Они приблизились к зарослям, которые мало того что кололись и местами представлялись непролазными, так еще и были скользкими от росы. Теперь, когда они подошли ближе, Эрика увидела разбитое стекло, поблескивавшее в неярком свете. Они стали пробираться к лачуге, но не так-то просто было продраться через метровые кусты куманики, деревья и густой подлесок, которые казались непроходимыми.
— Черт, босс, нам бы лучше подготовиться для этого: взять людей побольше, рукавицы. — Питерсон поморщился, вытаскивая большую колючку из подушечки большого пальца.
— Вы правы: все это нужно вырубить, — согласилась Эрика, глядя на клинышек крыши лачуги, выглядывавшей из-за зарослей.
Отряхиваясь на ходу, они выбрались из подлеска. К ним подбежал палевый лабрадор с мокрым теннисным мячиком в зубах. Пес сел и положил лапу на свою игрушку.
Эрика взяла мячик и швырнула его к дальним деревьям. Собака радостно помчалась за ним и принесла его назад. Какая-то женщина, появившись из леса, неторопливо направилась к ним по кромке берега.
— Местная старая кумушка. Неплохо бы с ней поговорить, — сказал Питерсон.
— На вид несколько эксцентричная, — заметила Эрика, когда женщина подошла ближе.
Та была одета в растянутый старый зеленый спортивный костюм, трикотажную шапку плотной вязки с эмблемой футбольного клуба «Челси», из-под которой торчали длинные седые волосы, и шарф с эмблемой «Манчестер Юнайтед».
Эрика еще пару раз бросила мячик, который собака неизменно приносила назад. Женщина приблизилась, и они увидели, что на ней фиолетовые кроссовки; на одном подошва наполовину оторвалась и шлепала при каждом ее шаге. Она несла потрепанную хозяйственную сумку, набитую съедобными каштанами. Лицо у нее было обветренное, изборожденное глубокими морщинами; правый уголок рта украшал уродливый шрам некогда плохо зашитой раны, который стягивал губу, отчего создавалось впечатление, что к ее лицу прилипла маска злобного оскала.
— Серж, к ноге! — повелительно окликнула женщина лабрадора. — Он вас беспокоит? — Речь у нее была культурная, аристократическая, но она немного шепелявила. Пес подбежал к хозяйке, пытливо рассматривавшей Эрику с Питерсоном.
— Нет, что вы, у вас чудесная собака. Здравствуйте. Я — старший инспектор Фостер, — представилась Эрика, показывая свое удостоверение. — А это инспектор Питерсон.
— Подбирать каштаны законом не запрещено, — ощетинилась женщина. — Какого черта вы сюда явились?
— Мы не… — начала Эрика.
— Тут человек один ежевику с кустов собирал, так тоже полицию вызвали, будь она неладна. Слышали об этом? Да что же это такое?! Ягоды — плоды Господа, и Он позволяет им расти на земле нам на пропитание.
— Мы здесь не по поводу каштанов и прочих плодов, которые вы могли бы собирать, — успокоила ее Эрика.
— Ничего не могла бы. Я собираю. И собрала. Вот, смотрите! — Женщина распахнула сумку, в которой были утрамбованы блестящие коричневые каштаны.
— Мы расследуем гибель Джессики Коллинз, — объяснила Эрика. — Видели, наверно, в новостях, что в здешнем карьере были найдены ее останки?
— У меня нет телевизора, — отвечала женщина. — А вот «Радио-4» я слушаю. И новость эту слышала. Безобразие. Вы вот там ее нашли, — добавила она, кивком показав в сторону карьера.
— Да. Вы давно живете в этой местности?
— Я живу здесь всю жизнь: восемьдесят четыре года.
— Мои поздравления, — сказал Питерсон, но в ответ заслужил лишь злобный взгляд.
— Что вы можете рассказать про тот домик в зарослях? — спросила Эрика.
Прищурившись, отчего ее лицо еще больше сморщилось, женщина устремила взгляд мимо Эрики.
— Во время Второй мировой там размещалась авиабаза: казарма, склад. Засекреченная. Думаю, после войны там кто-то еще оставался, а потом домик опустел и пустовал долгие годы… Старый Боб там долго жил, неофициально. Хотя, пожалуй, не очень долго: не успел получить на него права собственности по приобретательной давности[75].
Эрика с Питерсоном переглянулись.
— Вам известно, где он теперь? — спросила Эрика, стараясь выудить как можно больше информации.
— Несколько лет назад. Его нашли там. Мертвым. — Старушка качнула головой в сторону лачуги.
— Вы знаете, как его звали?
— Я же сказала: Старый Боб.
— По паспорту?
— Боб Дженнингс.
— А вас как зовут? — осведомилась Эрика.
— На кой ляд вам сдалось мое имя? Я и так отвечаю на ваши вопросы.
— Очень мало свидетелей гибели Джессики Коллинз, если таковые вообще есть. Ей было всего семь лет, когда ее утопили. Ее тело, завернутое в полиэтилен, утяжеленное грузом, пролежало на дне двадцать шесть лет. Мы даже не знаем, была ли она еще жива, когда ее бросили в воду…
Старушка оторопела.
— Бедное дитя…
Питерсон, шагнув вперед, обаятельно улыбнулся женщине.
— Возможно, у нас возникнут еще вопросы, мэм. Вы хорошо знаете здешний район, и в расследовании ваши обширные познания нам очень бы пригодились.
Она посмотрела на него внимательно и спросила у Эрики:
— Он со мной флиртует?
— Ну что вы, вовсе нет, — смутился Питерсон.
— Надеюсь, что нет, молодой человек! Или вам в полиции больше заняться нечем?
— Уверяю вас, — поспешила вмешаться Эрика, подавив улыбку, — мы очень серьезно относимся к своей работе и к данному расследованию в частности, и ваша информация об этом районе была бы нам крайне полезна…
Старушка, поморщившись еще больше, смерила их быстрым взглядом с головы до ног.
— Есть сведения, что в день исчезновения Джессики возле ее дома видели темноволосого мужчину. Полиция его так и не выследила, но после того, как в карьере нашли останки девочки, у нас есть все основания полагать, что это мог быть Боб Дженнингс.
— Боб? Причастен к убийству? Нет-нет-нет. Он был чудаковат, глуповат, но чтобы убить ребенка… Нет. Исключено.
— Откуда такая уверенность? — спросила Эрика.
— Потому что я живу здесь всю жизнь. И могу отличить тухлое яйцо от свежего. На этом закончим, господа. Доброго вам дня.
Она свистнула собаке и загашала прочь. Лабрадор засеменил за хозяйкой.
— Так вы готовы помочь нам, раз вы так хорошо знаете здешних людей и местность? — крикнула ей вслед Эрика, но старушка даже не обернулась, продолжая удаляться от них.
Они смотрели, как она, хлюпая кроссовкой с надорванной подошвой, исчезает за деревьями.
— Флиртует… — проворчал Питерсон. — Много о себе возомнила.
— Нет. Ей известно больше того, что она выдала нам, — заметила Эрика. Она поспешила к деревьям, Питерсон — за ней. Когда они завернули за угол, там никого не оказалось.
— Куда она делась-то? — удивилась Эрика. Перед ними меж деревьями тянулась узкая тропа, в воздухе все еще висели клочья тумана, и их снова окутала неестественная тишина.
— Может, это был призрак, — предположил Питерсон.
— И собака тоже?
Они остановились на минуту. Эрика вытащила телефон.
— Мосс, это я. Попробуйте узнать, держал ли кто на карьере лодку, проверьте, не задокументировано ли где, что местный совет убрал с карьера какое-либо судно. Они очень педантичны в этом плане, любят все регистрировать… Также выясните, для чего конкретно использовался карьер; разновидность песка или гравия, что в нем добывали. Может быть, история подкинет нам какую-то зацепку… Чем черт не шутит.
— Порой только и нужно, чтоб черт пошутил, — прокомментировал Питерсон, когда Эрика отключила трубку. Он повернулся, глядя в ту сторону, где простирался карьер, замаскированный вереском и травой. — Подумать только, что все это время она была здесь, меньше чем в миле от дома, — промолвил он.
Глава 24
В ту ночь Эрика спала неспокойно. Ей снилось, что она тонет в ледяной темной воде Хейзского карьера. Светила полная луна, а она медленно опускалась на простиравшееся под ней дно, подсвеченное, будто лунный ландшафт. Она плыла параллельно дну, не чувствуя онемевших рук и ног; легкие разрывались от боли. Вокруг нее вздымался ил, заслоняя видимость. Но потом муть улеглась, и она увидела Джессику, стоявшую на дне карьера, — девочку, а не ее скелет. Она была нарядно одета, явно для похода в гости на день рождения подруги; ее длинные белокурые волосы веером струились вокруг ее головы; ткань розового платья лениво раздувалась в слабых потоках подводных течений. Ее ноги в украшенных узором сандалиях не утопали в грунте, а будто парили над ним. Под мышкой она держала подарок — маленький квадратный сверток с рисунком в черно-белый горошек.