Карета тронулась, а вместе с ней и весь кортеж. Я снова взяла Ильму за руку и с ободряющей улыбкой пожала ее. Девушка потупилась. Скромность ее, конечно, была похвальной, но излишней. Признаться, я пока не знала, к какой должности ее приставить. Нужно было прежде лучше узнать баронессу, понять, на что способна. Какими качествами обладает, и как быстро сумеет освоиться с новой жизнью и обязанностями.

Пока это была подавленная стремительными переменами молодая женщина, успевшая пройти через многое за слишком короткий срок. Ничего, за время, которое мы проведем в пути, она попривыкнет ко мне и к окружению, а дальше я хотела ненадолго вручить мою подопечную Айлид Энкетт. Вот уж кто сумеет привести баронессу в надлежащий вид и быстрей всех познакомит с жизнью королевского Двора, его правилами и сплетнями. В этом моей подруге равных не было. А там и место для Ильмы определится.

— У вас такая большая охрана, ваша светлость, — заметила ее милость, разглядывая гвардейцев в окошко кареты.

— Государь ценит госпожу герцогиню, — важно произнесла Тальма, — и бережет.

— Ее светлость – удивительная женщина, — ответила ей баронесса, а я коротко вздохнула.

К восхвалениям и лести я относилась прохладно. Если комплимент был сделан искренне, мне, разумеется, было приятно. Однако когда комплиментов бывало сказано много, это  приводило в некоторое замешательство, а после и к раздражению. Впрочем, баронесса Стиренд не усердствовала, только высказала то, что думала, а потому я кивнула ей, благодаря, и некоторое время путь мы продолжали в молчании.

— Вы любите читать? — наконец спросила я, решив побольше узнать о своей подопечной.

— Люблю, ваша светлость, — ответила она. — Книги изрядно скрашивали мою жизнь. Я часто представляла себя героинями из романов, проживала их жизни… — Ильма улыбнулась: — У меня было много приключений, правда, только в голове.

— Вы совсем не выходили в общество?

— Меня некому было сопровождать, — пожала плечами ее милость. — Батюшка часто выходит в море. А когда был дома, и нас приглашали, то я обычно чувствовала себя лишней. Кавалеры на меня совсем не обращают внимания, а дамы держатся прохладно и отстраненно.

— Скоро всё изменится, дорогая, обещаю вам, — ответила я. — Я познакомлю вас с моей подругой. Ее сиятельство научит вас, как выгодно преподать себя, как навести лоск. Графиня Энкетт в этом мастерица.

— Вряд ли мне это поможет, — вздохнула Ильма. — Я совершенно некрасива. Мужчины на меня не смотрят, совсем не смотрят. Только Лайсс… — она оборвала саму себя, и я отмахнулась:

— Полноте, ваша милость. Нет некрасивых женщин, в каждой имеется свое очарование. И если один мужчина его не видит, то другой непременно разглядит.

— Госпожа верно говорит, — важно кивнула Тальма. — Этих мужиков не разберешь. Одному – кривая, другому – косая, а третьему – любовь на всю жизнь. Только Боги знают, что люди находят друг в друге.

— Ты права, дорогая, — улыбнулась я и вернулась к началу разговора: — Какие книги вы читали?

За беседой время потекло незаметно. Мы покинули Кейстби, затем проехали предместье, и карета неспешно покатила по тракту. Несколько гвардейцев сказали впереди, расчищая дорогу, и, выглянув в окошко, я видела одно и то же – склоненные головы и согнутые спины канаторцев, приветствовавших свою герцогиню.

— Вас почитают в Канаторе, — вдруг сказала Ильма, бросив взгляд в свое окошко. — Особенно средний класс и простолюдины. Мне нянюшка сказывала. Когда батюшка сообщил мне, что вы приняли во мне участие и забираете с собой, я расплакалась. Мне стало так страшно покидать отчий дом, так тоскливо. Тогда нянюшка обняла меня и сказала, что Боги не могли бы быть ко мне добрее, чем сейчас. Кому же еще довериться, как не нашей защитнице. Никто столько не сделал для женщин более, чем ее светлость – вот, что говорила Брана. Дочь ее племянницы приняли в пансион «Праматери Левит». У них за душой почти ничего нет, а теперь дочь живет и учится в пансионе, а старший сын пошел в ремесленное училище, по окончании его обещали взять в артель. Брана часто поминает ваше имя в молитвах.

— Мне приятно знать, что я смогла кому-то помочь, — улыбнулась я.

— Многим, ваша светлость, — отозвалась со своего места Тальма. — Уж можете мне поверить, я наслушалась всякое, и всё хорошее. А кто говорит иначе, то он дурак и пусть пожрут его псы Аденфора.

Я весело рассмеялась, и карета вдруг остановилась. Тальма и Ильма выглянули в окошки, я со своей стороны тоже. Гвардейцы окружили экипаж, закрыв его собой, и я нахмурилась.

— Что там происходит? — спросила я, пытаясь разобраться в происходящем.

— Не видать, госпожа, — ответила Тальма. — Но я слышу топот копыт, кто-то мчится во весь опор.

— Там не один всадник, топот нескольких лошадей, — внесла уточнение ее милость.

— Да, слышу, — кивнула я.

А еще спустя пару минут один из гвардейцев развернул коня к карете и, подъехав ближе, свесился с седла. Я приоткрыла дверцу:

— Что случилось?

— Это я случился, дорогая герцогиня, — донесся до меня знакомый голос, прежде чем телохранитель успел ответить. — Позволите ли присоединиться к вам?

— Вот уж не ожидала вас увидеть, — усмехнулась я. — Присоединяйтесь, ваша светлость. ­— И к дверце кареты приблизился, сияя жизнерадостной улыбкой, герцог Ришемский.

Он поклонился, приветствуя меня, а затем забрался внутрь и устроился рядом с Тальмой.

— Доброго дня, моя ворчливая, — весело произнес герцог.

— Вот уж не было печали, ваша светлость, — фыркнула моя камеристка и без всякого пиетета перекривляла: — Ваша…

Нибо рассмеялся и, приобняв служанку за плечи, на миг прижал ее к себе. Не оценив сей пассаж, Тальма вывернулась и возмутилась:

— Простите великодушно, ваша светлость, но вы – охальник.

— Я тебя обожаю! — воскликнул Ришем, а затем, наконец, перевел взгляд на меня: — Доброго дня, Шанриз. Безумно рад вас видеть, и рад, что успел нагнать вас. Всё пытался подгадать и присоединиться к вам на выезде, а все-таки пришлось нагонять. — Он потянулся и, заполучив мою руку, галантно поцеловал ее. А еще спустя мгновение вопросил: — Неужто вы не представите меня вашей очаровательной спутнице?

Ильма, во все глаза взиравшая на статного красавца с живым темпераментом, охнула и залилась краской. Эпитет, данный ей его светлостью, вонзился в грудь девушки острой стрелой.

— Разумеется, представлю, — сказала я с вежливой улыбкой. — Дорогая, позвольте познакомить вас с его светлостью герцогом Ришемским. Нибо, имею часть представить вам ее милость баронессу Ильму Стиренд-Кайст.

— Рад знакомству, — склонил голову герцог. — Друзья ее светлости – мои друзья.

— И мне п-приятно, — с запинкой пролепетала ее милость.

— И раз правила хорошего тона соблюдены, — заговорила я, — Нибо, покиньте нагретое вами место. — Он приподнял в изумлении брови, и я добавила: — Мы с вами прокатимся немного верхом.

— С превеликим удовольствием, ваша светлость, — улыбнулся Нибо.

Он первым выбрался из кареты, так еще и не сдвинувшейся с места, подал мне руку, помогая выйти, а затем, лукаво сверкнув глазами, уточнил:

— Могу ли я надеяться, что вы позволите прокатить вас на моем жеребце? Вы непременно оцените его мощь.

— Позволю, если вы поедете на моем, — ответила я.

— Какой же быть служанке, если ее хозяйка наделена непомерной вредностью? — делано удрученно покачал головой Нибо.

— Оставьте мою Тальму в покое, — велела я, а после обернулась к одному из гвардейцев: — Подведите Аметиста. Я поеду верхом.

И пока мое приказание исполнялось, Ришем обернулся к карете, увидел в окошке Тальму и послал ей воздушный поцелуй, и как только камеристка скрылась с глаз, вновь рассмеялся. Их перепалки начались, когда Нибо привез сына, которому исполнился год. День рождения наследника отмечали пышно, но без его матери. Селии сам король запретил покидать Ришем, его злость на сестру за то, что она стала причиной нашей ссоры, не прошла.