В Белом мире уже давно миновал полдень и приближался вечер, а я всё рассказывала историю своей жизни. Слушал меня уже не только супруг. Мама привычно согнала нас с верхней ступеньки и устроилась там сама, а мы с Танияром перебрались ниже. Юглус спрыгнул на землю и сидел напротив, скрестив ноги. Слушать надоело только Урушу, он уже давно ушел в дом, где его ждала полная миска и подстилка.

Неожиданно стало прохладно. Я поежилась, и дайн накрыл мне плечи своим плащом, а после обнял.

– Вот и осень, – сказала мама, щурясь на вечернее солнце. – Ашити первой встретила весну, первая почувствовала и осень. – Я повернулась к ней и ответила удивленным взглядом. – Впервые похолодало, – пояснила шаманка. – Ты нежная, потому ощутила первой. Завтра почувствуют остальные. Продолжай.

И я продолжила. Я уже добралась до покушения на Вдовьем утесе. Оставалось рассказать не так уж и много. Ив вот-вот должен был сделать мне предложение, как обычно подгоняемый опаской, что его план провалится, а он так не любил, когда задуманное им не сбывалось. Наша женитьба была намеченным делом из ежедневника, теперь я понимала это особенно ясно. А покушение – причиной сузить границы, чтобы после окончательно убрать с вершины, на которой должен был царить только один идол. Даже любопытно, какие бы он нашел предлоги после свадьбы, чтобы забрать всё, что я выторговала, даже то соглашение, прикрепленное к Кодексу, которое он подписал после моей осады… Впрочем, пустое. Хвала богам, что я этого никогда не узнаю.

Бесконечно жаль только, что не могу передать весточку родителям и Амбер с дядюшкой. Может, еще и Гарду. Кроме моих близких, он единственный, кому я доверяла полностью. И с кем хотела бы встретиться и рассказать обо всем, что со мной случилось. Барон Гард был мне другом, больше друзей у меня не было.

Дренг оставался фаворитом короля. Он мог вести себя вольно, но никогда бы не пошел против сюзерена. Ришем, как бы ни был влюблен, все-таки попросту использовал меня, впрочем, как и я его. Мы составили неплохую пару, но только в делах. Герцог бы тоже никогда не пошел против короля, потому что дорожил и герцогством, и жизнью. Нет, он мог бы решиться на тайную интригу, но никогда бы не отважился на открытое противостояние.

Хотя я несправедлива еще к одному человеку из моей прошлой жизни – к магистру Элькосу. Он искренне любил меня, и я питала к нему живейшую симпатию. Между нами было доверие, и маг помогал мне как мог. Когда делом, когда советом. И все-таки я бы хотела передать весточку именно своим родным, им она была нужнее. Жаль только, воплотить это желание невозможно…

И потому, отбросив сейчас сожаления, я продолжила свое повествование, постепенно дойдя до своего похищения двумя магами и перехода в Аритан прямиком к тетке короля. Начиналась финальная часть, и теперь я точно знала, что за эпизод я увидела при «помощи» махира. Мне было известно имя каждого, кто находился в тот день в гостиной аританского дворца. И кто толкнул меня в портал, я тоже знала. Это даже вызвало толику злорадства. Как же, наверное, ты потом скрежетал зубами, мой господин, как рвал на голове волосы, когда понял, что твой план с треском провалился. И уничтожил его ты сам. Сам!

Я бы даже издевательски расхохоталась, но лишь криво ухмыльнулась и закончила:

– А потом я очнулась в пещере охо.

Воцарилось молчание. Танияр рассеянно поглаживал меня по плечу, на миг прижал к себе чуть крепче и встал. Я с удивлением проводила его взглядом и вдруг ощутила беспокойство. Неужели мои опасения оказались справедливы и мнение супруга обо мне поменялось?

– Милый, – позвала я.

Он обернулся и ответил улыбкой.

– Хорошо, что к нам попала, – сказал Юглус. – У нас тебе лучше.

– Это верно, – ответила я. – Здесь я дышу полной грудью и никто не следит, чтобы вдох оказался не слишком глубоким. Только… только вот мои родные… Как они там? Матушка, должно быть, вовсе вне себя от горя. Если бы я могла передать им весточку, сказать, что жива и счастлива, тогда бы и разлука оказалась не так горька…

Теперь поднялась на ноги и я. Спустившись с крыльца, я обернулась к Ашит. Она сидела с закрытыми глазами, но, ощутив мой взгляд, открыла их и произнесла:

– На всё воля Белого Духа.

После встала и направилась в дом. Я зябко поежилась, но уже не из-за прохлады. Происходило то, чего я так опасалась. Позабыв о короле и своих свершениях, я теперь думала лишь о родных мне людях. Даже было страшно представить мою дорогую родительницу, вроде бы строгую, но безмерно любившую меня. Вот уж кто всегда пекся только о моем благе, как видела его, конечно, но делала всё, чтобы мне было хорошо.

Как она воспротивилась моей службе во дворце, уже предчувствуя, что ничего хорошего из этого не выйдет. Впрочем, матушка не приняла бы моих устремлений и не поняла их, если бы знала изначально, однако поддержала, едва понадобилась ее помощь. С какой радостью она взялась за наше общее дело и вложила в него душу. Как же она там, что сталось после моего исчезновения? Не отыгрался ли на них с батюшкой мой несостоявшийся муж?

А дядюшка? Когда-то король ждал моего унижения и мольбы о прощении и ради этого лишил его сиятельство должности. Он готов был уничтожить весь род ради одной лишь своей прихоти – увидеть строптивую девицу на коленях, а после в своей постели. Так что же сейчас мог сделать самодур, когда своими руками разрушил всё, что выстраивал так долго? Ивер Стренхетт должен был на ком-то отыграться за свою неудачу, потому что собственной вины он не признает ни за что и никогда. Стало быть, будет искать виноватого, и кого же найдет?

Граф Доло поддержал мои затеи, стал вернейшим помощником и воплотителем. Да что там! Если бы не он, у меня бы не вышло и сотой доли того, что мы сделали, потому что именно дядюшка выстраивал это здание, а я помогала ему скреплять кирпичи королевскими указами. Я была знаменем, но нес его глава рода. Мое время наступило после того, как я стала герцогиней и сама настояла на своем участии в управлении. Так не захочет ли король ударить по его сиятельству, чтобы чужая боль заглушила его собственную? Или по родителям, памятуя, что моя матушка вовсе не была в восторге от такого брака ее дочери?

– О, Хэлл, – прошептала я. – Не допусти. Пусть со всеми ними будет всё хорошо, пусть он их не тронет…

– Дайнани, – голос Юглуса вырвал меня из тревожных мыслей. Я обернулась к нему, и ягир спросил: – Так как же нам звать тебя теперь?

– Ашити… – ответила я. – Или Шанриз. И то и другое будет верно. Оба имени мне дали мои матери. Шанриз-Ашити, так, наверное, теперь будет звучать мое имя, – я усмехнулась. – Потому, как ни назови, будешь прав.

– Шанни…

Я перевела взор на супруга, повторившего имя, данное мне при рождении, в уменьшительной форме.

– Мне нравится. Мягко, будто пух. Шанриз как блеск солнца. Ашити как песня души. Мне нравятся все твои имена, и даже если бы тебя звали как-то иначе, мне всё равно бы понравилось, потому что за любым из них стоишь ты – моя женщина.

– О, милый, – всхлипнула я и протянула к нему руки.

Он сжал мои ладони и притянул к себе. Я обняла мужа за талию, уткнулась носом в грудь и затихла, прислушиваясь к стуку его сердца. Танияр ворошил мне волосы на затылке, после провел ладонью по спине и, чуть отстранившись, приподнял мою голову за подбородок. И как только я привычно захлебнулась синевой бездонных глаз супруга, он накрыл мои губы своими губами.

– Скоро начнет темнеть, дайн, – произнес Юглус.

Танияр отстранился и улыбнулся:

– Едем домой?

– Дай мне еще немного времени, – попросила я. – Пройдемся немного, хочу прочистить голову.

– Хорошо, как скажешь, – ответил супруг.

Мы переплели пальцы и побрели вдоль дома, обогнули его и по-прежнему неспешно направились вперед. Юглус последовал за нами, а за ним зашагали и рырхи с саулами. Впрочем, вскоре наши хищники обогнали нас, и мы пошли за ними. А спустя несколько шагов я обернулась и увидела маму, стоявшую возле дома. Она приложила ладонь к глазам и смотрела нам вслед. Может, хотела узнать, куда мы направились. Но раз не остановила, значит, никакого дела не было и сказать ничего не хотела. И я больше не оборачивалась.