Если уж быть до конца откровенной, мне нравилось, что между нами происходило то, что когда-то было упущено. В первый раз, когда он поспешил с первым выяснением отношений, а после сам отказался от нашего общения. А во второй раз, когда опоил и уложил в свою постель. Впрочем, в тот раз я уже приняла окончательное решение, что между нами не может быть иных чувств, кроме дружеских, и сдаваться не собиралась.

Однако сейчас, когда мы не только были близки прежде, но и сожительствовали несколько лет, я уже не выстраивала между нами стены. И хоть по-прежнему считала, а теперь особенно, что дружеская близость у нас вышла бы много лучше любовной, понимала – дружбы между нами не допустит сам король. Он желал всё или ничего. И пусть он мог иметь мое искреннее почитание, поддержку и помощь, если бы она ему понадобилась, плюс к этому все те качества моей натуры, привлекавшие его, однако монарху была нужна женщина, а не друг. Приятелей ему хватало среди приближенных мужчин.

Потому, как уже сказала, я не мешала ему играть в галантного кавалера и пылкого влюбленного. Это было необходимо, чтобы уничтожить еще существовавшую между нами преграду из лжи и предательства, о которых забыть никак не получалось. И сколько бы я не уговаривала себя, что надо наступить на горло своей гордости, иначе попросту невозможно, однако сделать это пока не выходило. Но Ив старался, и я тоже.

Еще мешало это безделье, в которое я окунулась, вернувшись в Лакас. Теперь от Тибада меня отделали сутки дороги, и отпускать меня король уже не спешил. Не запрещал, но попросил пока не покидать резиденции и дать ему возможность исправить допущенную ошибку. Я согласилась. Государь шел навстречу моим желаниям, стало быть, и мне не было повода отказывать в его просьбах. И я скучала.

Это в столице у меня было множество дел, в Тибаде, нашла бы себе занятие и в Канаторе, а в Лакасе мне делать было нечего. Впрочем, я хотела покататься по окрестным городам, посетить детские приюты и принять в их жизни участие, но и от этого Ив меня пока отговорил. Взамен мне предложили подготовку торжественного приема. Скажу по чести, этим я занялась с великой радостью, потому что прием был посвящен моим детям, которых ожидало представление Его Величеству. Да-да, король, как я думала, согласился принять лучших учеников и благословить их.

Беда была лишь в том, что прием я уже подготовила, детей должны были привезти уже завтра, а иных занятий так и не нашлось.

— Потерпи, душа моя, скоро тебе найдется занятие, — заверил меня Ив, глядя на то, как я блуждаю тенью в ожидании, когда государь освободится и уделит мне внимание.

Думаю, ему нынешнее положение дел очень даже нравилось. С его появлением мой день наполнялся красками, потому что на наших свиданиях всегда было какое-то развлечение, что оживляло вялое течение времени. И это не имело отношения к придворной жизни. К ней я, кажется, окончательно потеряла интерес.

Правда, за эту неделю не было ни пикников, ни малых охот, ни балов, однако теперь я понимала, что прежде они были для меня разнообразием в повседневном течении жизни. А сейчас я знала, каково это принадлежать себе и делать то, что вздумается, а не то, что велят. И эта резкое различие между жизнью в имении в Тибаде и существованием в королевском дворце угнетало, и привычные развлечения не могли заменить того, что я утеряла. Лишь обещание короля отпускать меня, когда я этого захочу, продолжало греть душу. Но пока о новой поездке говорить было рано.

Впрочем, грустила от своего возвращения только я. Придворные встретили меня с оживлением.

— Ваша светлость! Как же мы рады видеть вас в добром здравии…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Доброго дня, ваша светлость, вы прелестны, впрочем, как и всегда…

— Ваша светлость, без вас дворец казался пасмурным…

— Хвала Богам, вы вернулись! С тех пор, как вы покинули Двор, мы все вспомнили, каков бывает государь, когда у него дурное настроение…

Примерно так меня встретили придворные и сановники. И если первые рассыпались в комплиментах и заверениях, то последние, едва ли не прослезились от умиления. Для них я была громоотводом, о чем знала благодаря Оливу Дренгу. Последний вообще встречал меня с распростертыми объятьями и, наплевав на монарха, облобызал мне руки, объявив:

— Наконец-то солнце озарило эти стены. Теперь злобный оглиф угомонится и перестанет выползать на охоту из своего логова. Он пьет нашу кровь и наши души.

— Он лжет, — меланхолично произнес король. — Я кроток и мил. А если кому и откусил голову, стало быть, в той голове не было проку. А раз проку нет, то и говорить не о чем.

В любом случае, люди ожидали меня с надеждой на возвращение того состояния покоя, в котором обычно при мне пребывал наш сюзерен. Возможно, секрет моего влияния на короля состоял в том, что он тратил на меня половину своего яда, когда мы заводили свои споры. Раздражался, гневался и мирился. А так как меня всплески королевской язвительности не пронимали, то и выходило, что наши споры не обрывались на той ноте, когда государю требовалось на ком-нибудь отыграться.

Обычно мы проходили с ним весь путь до его логического завершения. И даже если победителем выходил Ив, то я находила компромисс, который был способен подсластить пилюлю. После чего, обменявшись поцелуями, расходились довольные каждый собой. Потому чиновникам и вельможам государь доставался уже умиротворенным и благожелательным. А если и гневался, то не доводил своих служащих до нервных припадков и сердцебиения.

Так что чиновники были искренно рады моему возвращению, придворные спешили заверить в своей преданности. После чистки, устроенной королем три месяца назад, люди всеми силами пытались показать мне свое дружеское расположение. И пока моему возвращению преувеличенно радовались, я сама впала в меланхолию. Единственная, кого я была по-настоящему, рада видеть, не считая Дренга и Элькоса, оставалась моя подруга – Айлид Энкетт:

— Моя дорогая! Наконец-то! Я извелась без вашего общества!

Порывистая и непосредственная в изъявлении своих чувств графиня налетела на меня, едва ли не вырвав из рук короля, который вел меня обратно в свои чертоги. Причина такого вопиющего поведения была мне понятна. Моя подруга знала по опыту, что после того, как я пересеку порог королевской части дворца, увидеться мы можем еще не скоро. К тому же, поступки графини Энкетт опережали ее разум, и потому ее поспешность меня нисколько не удивила. И чтобы поддержать ее сиятельство и заступиться за нее, я с улыбкой приняла подругу в свои объятья, оставив без внимания недовольство монарха.

— Айлид! — воскликнула я. — И я по вас скучала! Я рада вам, моя дорогая.

— Вы непременно должны рассказать мне, как прожили эти месяцы…

— Герцогиня непременно удовлетворит ваше любопытство, госпожа графиня, когда придет время, — не пожелавший мириться с потерей своей добычи государь вклинился между нами и, отодвинув так Айлид, снова подал мне руку. — Ваша светлость.

— О-ох, — ее сиятельство, опомнившись, прижала ладонь к груди и склонилась перед королем: — Ваше Величество, я так была неосмотрительна…

— Государь понимает тоску подруг друг по другу, — поспешила я заверить графиню — Мы вскоре увидимся и обо всем переговорим.

— Теперь мы можем продолжить путь? — с раздражением вопроси Ив.

— Как угодно моему господину, — почтительно ответила я.

Ему было угодно идти дальше, и мы пошли. А графиня осталась стоять в смятении, как обычно осознав позже, чем сотворила. Обернувшись, я подмигнула ей и весело улыбнулась. Сейчас было мое время, и я точно знала, что ее сиятельству ничего не угрожает – король смирится с невольной дерзостью, потому что Айлид Энкетт одна из немногих, кто мне дорог.

— Совершенно невозможная особа, — фыркнул Ив, когда мы отошли от расстроенной графини. — Такое ощущение, что эту женщину воспитывали в дремучей чаще.

— А ты облапил мою матушку, но ведь не ставишь под сомнение свое воспитание, — заметила я.