Если выигрывал Лоет, то девушка превращалась в Сопляка. Отец гонял дочь днем, а вечером она сама не спешила уйти от него, потому что папенька обучал ее искусству управления кораблем. Так он цеплялся за возможность почувствовать, что любимое сокровище принадлежит все еще ему одному, продляя мгновения близости с дочерью. И она отвечала ему благодарностью и любовью, светившейся в карих глазах, таких же, как и у ее обожаемого папеньки.

Если же выигрывал Альен, то Вэй не приставал к молодым людям, и они могли вернуться к своим урокам фехтования или же дурачиться, не обращая ни на кого внимания. И тогда строгий отец наблюдал издалека, втайне посмеиваясь над парочкой влюбленных, иногда лишь покрикивая, когда ему казалось, что объятья Альена становятся откровенней, чем позволено, или замечая поцелуй, сорванный украдкой молодым человеком.

– Ну папенька-а, – нудела тогда Тина.

– Цыц, мартышка, – обрывал ее Лоет, и Альен тут же вмешивался:

– Не называйте мою будущую жену мартышкой, Вэйлр.

– Станет настоящей, тогда будешь мне указывать, а сейчас моя дочь, как хочу – так и называю, – ворчал в ответ Вэй. – Тоже мне семейка – Мартышка и Умник, помереть можно.

– Одноглазый и Ангелок – тоже семейка веселая, – поддевал капитана молодой наглец, и Лоет отвечал, прищурившись:

– А ты бесстрашный, Умник. Тебе, между прочим, еще с нами жить.

– Но в разных домах, – возражал Альен.

– Но в одном городе, – подмигивал Вэй и заканчивал с кровожадным предвкушением: – И видеться мы будем ча-асто.

– Милости просим, дорогой тесть, – нисколько не пугался Литин, и Лоет закатывал глаз.

– Какое отвратительное слово – тесть, бр.

– Зато чей тесть, – многозначительно отвечал Альен, смеясь над ворчавшим и фыркавшим капитаном.

В таких беззлобных словесных дуэлях проходили дни, пока «Счастливчик» спешил в родной порт, чтобы снова застыть у причала воспоминанием о времени, наполненном приключениями, опасностями и искрящимся счастьем рождения первой, но большой и светлой любви… уже второй раз.

– Смотрите, уже видно биржу и ратушу! – воскликнула Тина, жадно вглядываясь в береговую линию.

А вскоре стали различимы мачты кораблей, покачивающихся у причала. Кайтенская гавань встречала моряков криком чаек, гулом человеческих голосов, плеском волн и пожелтевшими листьями на деревьях, росших в порту, – в Маранте осень давно сменила лето. На палубу вышел Лоет. Он шумно втянул носом воздух и с удовлетворением произнес:

– Дома. Наконец-то.

Тина горячо кивнула. Насколько сильно она соскучилась по родному городу, девушка поняла только в то мгновение, когда увидела марантийский берег и город-порт, стоявший на нем. Мадемуазель Лоет уткнулась лицом в грудь Альену, пряча непрошеные слезы. Он зарылся пальцами в волосы своей невесты, с жадностью рассматривая берег родного королевства. По дому соскучились все.

Только один человек сейчас был преисполнен сомнений и опасений, несмотря на обещания капитана Лоета. Верта сидел на бухте свернутого каната и протяжно вздыхал, глядя на приближение родного берега. Смерть от пули пирата казалась ему недурным концом, но умереть мужчине не позволили. И когда, очнувшись на борту брига, капитан «Алиани» осознал, что его злоключения еще не закончены, пожилой горастанец, вечно говоривший загадками, изрек, вглядываясь в глаза Верта:

– Конец одного пути – всего лишь начало другого.

Верта пытался понять, о чем говорил лекарь, и даже спросил его, когда впервые вышел на палубу после того, как смог подняться с койки. Бонг лишь улыбнулся и указал взглядом на Лоета, оравшего на кого-то из матросов:

– Такой голос услышат даже в столице Маранты.

Потом Верта разговаривал с Лоетом, и, когда признался одноглазому капитану, что преисполнен дурных предчувствий, тот фыркнул:

– Кому делать нечего, тот забивает голову всякой дрянью. Ты спас мою дочь, когда кинулся в ноги рыжему ублюдку, потом закрыл собой мой зад; неужели думаешь, что Вэйлр Лоет не умеет отдавать долги?

– Бросьте, Вэй, – вздохнул Верта. – Ни судовладелец, которому принадлежала шхуна, ни суд не примут в расчет этих обстоятельств Что уж говорить о моей совести? Столько людей…

– Со своей совестью ты будешь договариваться сам, – усмехнулся Лоет, – а с остальными перемолвлюсь словечком. Есть у меня одно корыто, которое я хочу заменить на новое. Отдам его твоему судовладельцу вместе с капитаном, давно бесит. А вот на новое мне толковый человек нужен. – Верта изумленно взглянул на Вэя, и тот пожал плечами: – А что? В деле ты себя показал – отчаянный малый. В море давно, управляться с командой можешь. Но больше никаких авантюр, драть буду нещадно.

– А суд?.. – сипло спросил второй капитан.

– Блеск золота ослепит любого судью, – отмахнулся Лоет. – Да и не будет суда. – И, понизив голос, подался к Верта: – У меня такие связи при королевском дворе…

О родне бывшего пирата капитан «Алиани» ничего не знал, а Вэйлр, с иронией во взгляде наблюдавший за собеседником, просвещать его не стал.

– А родные погибших?..

– Они работали не на меня, не мне с ними и разбираться, это печаль владельца компании. Так что думай о том, как будешь перевозить семью в Кайтен. Да, еще. Если мне все-таки придется раскошелиться, после удержу из твоего жалования. Даже бывший пират добровольно не расстанется со своим золотишком.

– Спасибо, – выдохнул Верта, но Вэй отмахнулся и покинул собеседника.

И теперь капитан погибшей «Алиани» напряженно ожидал своей судьбы. Он верил Лоету, но сомнения еще оставались. Все-таки страх перед веревкой и позором успел въесться в сознание, и забыть о нем было непросто. Верта еще предстояло узнать, что его новый патрон слов на ветер никогда не бросает, как и то, что для работы на мэтра Лоета нужно иметь крепкие нервы. Впрочем, к самодурству и язвительным выпадам будущего хозяина новый работник «Вэйлады» уже успел привыкнуть.

– Даст Всевышний, всё будет хорошо, – вздохнул мужчина и подошел к борту, чтобы рассмотреть берег, к которому отныне он будет причаливать свое новое судно.

«Счастливчик» шел к своему месту стоянки под взмахи рук и выкрики с кораблей, стоявших по соседству и принадлежавших судовладельцу господину Лоету. Люди приветствовали возвращение своего хозяина, неизменно вносившего оживление своим появлением. Удивительное дело, но, несмотря на въедливый ядовитый характер, на упрямство и вспыльчивость, несмотря на его острый язык, Лоета любили работавшие на него моряки и конторские служащие. И отсутствие хозяина стало заметно очень быстро. Поэтому, завидев знакомый бриг, люди оживились.

– Соскучились по пинкам, негодяи? – проворчал Лоет, пряча под маской недовольства, что ему приятно. – Передохну и всем натолкаю.

– Уж обласкайте народ, хозяин, – осклабился господин Ардо. – Не все нам страдать.

– Вы посмотрите на них, исстрадались о…ни, – с запинкой закончил Вэй, не сводя с причала округлившегося глаза. – Дьявол меня дери, Ангелок. Так, быстро разворачиваемся, пока она не видит, – малодушно велел Лоет, но в это мгновение раздался жизнерадостный вопль Самеля:

– Ангелок! Мадам Ада!

– Урою, – мрачно возвестил Вэй и ринулся в каюту, бросив на ходу: – Меня нет, я потерялся… где-то там потерялся, навсегда.

– В каюте? – деловито уточнил господин Ардо.

– Тебя тоже урою, – пообещал Лоет, исчезая с палубы.

– Маменька! – воскликнула Тина. – Альен, это же моя маменька! Папенька…

Девушка обернулась и растерянно огляделась в поисках отца, только что стоявшего на своем месте, на капитанском мостике. Литин скрыл усмешку и с интересом посмотрел на невысокую стройную женщину, нежная красота и свежесть которой все еще не покинула ее лик, несмотря на то что ей было уже за сорок. Тина имела материнское сложение и нежность, но ростом ту все же превосходила: пусть ненамного, но была выше. В остальном мадемуазель Лоет мало чем напоминала мадам Лоет, и теперь было окончательно ясно, что девица уродилась внешне копией своего отца.