– Где моя девочка? – повторила она, расталкивая тех, кто успел подойти ближе, и я раскрыла объятия навстречу:

– Я здесь, Сурхэм. Милости От…

Договорить я не успела, потому что сама оказалась сжата в неожиданно сильных объятиях. Сурхэм быстро отстранилась и окинула меня придирчивым взглядом.

– Да что же это такое? – как-то даже сердито вопросила прислужница. – Пропала женщиной, а кем вернулась – костяком. Ничего, снова откормлю, будешь глаз не оторвать. – Вдруг прижала ладонь к губам и всхлипнула: – О-ой… – И теперь уже я обняла нашу домоправительницу и хранительницу очага.

У старого подворья нас никто не встречал. Ворота были распахнуты, во дворе я увидела работавших там людей. Привлеченные шумом, они остановились и приветствовали нас улыбками и поклонами, но жен бывшего каана, как и детей, видно не было. Я бросила взгляд на деверя и заметила, как лихорадочно заблестели его глаза, но он так и не свернул к своему дому.

Мне хотелось спросить, где же наши свояченицы, но новые приветствия отвлекли меня, и до своего подворья я продолжала разговаривать с людьми, оставив любопытство на потом. А когда мы добрались наконец до собственных ворот, ответ нашелся сам собой, точнее, нашлась одна из своячениц. Конечно же, Эчиль, а рядом с ней стояли три из пяти дочерей Архама.

– Отец! – выкрикнула Тейа. – Мама, там отец! Отец вернулся!

Эчиль на миг прижала ладонь к груди, но спустя мгновение отдернула ее и устремила взгляд мимо мужа.

– Эчиль! – воскликнула я, махнув ей рукой.

И женщина отмерла. Она улыбнулась, но улыбка вышла несколько нервной, выдав то, что творилось сейчас на душе у первой жены. И пока она решалась сделать первый шаг навстречу, Тейа уже бежала к своему отцу. Архам прибавил шаг и, подхватив дочь на руки, прижался к ней щекой. Девочка обняла его за шею, и я оставила их в покое, более не наблюдая за тем, что происходит рядом.

Приблизившись к Эчиль, я обняла ее:

– Милости Белого Духа, сестрица.

– Наконец-то ты вернулась, – ответила она и отстранилась. – Мы скучали.

И все-таки взгляд ее то и дело скользил мимо, и если Эчиль что-то и желала сказать еще, то сейчас пребывала в растерянности. В это мгновение подошел и Архам. Он посмотрела на жену, но она, поджав губы, отвернулась, и бывший каан присел на корточки, чтобы поздороваться с остальными дочерями.

Взяв свояченицу за руку, я потянула ее к дому.

– Танияр говорил, что ты занималась курзымом и другими начинаниями, пока меня не было. Рассказывай всё-всё-всё, хочу узнать все новости.

– Я просто хотела помочь, – смутившись, ответила Эчиль.

– И я за это тебе безмерно благодарна, – заверила я. – А теперь рассказывай.

Так я хотела дать время мужу и жене выбрать линию поведения и свыкнуться с тем, что они встретились. Эчиль нужно было расслабиться, Архаму тоже. Ну а девочки были просто рады, что их батюшка снова с ними. Впрочем, более всех радовалась старшая – Тейа. Йейга смущалась, а Белек и вовсе разревелась, она от отца успела отвыкнуть. Зато на руки к Танияру пошла охотно, и это ясно говорило, что дядя не оставил племянниц без внимания.

Единственные, кому не было дела до человеческих страстей, оставались рырхи и саул. Первые по-хозяйски зашли на подворье и сразу же направились к своему месту, впрочем, быстро вышли из устроенного для них вольера, потому что еды «малышам» положить еще не успели, да и дверь закрывать никто не стал. Потому троица растянулась во дворе, они тоже были дома.

Ветер так уверенно себя не чувствовал, но явно решил стать четвертым рырхом, чтобы не оказаться в ашрузе, как все добропорядочные саулы. Он тоже сходил под навес, но для него вход оказался низок. И, помыкавшись, мой скакун ушел за дом, где еще буйно цвела зелень. Кажется, что-то даже начал объедать. В общем, дело себе нашел. Саулам вообще легко найти себе дело, если они не Ветер в пору бунта. Но сейчас он не бунтовал и старался быть хорошим мальчиком, успокоенным моей близостью и сговорчивостью.

А в доме уже суетилась Сурхэм. Эчиль, еще какое-то время побыв со мной, вскоре ушла ей помогать. Я не удерживала, понимая, что давать отчет по делам она пока не может. Да и не совсем это было ко времени. Меня больше переполняло желание поздороваться с домом, чем слушать о курзыме. Потому удерживать ее я не стала, решив, что так даже лучше. В суете успокоится быстрее, чем беспрестанно прислушиваясь к мужским и детским голосам.

Оставшись в одиночестве, я обвела взглядом пространство и, протянув руку, погладила стену.

– Здравствуй, милый, – прошептала я. – Вот мы и встретились. Я по тебе безумно соскучилась.

Дом не заговорил человеческим голосом, но поскрипывание половиц показалось мне ответом. Так и ведя ладонью по стене, я прошла дальше. На миг задержала дыхание перед нашей с Танияром спальней, а после толкнула дверь и вошла внутрь. Мое зеркало стояло на прежнем месте, как и ларец с украшениями. Кровать тоже никуда не делась, она находилась там, где я видела ее в последний раз. И, остановив на ней взгляд, я зажмурилась от сладкой судороги, вдруг вспомнив жаркие ночи с супругом.

– Потом, – прошептала я, мотнув головой, – успеется.

А вот «гнездо» моих рырхов исчезло. Ему тут было уже не место, потому что хищники выросли не только из мягкого логова, но и из самой спальни. Возвратить их сюда было уже невозможно, в этом Танияр был совершенно прав. Однако память о трех сопящих шерстяных комочках с доверчивыми голубыми глазами осталась в моем сердце.

Улыбнувшись, я подошла к столику с зеркалом и ласкающим движением огладила крышку ларца. После открыла ее, и первым, на что упал мой взгляд, было кольцо, которое некогда хранило «Дыхание Белого Духа» и которое Рахон выбросил в Каменном лесу. Но Танияр нашел и вернул. Оно было не только артефактом, но и обручальным. И потому я достала свой перстень, в котором теперь не было камня, и надела его на палец. Затем повернулась к окну, и солнечные лучи упали мне на руку…

– Ох, – выдохнула я.

Камень в перстне наложницы йарга ярко блеснул и… потух. Но засиял белый металл, из которого было сделано мое кольцо, и это сияние поднялось по ободку и соединилось в ослепительный блик. А когда свет померк, я увидела утраченную льдинку – «Дыхание Белого Духа» вернулось туда, где ему и следовало находиться. И я без всякой жалости стянула с пальца чужое кольцо, отложила его на столик и прижала ладонь к груди.

– Благодарю, Отец, – сказала я. – Ты так щедр ко мне и добр.

Льдинка блеснула в последний раз и стала привычной, похожей на жемчужину. Коротко вздохнув, я развернулась и покинула спальню. Мимоходом заглянув в гостиную, я полюбовалась на нее и поспешила туда, куда вела меня моя натура, – в кабинет. По этой комнатке я, пожалуй, соскучилась даже больше, чем по спальне. Там ведь хранилось всё, что было дорого моему сердцу чиновника и государственного деятеля.

«Я хочу сделать карьеру», – тут же всплыло в моей голове. Тогда я говорила об образовании, но что за карьеру я сделала на самом деле? И сделала ли ее? В любом случае знания, полученные мною, намного шире тех, какие могли бы мне понадобиться на образовательном поприще. И что именно я подозревала, говоря об этом? Учительствовать я точно не желала…

– Это тоже успеется, – отмахнулась я от напомнившего о себе сна и шагнула в святая святых.

Здесь царили чистота и порядок, впрочем, как и во всем доме. Сурхэм была хорошей хозяйкой. Но мне всё равно было приятно, потому что именно эта комната имела для меня большое значение. Я неспешно направилась дальше. Подойдя к столу, коснулась кончиками пальцев гладкой поверхности и так вела по ней, пока не добралась до кресла. Затем села и, уместив ладони на столешнице, медленно выдохнула.

Мой взгляд скользил по писчим приборам, по шкатулке, где лежали чистые свитки. Потом перебрался на сундуки, в которых я хранила свои наработки, на стену и задержался на портрете супруга. И только тут я заметила, что рядом прикреплен еще один рисунок. Хмыкнув, я встала из-за стола, подошла ближе и некоторое время рассматривала вовсе не высокохудожественное полотно. Я бы даже не нашлась, к какому стилю его отнести. Но было ясно одно: его рисовали с душой, хоть и без всякого умения, но все-таки со старанием. И это была я.