– Присядь, Ашити, – сказала она, указав мне на стул. – Желаешь ли поесть или пить? Или ты с делом пришла?

– С делом, – ответила я, присаживаясь. – Но к Мейлик. К тебе я зашла пожелать доброго утра. Хотела узнать, как тебе почивалось… спалось.

Первая жена пожала плечами:

– Легла и уснула. Отец не любил, муж тоже. Что они были, что их не стало – печалиться не о чем. Лишь бы Танияр вернулся живым и здоровым, о том Отца прошу, просила и просить буду.

Я с минуту смотрела на Эчиль, пытаясь понять, правду говорит или просто не хочет показывать, что чувствует, но так и не поняла. К мужу равнодушия в ней точно не было, это я видела много раз, когда первая жена заговаривала об Архаме. Не знаю, любила ли она его, но бывший каан был ей близок. А сейчас вот так вот просто отмахнулась? И я поняла – это обида, еще одна. В багаже несчастной женщины их было собрано уже немало, а прятать обиды Эчиль умела, ее опыт по этой части был велик. Что в девичестве, что в замужестве. И я не стала тревожить ее раны еще больше.

– Поговорю с Мейлик и вернусь, – сказала я. – После можем вместе сходить на курзым, если ты не против, конечно.

– Я буду рада погулять, – с улыбкой ответила первая жена, и я покинула ее, чтобы поговорить с третьей.

Мейлик и ее дочь уже были одеты и готовы покинуть подворье. Мне подумалось, что это мое появление принудило женщину сбежать, даже не дожидаясь завтрака, уж больно спешны были сборы. Так это было или нет, гадать не имело смысла, у нее ничего не вышло. Я перехватила беглянок, когда они только направлялись к выходу из своих комнат.

– Милости Отца, Мейлик, – произнесла я, и на моих устах расцвела медовая улыбка.

Признаться, не удержалась. Хотела быть вежливой, чуть отстраненной, но всё же излучать дружелюбие, а вышла издевка. Уж больно ясно я прочитала досаду на лице третьей жены, когда я появилась на ее пороге, что утвердило меня в догадке о побеге. Впрочем, уже через мгновение на устах Мейлик появилась хорошо знакомая милая скромная улыбка, однако меня она не обманула. Женщина хотела избежать нашей встречи.

– Милости Белого Духа, Ашити, – ответила мне третья жена.

Она подняла на руки дочь, прижавшуюся к ее ногам при виде гостей. Однако взгляд ее не отрывался от рырхов, и первый испуг сменился удивленным:

– У-ух.

– И тебе милости Создателя, малышка, – улыбнулась я девочке. – Тебе нравятся мои звери?

Девочка спряталась, уткнувшись носом в шею матери, и я легко рассмеялась. После этого вернуть себе благожелательный тон было просто.

– Ты уже готова покинуть подворье? – спросила я.

– Да, я обещала маме помочь, ее попросили вышить одеяло, – ответила Мейлик.

Она не спешила поставить дочь на пол, я – уйти с ее дороги.

– Я задержу тебя ненадолго, – сказала я и указала жестом на стул. – Мне надо поговорить с тобой, Мейлик.

– О чем? – спросила она, и я уловила нотку любопытства.

– Давай присядем, так говорить будет удобней, – улыбнулась я и велела Юглусу, вошедшему вместе со мной: – Подожди меня за дверью.

– Как скажешь, каанша, – ответил телохранитель и вышел, но маленькую щелочку в двери оставил, чтобы слушать и наблюдать за моей безопасностью.

Мейлик это тоже заметила, но я вновь улыбнулась и привлекла к себе внимание:

– Раз уж я задержала тебя, быть может, желаешь утолить утренний голод и накормить дочь? Можешь велеть подать, нашему разговору это не помешает.

– Я поем у мамы, – ответила женщина. – После того как меня хотели отравить, она просит, чтобы я ела только то, что готовит она.

Мейлик потупилась, кажется стыдясь своего откровения. По нему выходило, что недоверием были оделены те, кто обитал на старом подворье, и люди, поставлявшие провиант, а значит, и я. Это ведь были мои люди. Однако оскорбляться я не стала, но заметила:

– Как любопытно, Хенар не доверяет нам, однако отравленной ты пришла из ее дома.

– Мама меня не травила! – возмутилась третья жена, и я кивнула:

– Разумеется, она твоя мать и зла причинить не может. И все-таки это произошло вне подворья. Нам следовало поговорить об этом, как только я узнала, но иные дела отвлекли меня, и потому поговорим сейчас. Ты встречаешься с Иланом…

Охнув, она подняла на меня взгляд. Я увидела, как щеки ее залились краской еще гуще, чем прежде, а после Мейлик порывисто поднялась со стула, оставив на нем дочь, и, отвернувшись, накрыла лицо ладонями. До меня донеслось приглушенное:

– Так стыдно… Я не хотела, чтобы об этом узнали. Зачем мама рассказала? Зачем? – в голосе бывшей каанши послышалась мука.

Я приблизилась к ней, накрыла плечи ладонями и произнесла:

– Не стоит ругать маму, Мейлик. Она была взволнована известием, что тебя пытались отравить, потому по моему настоянию выдала твою тайну. К тому же я обещала не разглашать ее, и никто из тех, кто может неверно истолковать ваши встречи, об этом не узнал и не узнает. – Она убрала ладони от лица, обернулась, и я увидела, что в глазах женщины блестит влага. – Тебе так плохо живется на старом подворье?

– Мне плохо без Архама, – со слабой улыбкой ответила Мейлик и отвела взор. – Мне его не хватает. Так тоскливо на душе, будто сердце вырвали. Я просто хотела знать, что он жив, а если смогу, то и уйти к нему. Вместе переносить беды легче, чем в разлуке.

– Скажи, – я чуть помолчала, – Илан – единственный, к кому ты обращалась?

– Только к нему! – жарко воскликнула третья жена. – И к нему бы не пошла, но у кого мне еще просить помощи? Танияр отныне враг своему брату, а Илан остается братом Селек, разве же он принесет ей и Архаму несчастье? Разве сможет выдать? Вот я и пошла к нему.

Я покивала, а после задала новый вопрос:

– Илан угощал тебя чем-нибудь?

– Нет, – она мотнула головой, – я же не в гости зашла. Прибежала, спросила и поспешила назад.

– Может, кто-то тебя все-таки в тот день чем-то угощал?

– Я ведь уже говорила тебе, что ничего чужого я не ела, – Мейлик взглянула на меня с укоризной. На похожий вопрос она уже отвечала через два дня после отравления, когда ей стало легче.

– Но как-то же тэрде попал к тебе, подумай. Иначе выходит, что яд ты получила в доме матери, больше негде.

– Ашити! – возмутилась третья жена. – Ты же сама сказала, что мама никогда не причинит мне зла. – Я развела руками, показывая, что иных версий у меня нет, и Мейлик нахмурилась.

– Подумай, – мягко потребовала я. – Это важно.

– Да не знаю я! – воскликнула женщина, однако сжала пальцами подбородок и все-таки задумалась.

Я вернулась на свое место, и оттуда наблюдала за младшей дочерью Архама, не сводившей взгляд с детенышей. Предлагать ей подойти к рырхам я не стала, но искренность эмоций ребенка вызвала живой интерес. В ее больших голубых глазах отражалось столько всего разом: от настороженности и опаски до любопытства и явного желания потрогать животных. Губки ее то вытягивались трубочкой, словно девочка снова готова была произнести потешное «ух», то поджимались. Наконец желание потрогать рырхов пересилило, и малышка сползла со стула. Она приблизилась к детенышам, осторожно протянула руку к Мейтту, и я уже была готова подняться и перехватить ее, если замечу недовольство маленького вожака и угрозу ребенку, но Мейлик успела раньше.

– Белек!

Девочка вздрогнула, резко обернулась и, не удержав равновесия, села на пол. Рот ее скривился, и малышка захныкала. Похоже, окрик матери напугал ее больше рырха. Что до последнего, то Мейтт поднялся на лапы, потянулся и подошел ко мне поближе. Остальные даже не пошевелились – их ребенок не встревожил, не рассердил и любопытства не вызвал. Что они, детей не видели?

– Ашити, зачем ты водишь за собой рырхов? – с ноткой раздражения произнесла Мейлик, подхватив дочь на руки.

– Я им мать, – ответила я. – Они еще нуждаются во мне, как и любые дети. – И вернула разговор в нужное русло: – Ты что-нибудь вспомнила?

– Меня никто не угощал, – твердо ответила третья жена.