Но с другой стороны эта милость доводила меня до неистовства, потому что все предшествующие договоренности были уничтожены одним махом. Нет, Ив не стал бы мне отказывать, раз уж обещал, но нашел бы тысячу причин, чтобы оставить под боком. Вплоть до того, что небо расколется над Камератом, если в нужный момент Совет не сможет собраться в полном составе. Я это прекрасно осознавала, а потому злилась до невозможности.

Однако ни ругаться с королем, ни показывать ему своего недовольства я не стала. День своего назначения я провела с улыбкой на устах. Сначала в резиденции находились мои дети, а после был бал, устроенный опять же не мной, но для меня. И там я развлекалась от души, танцевала с государем, шутила и смеялась с Дренгом, выслушивала льстивые речи придворных и поздравления сановников. От кого-то сдержанные, от кого-то искренние. В общем, день провела в добром расположении духа, а вечером закрыла двери своих покоев перед носом алчущего особой благодарности монарха. И никакие призывы, возмущенные послание и прямолинейные намеки на то, что Его Величество желает быть использованным для расслабления моей светлости, действия не возымели. Я слишком устала за этот насыщенный событиями день.

Так продолжалось с неделю. Днем я была занята тем, что вникала в те дела, в которые раньше не совала носа. Разговаривала с другими советниками, посещала кабинеты министров, читала газеты и доступные мне донесения и документы, выданные по моему требованию и с одобрения государя. Последний сверлил меня свирепым взглядом, кажется, мечтал забрать обратно цепь советника, но стоически терпел мое возмутительное пренебрежение его особой и всяческими поцелуями, кроме воздушных, не говоря уже о чем-то большем.

Вечерами я вновь стала посещать салоны. То слушала музыку, то участвовала в обсуждении нового творения какого-нибудь модного художника, композитора или писателя, а то играла в карты. С одной такой игры меня вынесли вместе со стулом два гвардейца под предводительством Дренга.

— Если он не сожрет нас живьем, то, клянусь, я буду изводить вас, бессердечная светлость, нытьем, жалобами и призывами защитить нас, ваших друзей от злобного чудовища, пьющего наши души.

— Это шантаж, — уведомила я Олива.

— Самый настоящий и беспринципный, — заверил меня его сиятельство. — Вот уже шестой день вы не обращаете на государя внимания, и он, собрав нас, начинает выплескивать нам на головы свою желчь. С меня довольно. Я доставлю вас к нему, и нас помилуют, хотя бы меня, что уже немаловажно.

И меня доставили в королевские покои вместе со стулом, с которого не позволили встать. Злобный оглиф, оглядев дар шантажиста Дренга, мило улыбнулся и объявил:

— Все вон. Кроме ее светлости.

— Хвала Богам, — буркнул королевский виночерпий – барон Скальд.

Менее, чем через минуту, в покоях остались только мы с Ивом. Он раскинул руки, уместив их на спинке дивана, и устремил на меня пристальный взгляд, я ответила взглядом, полным внимания, но молчания нарушить не спешила.

— Поговорим? — наконец спросил монарх.

— Как угодно Вашему Величеству, — ответила я.

— Любопытно, кого здесь, кроме моего величества, заботят мои желания? — проворчал государь, я не ответила, и он вопросил: — Что, в конце концов, происходит? Мне казалось, что ты будешь довольна…

— Я довольна, — заверила я.

— Тогда откуда эта холодность? Почему ты так упорно избегаешь наших встреч? Я уже не знаю, чем купить твое внимание! — сердито воскликнул Ив, и я произнесла:

— Я не продаюсь, мой дорогой хищник. Как твоя верноподданная и патриот своей родины, я благодарна тебе за всё, что ты сделал за последние несколько месяцев. Поправки к закону, признание школ с новым для нашего времени курсом обучения, возможности не только для знати, но и для тех твоих подданных, в ком нет благородной крови – это всё необходимо государству. И раз люди приняли, значит, я оказалась права. Герцогство – этот дар был нужен тебе, а не мне. Должность советника – великая милость. Она позволит показать, что женщины могут служить государству наравне с мужчинами, правда, я останусь единственной государственной служащей еще на многие годы. И это правильно, перемены не должны быть стихийными, чтобы не вызвать недовольство и бунт.

— Тибад, — напомнил король.

— Ты разрубил цепь, сковавшую нас, но прицепил к моему ошейнику новую. Я – советник, а стало быть, теперь в полном твоем подчинении.

— Сегодняшний прием.

— Ты оказал милость детям, Ив, — заметила я. — Они – будущее Камерата, как ты верно высказался, чем поддержал нововведения. И за это я тоже тебе благодарна. Надеюсь, ордена ты не станешь причислять к милостям, за которые требуешь благодарности.

— Не причисляю, — усмехнулся монарх.

— И вот мы можем сделать вывод, что все твои благодеяния были на пользу королевству и не несут в себе моей личной выгоды…

— К чему ты ведешь этот разговор? — прищурился Ив. — Хочешь что-то попросить для себя? Проси, я готов уже, кажется, даже насобирать тебе полный ларец звезд.

— Я хочу, чтобы ты понял – я вернулась не потому, что ты принял поправки, признал мои учебные заведения, дал мне должность советника или подарил земли. К тому же Канатор – весьма сомнительный дар. В нем нет смысла, если ты не имеешь своих тайных намерений, которые не желаешь огласить. — Король промолчал. Что ж, попытка поговорить начистоту снова провалилась. Значит, время еще не пришло. В общем-то, я не к этому и вела, а потому продолжила: — Что до Тибада, то меня устраивало и прежнее положение дел, однако, признаюсь, дышать стало несколько легче. Зависимость моих начинаний от твоих прихотей угнетает…

— Да разве же я мешал тебе? — возмутился Ив. — Ради твоих начинаний я и дал тебе это графство.

— И благодаря поддержке моего рода всё получилось, — со значением отметила я. — Иначе затея могла провалиться. Ты дал мне удаленное графство, и не думая отпускать от себя. В одиночку у меня ничего бы не вышло, попросту не было бы возможности лично заниматься тем, чего я желала. Все твои милости, мой дорогой, имеют под собой подоплеку. Ты внес поправки, но наставил столько условий, что практически ничего не изменил. Ты подарил графство, но не позволил заниматься им. То же самое с герцогством. К чему оно, если я даже не могу увидеть его…

— Как-нибудь мы выберемся…

— Ты дал мне позволение покидать Двор, если я посчитаю это необходимым, но накинул на шею цепь советника, тем самым отменив собственное слово, впрочем, не нарушив его.

— Я от данных обещаний не отказываюсь, — заверил меня государь. — И если государственные дела позволят, то я не стану препятствовать.

Усмехнувшись, я удовлетворенно кивнула, потому что получила подтверждение своим подозрениям. Никуда он меня не отпустит. А если и отпустит, то только летом в Тибад, когда в соседнем Лакасе будет находиться весь Двор. И отпустит на несколько дней, скорей всего, сам навязавшись в сопровождение. А чем такие поездки заканчивались, я прекрасно знала. Монарх будет ожидать внимания, а потом, устав бездельничать, объявит, что нас ждут важные государственные дела, и заберет с собой, не дав более ни единого дня. То же самое будет и с Канатором. А потому меня это не устраивало.

— Я желаю письменного подтверждения, — сказала я. — Мы составим с тобой договор на бумаге, который ты подпишешь и поставишь печать. Иначе с тобой дел иметь невозможно. Ты слишком коварен, мой дорогой хищник. И это именно то, что я прошу для себя. Только это.

Теперь усмехнулся монарх. Он вновь прищурился и покачал головой:

— Опасаюсь, что именно этого я сделать не могу.

— Как угодно моему господину, — ответила я и поднялась со стула. После присела в реверансе и спросила: — Позволено ли мне будет оставить вас, государь.

— Нет, — ответил король, и я улыбнулась:

— Благодарю.

А затем направилась к двери. Когда мне было семнадцать, я бы не осмелилась на подобную дерзость. Когда мне было девятнадцать, я бы осталась на месте и попыталась достучаться до монарха. Так бы я поступила еще три месяца назад, но сейчас условия изменились. Я знала, что он проглотит и это, потому что Ивер Стренхетт был охотником, и он сам любил загонять добычу. А значит, применив силу или добившись своего угрозой, он не испытает удовольствия от победы.