Его воркование немного успокаивает, и я киваю.

- А что еще ты любишь? – интонация в голосе охранника немного меняется. – Любишь сладкое? Все девушки любят сладкое.

- Да, - тихо отвечаю я.

- А что еще любишь? – его лицо становится ближе. – Любишь, когда тебя ласкают?

- Что? – я изумленно распахиваю глаза.

- Любишь, когда тебя ласкают… там? – его ладонь накрывает мой живот и скользит ниже, пытаясь раздвинуть ноги.

Страх уничтожает тревогу, переживания, жалость к себе. Я отталкиваю Чеза и вскакиваю на ноги.

- Горячая девочка? – улыбается брюнет. Он больше не кажется мне добродушным, теперь он становится хищным, неприятным, опасным.

- Не трогайте меня, - дрожащим голосом требую я.

- А если приятно потрогаю?

Он приближается, я пячусь, но потом мой взгляд падает на дверь, и я делаю отчаянный рывок, пытаясь выбежать из комнаты. Чез наготове, он словно огромный кот, всё это время игравший с глупой мышью, перехватывает меня, рывком разворачивает к креслу и нагибает через подлокотник. Я кричу, но шершавая ладонь накрывает мой рот, заглушая мольбу о помощи. Я чувствую, как пальцы брюнета хозяйничают у меня под юбкой, сдвигают полоску трусиков…

Не плачу, на слезы уже нет сил, только до крови искусала губы. Даже не вырываюсь, вырываться уже поздно. Лишь вяло реагирую, пытаясь оттолкнуть своего мучителя, когда он поднимает мое растерзанное тело с пола, куда успел перетащить с кресла.

- Тс-с, куколка, - говорит он. – Если будешь кричать, я снова возьму тебя туда, куда тебе не понравилось.

Молчу. Не хочу новой боли, хочу умереть здесь и сейчас. Бороться сил нет. Чез тащит меня куда-то вниз, кажется в подвал. По пути мы никого не встречаем, только откуда-то слышен негромкий женский смех и музыка. Я трепыхаюсь, но затихаю, когда мучитель несильно встряхивает меня, намекая:

- У тебя аппетитная попка.

- Не надо, - хриплю я. – Пожалуйста.

- Хорошо, - соглашается Чез. – Туда больше не буду. Мы развлечемся по-другому.

Как он собирается развлекаться, меня не интересует. И я даже уже не жду, что в дом ворвется Егор и спасет меня, как ждала, еще полчаса назад. Кажется, мне сейчас все равно. На всё и на всех. Умереть – больше ничего не хочу.

- Постой немного, - говорит мучитель, прислоняя меня к стене.

Я поворачиваю голову и обнаруживаю, что за моей спиной косой крест. Интереса к этому открытию не возникает. Я сползаю на пол, и вернувшийся Чез журит меня за непослушание. Он вновь ставит меня на ноги, вытягивает руку к правой планке, и прижимает своим телом к стене, не давая ей соскользнуть с планки вниз. К моей ладони прикасается что-то холодное и острое, Чез размахивается...

- А-а-а!!! – мой крик оглушает даже меня, когда ладонь пропарывает гвоздь.

Садист снова бьет молотком, вгоняя гвоздь в крест. После поворачивается ко мне и с голодной жадностью следит за моей болью.

- Какая же ты сладкая, - хрипло шепчет мучитель, слизывая мои слезы.

Он переходит ко второй руке и пытка возобновляется. И когда я оказываюсь распята, Чез срезает с меня остатки одежды. Он смотрит на мои ноги, но милостиво решает просто привязать их. Собственный вес, тянущий тело вниз, оказывается для меня благодетелем. От боли в ладонях я теряю сознание, уже не замечая, что дальше вытворяет мой палач. Кажется, он вырывал меня из омута беспамятства, но я красная пелена боли снова погружала меня обратно…

- Ильса!

Знакомый голос, в котором слышны незнакомые истеричные нотки, возвращает меня из забытья. Папа. Он пришел за мной. Я уже лежу на полу, завернутая в одеяло. Ладони перевязаны. Тело тоже успели обработать. Поворачиваю голову, недалеко от меня лежит Чез. Из распоротого брюха вывалились внутренности, его член всунут в рот хозяину. Лицо – месиво.

- Уже всё, малышка, - дрожащим голосом говорит папа. – Всё закончилось.

Никогда не видела его таким беспомощным.

- Папочка, - сиплю я, протягивая к нему руки.

Отец порывисто обнимает меня, прижимает к себе, и тело его вздрагивает. Сильный и жесткий генерал Романов плачет. Он поднимает меня на руки и несет наверх. Какие-то люди, как бесшумные тени скользят по дому, негромко докладывая папе:

- Живых не осталось. Полная ликвидация.

Генерал кивает и выносит меня на улицу. Губы папы дрожат, это пугает даже больше, чем Чез, когда кинул меня на кресло.

- Папочка, - шепчу я, обнимая его.

- Это он, - говорит папа. – Это Брато притащил тебя сюда. Я отследил последний вызов. Это ведь он?

- Егор, - эхом повторяю я и начинаю плакать, не в силах произнести хоть слово.

- Всё будет хорошо, малыш. Я достану ублюдка, - срывающимся шепотом произносит отец. – Он будет подыхать не так, как его дружки. Брато будет умирать мучительно и долго, в этом я могу тебе поклясться.

- Егор, - только и повторяю я.

Отец усаживает меня в свой флайдер и вкалывает снотворное.

- Тебе нужно поспать, малыш. Мы и с этим справимся. Романовы могут пережить всё. Переломаем себя, соберем заново и будем цепляться за жизнь дальше.

- Да, папа, - отвечаю я, и сознание уплывает в сон. Полное пробуждение произойдет только через два года, когда я буду готова снова смотреть в будущее…

- Ильса! Ильса!

Я забилась в сжимающих мои плечи руках, забыв обо всех навыках самозащиты, о прожитых годах, о толстой броне, в который заковала себя. Я вновь чувствовала себя семнадцатилетней девчонкой, над которой издевался паскуда Чез.

- Нет! Не надо! – заорала я, распахивая глаза.

Не было Чеза, не было страшного дома. Время вновь ускорило бег, возвращая обратно минувшие с тех пор тринадцать лет. Я осознала, кто удерживает меня, пытаясь докричаться.

- Да что происходит? – нервно-подрагивающим голосом спросил Брато, как только я обвисла в его руках. – У тебя была истерика. Сидела спокойно, и вдруг заорала…

- Всё… в порядке, - тяжело сглотнув, ответила я и попросила: - Отпусти.

Егор, продолжая поддерживать меня, поддел ногой перевернутый стул, ставя его на прежнее место, усадил меня и сам присел на корточки, вглядываясь в глаза. В это мгновение я порадовалась, что он седой. Темный цвет волос я бы сейчас не вынесла. Чез так же сидел передо мной, вглядываясь в заплаканное лицо… Но ублюдка нет в живых уже больше десяти лет, его казнил мой отец, когда пробился ко мне с группой сослуживцев, которых успел выдернуть во время моих поисков.

- Что случилось? Опять имплант? – уже более спокойно спросил наемник.

- Да, - соврала я, вытирая подрагивающей рукой пот, обильно выступивший на лбу.

- Почему? Я же всё сделал, чтобы у тебя не было стрессов, - это было произнесено, скорей, как размышление, чем вопрос, обращенный ко мне.

- От воспоминаний защитить невозможно, - криво усмехнулась я.

Проницательный взгляд впился мне в лицо.

- Что это за воспоминания? – спросил Брато. – Что с тобой произошло такого, что ты заходишься в крике?

Я открыла рот, собираясь ответить, что эти воспоминания подарил мне он, но вместо этого снова усмехнулась и буркнула:

- Вспомнила вкус строннских червяков. До крика захотелось повторить. Мясо, знаешь, такое нежное…

- Хватит врать, - сухо прервал меня Егор. – Почему закрываешься? Почему не хочешь рассказать?

Я насмешливо изломила бровь:

- А кто ты мне? Муж, брат, отец, двоюродный дядя? С какой стати я должна перед тобой открываться? Что ты сделал для меня такого, чтобы я доверяла тебе?

- К черту! – Брато поднялся на ноги. – Не хочешь рассказывать, держи в себе, если тебе так легче. Только почему-то я могу плюнуть на твое предательство…

- Твою мать, Брато! – я вскочила со стула и подступила к нему, ударив кулаком в плечо. – То, что ты участвовал в подпольных гонках, следствие и без меня знало прекрасно! И не в том состоянии, в котором я тогда оказалась, мне было думать, как прикрыть твой зад! Да, я подтвердила, что ты покидал академию вне увольнительных! Да, я подтвердила, что ты был пилотом аэрокарта, и то, что работал на Хмурого! Да, я кивала на все эти вопросы. В чем ты меня обвиняешь, что мои показания стали кирпичиком в фундаменте твоей тюрьмы? Хорошо, обвиняй. Ты бедный и несчастный, я зажравшаяся тварь, которая приятно и весело провела время взаперти у Хмурого и его… милых парней, пока ты зарабатывал себе деньги на будущее…