— В тебе мой Свет, — сдавленно прошептала я, заворожено глядя, как Свет прорезал дымку в его глазах.

— Твои глаза наполнились Мраком, — задохнулся демон, разрывая мой балахон.

Я сорвала с его бедер ткань, покрывавшую их и… Все прекратилось. Нас словно развели по разные стороны. Мы были одеты в привычную одежду и сидели друг напротив друга. Между нами встал непреодолимой преградой костер. Киан рванулся ко мне, но не смог подняться.

— Нет! — воскликнул он. — Прошу тебя, прошу!

— Киан, — жалобно позвала я его, — что происходит?

— Шутки Мрака, — прорычал демон. — Пусти меня к ней! — крикнул он, запрокинув голову к небу.

Небо осталось немо к его мольбам.

— Но почему, Вечный, почему?! — и столько тоски было в его крике. — Мое дыхание, — Киан протянул ко мне руки, — он не пускает меня к тебе.

И тогда я попробовала встать, но так же не смогла. Мы смотрели в глаза друг друга сквозь жар огня. Моя душа гибла в этом огне от сознания, что я больше не могу прикасаться к нему. От того, что сидя напротив, он был бесконечно далеко от меня, как недостижимая мечта.

— Я люблю тебя, — прошептала я, глотая слезы.

— Я умираю без тебя, — ответил демон.

— Это сон? — спросила я.

Киан покачал головой.

— Я не знаю, мое дыхание, — ответил он. — Я сидел у костра и звал тебя, ты откликнулась.

— Что это за место? — я обернулась попытке увидеть статуи идолов.

Демон тоже обернулся. Он взмахнул рукой, и пламя разлилось вокруг нас, создавая новый круг. Идолы выступили из темноты, пронзив нас взглядами слепых глаз. Киан изумленно переводил взгляд с одной статуи на другую, затем повернулся ко мне.

— Сюда я хотел привести тебя для воссоединения, — сказал он. — Но я в твоем мире.

— Значит, сон? — снова спросила я, не сводя взгляда с его лица, впитывая в себя каждую черточку.

— Если сон, то это самый жестокий кошмар из всех, что приходят под покровом ночи. — С чеканной ненавистью произнес Киан, опять глядя в небо. — Сидеть рядом, но не иметь возможности коснуться даже волос. Это жестоко!

И упреки демона не были услышаны, как и мольбы. А я вдруг поняла, что сейчас все исчезнет. Завыл ветер, будто подтверждая мою догадку, огонь начал затухать, и Киан больше не отворачивался, глядя на меня с той же жадностью, что и я на него. Он тоже понял, что свидание подошло к концу.

— Найди меня! — крикнула я, прорываясь сквозь завывания ветра. — Завтра я буду досягаема, после вновь окажусь в пространственном изломе. Я буду на совете…

Договорить я не успела, потому что неожиданно холодный ветер подхватил меня, закружил, унося все дальше от тлеющих углей, сменивших костер. И только яростный крик демона несся за мной. Но вот еще мгновение, и он тоже пропал. Ветер взметнул волосы, подкинул куда-то высоко-высоко, и я сорвалась вниз.

— Киан! — выкрикнула я и села на кровати, озираясь вокруг безумным взглядом.

Я была одна. Только на туалетном столике лежала записка. Я машинально открыла ее. Почерк оказался мне незнаком. "Собирайся скорей, малышка Мэй, у нас еще много дел", — гласили буквы. Ольгар, сразу сообразила я и бросилась приводить себя в порядок.

* * *

Девятый магистр вошел в мою комнату, когда я уже умылась, причесалась и переодела платье. В гардеробной их оказалось много, и все моего размера. Ольгар вошел уверенно, будто к себе домой. Он развалился на облюбованном кресле и кинул мне белую мантию.

— Это зачем? — подозрительно спросила я.

— Пойдешь со мной, как мой адепт, — сказал он. — Я братьям сказал, что беру тебя под свое покровительство. Они поворчали, но не стали сильно возражать. Все равно обучать тебя должен один, от толпы проку не будет.

— Зачем мне называться адептом? — немного враждебно спросила я.

— Затем, что своего адепта я веду туда, куда считаю нужным. Так споров меньше, — на меня посмотрели, как на несмышленое дитя.

Решив ему довериться, я накинула мантию, и Ольгар встал, протянув мне руку. Я снова поколебалась, но все же вложила в гостеприимную ладонь свои пальцы. А кто его знает, что еще выкинет эта белобрысая древность? Магистр хмыкнул и повел меня к двери. Я украдкой поглядывала на него. Выражение глаз Ольгара неуловимо менялось. У самых дверей он еще на мгновение задержал мою руку, чуть сжал пальцы, провел по запястью и отпустил. В коридор он вышел первым, я за ним. И снова я взглянула на него. Теперь на лице его царило безразлично-спокойное выражение. Глаза ничего не выражали, кроме мягкого внимания. В общем, по коридору меня вел девятый отец-основатель. Меня разбирали вопросы, но я натянула на себя маску отстраненной холодности, послушно шла рядом и молчала.

Мы дошли до поворота, за которым, я уже знала, нет ничего, кроме необжитых помещений. Ольгар открыл одну из дверей, мы вошли в нее, дошли до половины и словно шагнули под невидимую занавесь, оказавшись в зале, где стояли восемь магистров. Я обернулась, за спиной оказался тот же зал и никакой комнаты.

Магистры скользнули по мне взглядами, затем дружно посмотрели на девятого. Тот встал рядом с ним, совершенно невозмутимый, молча, указав мне место рядом с собой. Я встала, в душе наслаждаясь недовольными физиономиями отцов-основателей. Перед нами открылась знакомая спираль. Магистры входили в нее согласно очередности. Ольгар пропустил меня вперед и замкнул наше шествие.

Мы вышли в другой зале, полутемной, освещенной факелами. Девять стульев с высокой спинкой были расставлены у стены. Магистры сели на них, мне пришлось стоять. И опять я не имела возражений. Только не сводила взгляда с дверей в другом конце залы. Они открылись спустя несколько мгновений, и в залу вошли мама и папа, держась за руки. Дядя Алаис быстрым шагом нагнал их и пристроился рядом с мамой.

У меня ноги горели, так хотелось сорваться с места и побежать к ним. Но Ольгар перехватил мою руку, даже не обернувшись ко мне, и остановил, едва заметно покачав головой.

— Доченька! — воскликнула мама, заметив мою молчаливую фигуру.

— Мамочка, — прошептала я.

Подбородок задрожал, и дорожки слез пролегли по щекам. Мама тоже заплакала, ее удержал папа, не сводивший с меня взгляда, как и дядя Алаис. Он весело подмигнул мне и послал воздушный поцелуй. Улыбается, он всегда улыбается, чтобы не пугать. Я это так хорошо знала, как знала и приговор, уже вынесенный моим любимым девятью отцами-основателями. Знали его и трое дорогих мне людей.

— Мэйгрид, — голос Ольгара звучал мягко, но без всяких эмоций, — ты можешь подойти к своим родным.

Я сделала несколько медленных шагов, но оставшееся расстояние я пробежала, влетев в распахнутые объятья мамы. Она прижала меня к себе, а я целовала ее, обливаясь слезами.

— Все будет хорошо, маленькая, — шептала мама, вытирая мои слезы. — Все будет хорошо.

— Мамочка, — всхлипнула я, с жадностью заглядывая в такие знакомые, в такие родные глаза. — Папочка, — и я перешла в руки папы, прижавшего мою голову к своей груди.

— Не плачь, дочь. Ронаны сильные, — сказал он с улыбкой, когда заключил мое лицо в ладони и поднял к себе. — Ты же Мэйгрид Ронан.

Я кивнула, и папа поцеловал меня и сжал своими добрыми сильными руками. Дядя Алаис отнял меня у папы и поднял на уровень своего лица.

— Ну, что ты раскисла, любимая, разве это моя девочка? — с веселой улыбкой спросил он, расцеловав меня в обе щеки.

— Дядюшка, — не удержала я нового всхлипа.

— Ну-ка, кто ты у меня? — строго спросил дядя, ставя меня на пол.

— Самая-самая, — невольно улыбнулась я.

— А как я люблю тебя? — не отставал дядюшка.

— До самых далеких звезд, — я попыталась удержать улыбку, но снова разрыдалась, уткнувшись ему в плечо. — Мне так страшно, — прошептала я.

— Глупости какие, — отмахнулся дядя Алаис.

— Я вас так люблю! — воскликнула я, вовлекая всех моих родных в тесный круг.

Так мы и стояли некоторое время, обнявшись, пока вежливое покашливание не напомнило нам, что у нас есть зрители.