А на ночлег заезжали в поселения, куда приходили в наступающих сумерках, когда люди уже расходились по своим домам. Выбирали первый дом от ворот, просились на постой, а уходили на рассвете, никого не отягощая своим присутствием, а точнее, избегая любопытства. С собой брали что-нибудь из съестного, зная, что хозяева бы и так не отказали, и покидали гостеприимное жилище.

Вот и сегодня мы не намеревались себе изменять. Уже наступило утро, о чем меня оповестил деверь, неизменно просыпавшийся первым. Он потряс меня за плечо и шепнул:

– Открой глаза, Ашити, Нушмал уже разжег небесный очаг.

«Разжег небесный очаг» – это означало восход. Один из старших духов – Нушмал, если кто-то забыл, то я напомню – чередует день и ночь. И не только, но данная присказка относится именно к этой части обязанностей одного из братьев Белого Духа.

– Доброе утро, Архам, – я потерла лицо ладонями и улыбнулась.

Деверь улыбнулся в ответ и оставил меня в одиночестве, чтобы я могла привести себя в порядок. Впрочем, он не стоял под дверью в ожидании. Обычно, пока я умывалась и одевалась, Архам навещал кухню и собирал припасы в дорогу. И когда я вышла из отведенной нам для ночлега комнаты, бывший каан уже держал в руках свой мешок, вновь наполненный снедью. О, не битком, разумеется. Только то, что нам могло понадобиться на день, чтобы передвигаться без заездов в поселения.

– Уже собрались? – послышался голос гостеприимной хозяйки.

Мы с Архамом обернулись и с одинаковыми приветливыми улыбками посмотрели на женщину лет тридцати – тридцати пяти. Была она высокой, плотно сбитой, с несколько резкими чертами лица. На губах ее играла ответная улыбка, но взгляд был цепким. Всё в этой женщине говорило о том, что натура она хваткая и волевая.

– Пусть Отец не оставит тебя и твой дом милостью за доброту, – сказал Архам.

Я склонила голову, так благодаря за гостеприимство, а когда вновь посмотрела на хозяйку, она не сводила с меня пристального взгляда.

– Никак полукровка? – спросила женщина.

– Нет, – ответил ей мой деверь, и тон его показался мне молотком, одним ударом вогнавшим гвоздь в стену по самую шляпку.

– А если бы полукровка? – спросила я. – Отец любит каждое свое дитя.

– Кто ты такая? – прищурилась женщина.

– Дочь шаманки Ашит, – расправив плечи, сказала я. Хотела и про дайнани Айдыгера, но Архам взял меня за руку и подтолкнул к двери.

– Милости духов, почтенная, – сказал он, и мы вышли из дома.

А вслед нам понеслось:

– У шаманов нет детей.

– Мама приняла меня… – начала я, но деверь снова подтолкнул, чем заслужил мой возмущенный взгляд.

Уже когда мы выехали за ворота поселения и я, не собираясь терпеть недомолвок, развернулась к бывшему каану, он заговорил сам:

– У них другой шаман, потому хоть любого шамана почитают, но Вещая тут никто. Ее недовольством здешних не напугаешь. Если только сама придет и билом по лбу вместо хота ударит, тогда проймет. Нечего пылить перед ней, не убедишь, только поругаемся.

– Ну… – я пожала плечами, – хорошо. – А потом заверила: – Мы им еще напомним, что все мы дети Создателя и равны перед ним.

– Верно, – улыбнулся Архам, и мы продолжили путь.

Мы некоторое время перебрасывались пустыми фразами, но вскоре замолчали, уйдя каждый в свои мысли. Впрочем, особо думать было не о чем. Заняться книгой после Курменая у меня не было ни времени, ни возможности, потому ничего нового за это время я прочесть не успела. А что успела, ту информацию я задумала до дыр. И потому перешла в размышлениях на то, чего у меня всегда было в избытке, – на планы. Строила их, составляла в голове проекты будущих деяний, рисовала в воображении макеты законов и уточнений в уже подготовленные.

Подобное затишье у нас случалось нередко. И когда кому-то из нас становилось скучно, тот начинал искать тему для разговора. Сегодня первый заскучал деверь.

– Ашити, – позвал он. И когда я посмотрела него, спросил: – А ты о своем детстве помнишь?

Рассеянно улыбнувшись, я отрицательно покачала головой.

– Ты, наверное, была послушной, – предположил бывший каан.

– Почему ты так думаешь? – полюбопытствовала я.

– Учиться любишь, – пояснил Архам. – С этим вон, – он кивнул назад, но я поняла без уточнений, что деверь имеет в виду Рахона, – целыми днями занималась.

– Я должна была выучить незнакомые комбинации, – с укоризной ответила я, подумав, что он вновь выражает недовольство.

– Помню, – кивнул деверь. Что такое «комбинации» он теперь знал. – Я и говорю, что просиживала с утра до вечера. Значит, была послушной. Не то что мы с братом.

Я расслабилась и улыбнулась.

– Расскажи, – с готовностью попросила я.

Это был не первый подобный разговор. Признаться, мне нравилось слушать истории в изложении Архама, даже если уже их знала. Танияр немало рассказывал мне о том, как жили каанчи, когда были еще детьми, но в рассказах младшего брата было немало забавного, о чем умолчал старший. Возможно, причиной тому была великая скромность, каковой дайн вроде бы не страдал. А может, и то, что это были вовсе не примеры послушания и добродетели.

Архам, наконец избавленный от ярма навязанной ему ложной клятвы, от оков вынужденной злости на весь мир, с огромным удовольствием вспоминал события, ставшие пока лучшей порой его жизни. Особенно шалости и проказы. О них речь пошла и в этот раз.

– К нам тогда Налык приехал, он молодой совсем был, – начал деверь, – только челык надел. Мы с Танияром еще маленькие были, потому нас за стол не пускали. Велели идти к ягирам ума набираться. Мы за ворота вышли, а Танияр говорит, чего там у ягиров еще брать, и так ум уже в головы не влезает. Говорит, не пойдем к ягирам, будем слушать, что кааны скажут. Только как слушать, если нас не пускают?

Вот брат и придумал на подворье детеныша мгиза запустить. У старика Эгчена как раз мгиза разродилась недавно, мы и пошли к нему. Пока я с дедом говорил, Танияр мгиза маленького в мешок – и за ворота, я за ним. Как до подворья шли, словами не передать. Мгиз в мешке дергается, орет со страха. На нас все глядят, а Танияр только и говорит людям: «Алдар велел принести для дела». Кто ж тут нос совать станет, если сам алдар велел?

– Вы же себя заранее выдали! – воскликнула я.

– Так мы себя выдали, когда только к деду Эгчену пришли, – резонно заметил Архам. – Людям хватило слов про алдара. Мы же каанчи, алдар наш учитель. Раз несем, значит, надо. Вот и тащили. Только на подворье занести не могли, потому обошли с другой стороны. На забор залезли, оттуда Танияр первым спустился, я ему мешок подал с мгизом, а как сам спустился, так мы детеныша и выпустили.

– И что же? – с улыбкой спросила я.

– Мгиз по подворью помчался. Места не знает, запахи другие, матери нет. Вот он орет и носится, со страха гадит. Тут уж всем не до застолья стало. А пока мгиза ловили, мы с Танияром под стол и пробежали. Спрятались там, ждем, когда кааны снова рассядутся и разговаривать начнут. И пока ждали, дед Эгчен прибежал, тут уж мы даже дышать перестали.

Я рассмеялась, ярко представив двух маленьких шалопаев, которые вдруг ощутили близость наказания за необдуманную выходку. Я так ясно увидела их широко распахнутые глаза и холодок в животе, что прониклась сочувствием, но веселья унять это не помогло, уж больно забавными казались мне в это мгновение братья, которых мне довелось узнать уже во взрослом возрасте.

– Тебе смешно, а нам было совсем не до смеха, когда отец приказал отыскать нас и притащить к нему. Нам уже и разговоры каанов были неинтересны, мы даже хотели снова сбежать, но не успели, они вернулись за стол.

– И вас нашли, – снова рассмеялась я.

– А вот и нет, – хмыкнул Архам. – Нас не заметили. Налык смеялся над нами, отец ругался и обещал своими руками нас выпороть, когда найдут. Сказал, что людей созовет, чтобы нам было не только больно, но и стыдно. Танияр после этого сказал, что нам ни за что нельзя находиться. Сказал, пусть испугаются за нас, потом найдемся…