— Это дурно, — укоризненно покачала головой Амберли. — Все-таки его сиятельство старался выглядеть умным.

Она обвела меня и молодых людей серьезным взглядом и снова покачала головой. У Трикстера поползли вверх брови, Гамарис поджал губы, я последовала его примеру, стараясь сдержать улыбку, но уже через мгновение мы рассмеялись, а Амбер насупилась.

— Отчего вы потешаетесь? Разве же я что-то не так сказала?

— Ваша милость, вы сказали истинную правду, — ответил ей Веллер, и мы рассмеялись снова.

— Ох, — сестрица осознала саму суть собственной защиты, зарумянилась и махнула на нас рукой: — Будет вам насмехаться. — Однако вскоре и сама хмыкнула.

Удивительно, я даже получала удовольствие от этого вечера. Было и вправду весело. Присутствие двух великосветских балбесов недурно скрасило наше времяпровождение. Молодые люди шутили, мы с сестрицей смеялись, чем привлекли к себе внимание. А когда наше веселье стало и вовсе шумным, моя матушка решила вмешаться и вернуть вечеру светскую томность. Она хлопнула в ладоши, привлекая всеобщее внимание, и произнесла:

— Господа, милые дамы, а знаете ли вы, как чудесно играет наша Амберли?

— Я непременно хочу послушать игру баронессы Мадести, — улыбнулась графиня Арроган.

— Да, это было бы весьма мило со стороны ее милости, — кивнул ее супруг.

— А Граби пусть споет! — воскликнула баронесса Набо. — О-о, у нее такой восхитительный голос!

— Милости просим, — с вежливой улыбкой ответила матушка.

— Я нынче не в голосе, — тускло ответила Граби. — Прошу меня простить.

— И хвала Богам, — шепнул Трикстер.

— Если баронесса Мадести не против, то я с удовольствием спою под ее аккомпанемент, — посмотрев на Амбер, произнес Рэйг Гамарис.

— С удовольствием, — со смущенной улыбкой ответила сестрица.

— Его сиятельство весьма недурно поет, — шепнул мне барон Трикстер.

— Мы сейчас это проверим, — ответила я, устраиваясь поудобней.

— А может и вы… — барон посмотрел на меня искушающим взглядом, и я усмехнулась:

— Знаете, что сказал Его Величество, однажды услышав, как я пою гимн Камерата? — взгляд его милости из искушающего стал заинтересованным, и я продолжила: — Государь попросил пощады. Я поклялась больше никогда не петь. Поверьте, лучше эту клятву не нарушать. — После обернулась к сестрице, уже усевшейся за инструмент: — Просим, господа артисты.

— Просим! — подхватил Трикстер, кажется, решивший поверить мне на слово.

Граф Гамарис склонился к моей сестрице, что-то негромко произнес, и Амберли, кивнув, пробежалась пальцами по клавишам. По гостиной разлилась мелодия знакомого романса. Рэйг расправил плечи, дожидаясь своего вступления. В это мгновение в гостиную вошел лакей, он приблизился к моему отцу, что-то шепнул, и батюшка ответил кивком. А потом Рэйг запел, и я переключила на него внимание.

Голос у его сиятельства был и вправду недурен. Граф обладал приятным баритоном, более того, оказался артистичен. Он тонко чувствовал мелодию, и романс в его исполнении превратился в чувственную песню, пронизанную искренними переживаниями. Верней сказать, создавалось такое ощущение. И в моменты признаний, он оборачивался к Амбер. Сестрица заметно смущалась, но на губах ее играла улыбка. Ей нравилось. Оставалось надеяться, что трезвость ума еще не полностью покинула ее прелестную головку.

— Ваша милость.

Я подняла голову и встретилась взглядом с Элдером Гендриком. Значит, это о нем докладывал лакей. Пение еще продолжалось, и я, приветливо улыбнувшись графу, шепнула:

— Доброго вечера, ваше сиятельство. Приятно видеть вас снова, присаживайтесь к нам, окажите милость.

— Доброго вечера, — немного сухо ответил Элдер, здороваясь сразу со мной и с бароном Трикстером. — Благодарю, — кивнул он уже мне одной и сел рядом со мной.

В это мгновение романс завершился. Отзвучали последние аккорды, и благодарная публика наградила артистов заслуженными аплодисментами. Граф Гамарис подошел к Амберли, склонился, чтобы еще что-то сказать ей, и я поняла по положению его руки и пунцовому лицу сестрицы, что он приобнял ее за на талию. Прищурившись, я некоторое время наблюдала за происходящим, даже собралась встать и подойти, но Рэйг распрямился и встал на прежнее место. Амбер вздохнула, стрельнула в него глазами, однако взяла себя в руки и вновь заиграла.

— Мы можем поговорить, ваша милость?

Я посмотрела на Элдера. Можно было отказать, мы всё уже сказали друг другу, но, кажется, граф Гендрик был далек от романтического настроения. А потом я вспомнила про свой портрет, который забрал у него Дренг, и вдруг ощутила нечто похожее на вину. Не то что бы меня мучила совесть, причин для этого не имелось, но понимала, что удовольствия визит королевского любимца его сиятельству не доставил.

— Да, конечно, — улыбнулась я и поднялась с дивана, на котором сидела до этого.

— Куда вы, ваша милость? — встрепенулся барон Трикстер.

— Прошу меня простить, — ответила я с прохладной учтивостью и вновь поглядела на Гендрика: — Идемте, ваше сиятельство.

— Мне хотелось бы поговорить с вами наедине, — негромко произнес граф.

— Хорошо, — не стала я спорить. Я направилась к моим родителям: — Матушка, батюшка, позволено ли мне будет вернуть долг вежливости его сиятельству и показать наш дом, как он показывал мне свой?

— Разумеется, дитя, — просияла матушка, должно быть, подумав, что мой разум очистился от скверны, и я готова узнать Элдера получше.

Извинившись перед остальными гостями, я приняла руку Гендрика, и мы направились прочь из гостиной. Даже не сговариваясь прибавили шаг, потому что старший граф Арроган спросил своего сына, не желает ли он пройтись с нами. К слову, барон Трикстер тоже приподнялся, видно решив последовать за нами, но нам на помощь пришла матушка, воззвав разом ко всем гостям.

— Но разве же это не прекрасно, господа? Какая чудная играя! Не правда ли?

И мы с графом покинули гостиную, пользуясь заминкой. Наш зимний сад не был столь огромен и восхитителен, как сад в особняке Гендриков, но и там можно было прогуляться и отдохнуть душой, да и свои чудеса имелись. К примеру самый настоящий маленький пруд… Впрочем, это слишком громкое название для водоема, устроенного в центре сада, но там плавали чудесные рыбки, на дне лежали разноцветные камешки, и на поверхности плавали кувшинки, такие же небольшие, как и весь этот декоративный пруд.

Туда я и повела графа Гендрика. Выбрала я это место намерено. Можно было бы просто зайти в одну из соседних комнат и поговорить там, но хотелось как-то сгладить неприятный осадок после всех прошедших событий, причинивших боль чувствительной душе художника. И потому я решила, что уделю Элдеру больше времени и внимания, а еще обстановка должна была располагать к искренности и умиротворению, чтобы избежать каких-то сильных эмоций, если они, конечно, будут. Такое тоже нельзя было исключать.

Пока мы спускались, граф не проронил ни слова. Скорей всего, просто не желал, чтобы у нашего разговора были случайные свидетели. Однако такое молчание тяготило, предвещая тяжелый разговор, а мне подобного было уже достаточно.

— Как поживают ваши родители? — спросила я с улыбкой.

— Благодарю, матушка и отец здоровы и вполне довольны своим существованием, — ответила Элдер.

— А что ваш брат?

— Он начал ухаживать за юной графиней Неттоп. Почему нет, раз не сгодился вашей сестрице? — с вызовом спросил его сиятельство.

— Мне кажется, вы заблуждаетесь, — ответила я. — Или не желаете видеть правды.

Элдер повернул ко мне голову и прищурился:

— И в чем же эта правда, по-вашему?

— Хотя бы в том, что он не желает ни Амберли, ни юной графини Неттоп, — сказала я, пожав плечами. — Ваш брат желает другую девушку, но подчиняется предрассудкам, царящим в обществе. В результате, несчастными станут несколько человек. Та девушка — дочь коммерсанта, графиня Неттоп, а главное, сам его сиятельство. Поэтому он нехорош для моей сестры. Я желаю ей счастья, господин граф, а потому не желаю Брана Гендрика с его сердечной болью.