прямо позади ее дома раскинулась восточная часть Национального парка Дартмур, и каждое утро Белла с Калли выходили прогуляться по вересковым пустошам. Как только ворота открылись, Калли счастливо понеслась вперед, принюхиваясь к воздуху, все еще свежему после шторма.

Ночью лило нещадно, и Белла почти уже решила повернуть назад: ей не слишком хотелось идти по размякшей и разъезжающейся под ногами земле. Но тут Калли что-то учуяла и бросилась к огромному упавшему дереву, лежащему поперек римской дороги.

Белла всю свою жизнь жила в этой части Девона, и этот древний величественный граб был неизменной частью пейзажа на протяжении всех шестидесяти лет. Теперь же он лежал на земле, словно поверженный гигант, испустивший последний дух.

— Вот же черт, — расстроенно пробормотала Белла.

Калли пробежала еще немного вперед, звонко лая, и затормозила перед широкой ямой, оставленной вырванными из земли корнями. Лай у нее был злой, испуганный, отметила Белла. Такое громкое тявканье.

Белле понадобилась минута, чтобы догнать собаку, и вскоре она уже стояла у края ямы. В ширину она достигала трех метров, уходила глубоко вниз и была наполовину заполнена дождевой водой. Оборванные корни торчали из неровной стены, уходя на много метров вверх и бросая на яму густую тень.

Калли гавкнула снова и припала на передние лапы, отчего большие куски отсыревшей земли с плеском осыпались в грязную воду.

— К ноге! Назад! — приказала Белла, отступая подальше от осыпающегося под лапами собаки края. Калли не слушалась. В конце концов ей удалось зацепить ее ошейник концом своей походной трости, но Калли продолжала рычать и лаять на яму. Бежевая шерсть на ее спине поднялась дыбом.

— Это просто дерево, — попыталась успокоить ее Белла. Должно быть, для ее дорогой Калли стало настоящим шоком увидеть дерево с такой необычной перспективы, да и для Беллы земляной колодец и перекрученные гигантские корни смотрелись донельзя чужеродно. Для Калли вообще было обычным делом лаять, если она видела что-нибудь необычное — например, совсем недавно она испугалась обычного мусорного контейнера, зацепившегося за край забора из колючей проволоки и повисшего в воздухе, словно таинственная сгорбленная фигура в черном плаще.

Белла покрепче ухватилась за трость обеими руками и уперлась каблуками во влажную землю, оттаскивая Калли от ямы. Она проследила за взглядом собаки, неотрывно глядящей в одну точку, и вот тогда она увидела руку, торчащую из влажной черной земли. Над рукой — лицо, полузасыпанное землей, глаза закрыты, словно во сне. Прошедший дождь смыл грязь, обнажая бледно-серую кожу.

— Пойдем, Калли! Назад! Назад! — закричала Белла. Ей наконец удалось оттащить собаку прочь. Волосы на затылке встали дыбом. Беллу было не так просто напугать, но сейчас ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы побороть тошноту.

А потом она отыскала в складках плаща свой телефон и позвонила в полицию.

Мур-сайд оказался удивительно безобразным районом, и даже днем тут чувствовалась разлившаяся в воздухе угроза. Кейт припарковала машину на окраине квартала, а затем пешком прошла две оставшиеся улицы до дома Марни, башней вздымающегося вверх. Во дворе обнаружились две сгоревшие машины и компания юношей, которые смолили сигареты, оседлав невысокий забор. Лифт не работал, так что Кейт поднялась по безлюдной лестнице пешком.

Дверь открыла крошечная, болезненно худая женщина — в ней едва ли было полтора метра роста. Она опиралась на костыль. Ярко-рыжие волосы были уложены в строгое короткое каре с прямой челкой. Носила она длинную разноцветную юбку, явно окрашенную вручную, и белую футболку с длинными рукавами. Глаза у нее были светло-карими, кожа — бледная, без кровинки, но улыбка сияла искренней теплотой и радушием.

— Очень рада познакомиться! — с жаром сказала она. Кейт провели через прямой коридор, заполненный сохнущим на сушилке бельем, затем — мимо закрытой двери в гостиную и наконец на кухню.

— У меня свободна пара часов, а потом нужно будет забрать детей из школы, — сообщила Марни. Как и Бев, она говорила с сильным восточным акцентом. — Вот они, — добавила она, кивая на фотографию на холодильнике, где были изображены мальчик и девочка, сидящие на качелях в парке. Между ними сидела Марни. Был яркий солнечный день, и на всех троих были натянуты бейсбольные кепки.