И я, как человек, более знакомый с дипломатией, поспешила вмешаться. Накрыв плечо байчи ладонью, я остановила его прежде, чем Эгчен обрушит на старика свой гнев, и улыбнулась:

– Милости Отца, почтенный… – И посмотрела на девушек.

– Олды, – подсказали они, верно поняв мой невысказанный вопрос.

– Милости Отца, почтенный Олды, – повторила я и склонила голову, отдавая дань уважения старости. – Я жена дайна Танияра – Ашити…

– И тебе Его милости, дайнани, – ответил с достоинством дед. – Знаю, кто ты, из ума еще не выжил. Только у дочки Ашит волосы огнем горят.

Я вновь с улыбкой склонила голову, после взяла Олды под руку, вежливо оттеснив одну из его правнучек, и повела старика к лавке, стоявшей в тени. Там усадила и присела рядом. Эгчен, Нихсэт, девушки и несколько бывших воинов последовали за нами, остальные ждали, когда мы вернемся к делу.

– Хочешь сказать, что я стар и не гожусь? – нахмурился прозорливый дед.

– Айдыгер ценит верных и отважных людей, сколько бы зим им ни было, – ответила я и поймала возмущенный взгляд байчи, однако внимания на него не обратила. – Ты хочешь служить дайнату, почтенный Олды, а значит, годишься. Зачем же нам отказываться от твоей помощи? – Старик слушал меня, не сводя взгляда, Эгчен и Нихсэт тоже. И если последние заметно помрачнели, уже предчувствуя, что я собираюсь навязать им обузу, пусть и почтенную, то сам Олды важно покивал, соглашаясь. – Но ведь ходить со стражами ты не сможешь, – продолжала я. – Сил уже не хватит поспешать за теми, кто моложе и крепче. А если они тебя ждать будут, то как за преступником успеть? Верно? И на себе не понесут, стражи не саулы, а ты не их всадник, согласен? И потому у меня для тебя будет иная служба.

– Какая? – с подозрением спросил старик.

– Охрана, конечно, что же еще доверить славному воину? – Я развела руками, показывая, что иной службы для Олды нет, а потом продолжила: – Ты будешь охранять подворье чавузов, которое мы построим. По улицам ходят пусть те, кто помоложе, а почтенному человеку не пристало суетиться. Ты за порядком среди чавузов смотреть будешь, – важно закончила я.

Нихсэт и Эгчен переглянулись и тихо хмыкнули, а я одарила их укоризненным взглядом. Что за недоверие, в конце концов? Правнучки Олды, напротив, казались встревоженными, они происходящего не понимали. Явно надеялись, что деда отправят домой, потому как любой здравомыслящий человек понимал – старик ни к какой службе уже давно не годен ни по возрасту, ни по состоянию здоровья. Однако их надежды не оправдались.

– Вот чую, что ты меня обманула, – подумав, произнес старик, – а как – понять не могу. И сказала хорошо, и не обидно, и вроде дело нашла, а вроде и от дела отставила.

– Ну что ты, почтенный Олды! – Я снова взяла его за руки. – Какой обман? Всего лишь нашла службу тебе по силам. И Айдыгеру польза, и ты при деле. Где же тут обман?

– Вроде и нет обмана, – подумав, решил старик. – Хорошо, буду сторожить чавузов.

– Но как же дедушку к службе, он ведь старый! – воскликнула Бичек.

– Почтенный, – наставительно поправил ее Нихсэт и, взяв под локоть, отвел в сторону.

– А сейчас-то чего мне делать? – спросил Олды. – Нет ведь еще подворья чавузов, уходить, что ли?

– Ты на службе, старик, – покачал головой Эгчен. – Куда уходить, когда всего не услышал? Ты теперь страж Иртэгена. Идем, дальше говорить будем.

Я весело улыбнулась байчи, и он ответил озорным взглядом. После помог старику подняться и проводил к остальным, где вновь усадил на стул, который принесли по его приказу. Правда, пока чавузы получали первые наставления от Нихсэта, Олды задремал, и разбудили его, только когда разговор был окончен, и правнучки повели деда к новому плетеному креслу пить этмен с молоком и перетертыми ягодами.

Более таких древних стариков не было, что не означает, будто остальные стражи имели вполне еще бодрый возраст. Кто-то из тех, кто был стар, посчитал, что будет уже в тягость остальным, кто-то пришел и встал в строй. Для тех, кто был откровенно стар, выбрали наиболее необременительные обязанности. Остальные приняли на себя тяготы охраны порядка Айдыгера что в Иртэгене, что в других поселениях, а также на дорогах.

Впрочем, отряды чавузов были далеко не юны, как вы сами понимаете. Их возраст начинался от шестидесяти лет, тех, кто еще не подошел к этой возрастной черте, было немного. Более крепкие и сильные, как я уже говорила, вошли в объединенную рать Белого мира как добровольцы. Кто-то из них обучал язгуйчи, чтобы не отвлекать действующих ягиров. Это уже были мужчины и женщины от пятидесяти лет.

На самом деле активная служба ягира заканчивалась, когда ему исполнялось сорок. С этого момента воин назывался наставником. Он натаскивал и пестовал будущий цвет рати тагана, в нашем случае – дайната. Если была в том необходимость, то снова был в рядах собратьев. Но это в случае войны, как сами понимаете. Если же царил мир, то ягир обучал малышей и подростков. И на подворье приходил, а не жил там постоянно. А в пятьдесят покидал казармы окончательно. С этого момента ягир становился отставником.

Кто-то наконец женился, кто-то был женат или замужем уже давно, и семья получала мужа или жену в безраздельное владение. А кто-то так и оставался одиноким. Отставники отращивали снова волосы на висках, которые много лет постоянно сбривали, меняли, так сказать, мундир на светскую одежду и начинали заниматься самыми обычными делами, какими занимались все прочие тагайни.

И вот те, кто только недавно покинул службу, были с дайном, а те, кого для этого посчитали негодными, пришли к нам. Включая и деда Олды, который теперь ожидал, когда сможет занять свой пост у ворот подворья стражей покоя и порядка Иртэгена. Конечно, охранять его при надобности будут более молодые, но удобное кресло для нашего отважного старика уже было готово.

Впрочем, кроме постоянного места размещения чавузов, оставалось еще их обмундирование, вооружение и четко прописанный устав – и всем этим предстояло заняться. Однако на первом месте стояла рать, и ее обшивали в первую очередь. К тому же еще надо было продумать цвета, саму форму и знаки различия, как и распределение на начальствующие чины и рядовые.

Пока были более важные дела, и наши первые стражи порядка надели свою старую одежду ягиров, взяли свои ленгены и даже вернули прежние прически. Ветераны Зеленых земель и Белого камня выбрили виски, а те, кто жил в бывшей Песчаной косе, обрили головы полностью, хотя как раз этого никто и не требовал. Однако на данный момент бранить их за это или отговаривать никто не стал. Воины вспоминали свою молодость, зачем же им было отказывать в этой малости, особенно сейчас, пока, кроме именования, у них более ничего не было?

Единственное, что распространилось на всех чавузов, – это их начальные обязанности, а именно следить за порядком в поселениях дайната и на дорогах, пресекать склоки между приезжими и айдыгерцами, попытки внести раздор и смуту и, конечно же, разговоры, порочащие дайна, Айдыгер и его законы. А кроме того, задерживать виновных и доставлять на допрос к чен-ердэму или байчи-ягиру, если Нихсэт будет отсутствовать. Понимая, что ягир, даже бывший, пойдет в первую очередь к байчи, и было внесено уточнение. Чавузы должны были сразу запомнить, кому подчиняются.

Всё это происходило без внимания дайна. Разумеется, каждый вечер я давала ему полный отчет о событиях, происшествиях и нововведениях, так что в курсе дел он был. Однако лично осмотреть, поговорить и окончательно утвердить смог только недавно. Точнее, утверждал он сразу же после нашего разговора, но свое личное мнение, подтверждающее мое распоряжение, говорил с некоторой задержкой из-за своего отсутствия в дайнате. Впрочем, для айдыгерцев не было разницы между дайном и дайнани. Я несла его волю и слово, и это Танияр ясно показал, когда поставил нас вровень в момент принесения клятвы, когда рождался Айдыгер.

И все-таки, выкроив время среди бесконечной подготовки к встрече нашего главного врага, дайн посмотрел на чавузов, поговорил с ними, выслушал чен-ердэма Нихсэта, а после похвалил. Меня тоже, но я свою похвалу получила раньше всех, и была она несколько иной… но, впрочем, не об этом. В любом случае все мы были горды собой и готовы к новым свершениям.