Маг Сэнтиров снова начал творить заклинание, на этот раз сумев закончить своё творение — большого, похожего на быка монстра. Между тем его соратник снова стал невидимым, когда земля миновала его, став частью циклона Даниэла. Магический бык понёсся на него, но Даниэл не обращал на него внимания, продолжая двигаться вместе со своей бурей, неуклонно приближаясь к Сэнтиру. В то же время он вытянул тонкий плетёный ковёр эйсара вдоль поверхности земли, пока тот не покрыл весь пол арены.

Ковёр был уловкой, которую он неоднократно использовал в прошлом. Он не требовал много силы, и пока он держался на месте, Даниэл мог в точности чувствовать, куда ступали его противники, что было полезной способностью в бою с невидимыми магами.

Быка отбросило, когда он попытался пробить циклон и добраться до Даниэла. Буря продолжала двигаться, и Сэнтир был вынужден бежать от неё, зная, что его щит не выдержит её безжалостного напора.

Маг Прэйсианов оставил свою невидимость, осознав её бесполезность, учитывая покрывавшую землю странную силу. Вместо этого он начал направлять свои силы на возведение земляной стены, чтобы попытаться замедлить наступление бури, и выиграть своему союзнику время. Двигаясь боком, он прошёл рядом с тем местом, где Даниэл стоял в тот момент, когда вызвал свою бурю.

Две окутанных клинками чистого эйсара руки вырвались из-под земли, аккуратно разрезав мага Прэйсианов от паха до плеча. Поднявшись из рыхлой земли, Даниэл встал, покрытый грязью, зло улыбнулся оставшемуся в живых противнику. Он спрятался под тонким слоем земли, пока грязевой ураган скрывал его, а затем использовал свой ковёр эйсара, чтобы перекрыть своим врагам магический взор, когда ураган двинулся вперёд. Они предположили, что Даниэл всё ещё был в центре бури, а покрывавшая землю сила не позволила им найти его истинное местоположение.

Оставшийся в живых маг ахнул, осознав эту уловку. Отозвав своего зверя от бури, он направил его к нынешнему местоположению Даниэла, одновременно продолжая убегать от ревущих ветров. Даниэл проигнорировал их обоих, и поднял валявшийся на земле камень. Имитируя высокоэффективную атаку, которой он научился у другого противника почти год тому назад, Даниэл послал камень в стремительный полёт к бегущему магу Сэнтиров.

Даниэл уже уставал, поэтому его камень ударил с меньшей силой, чем мог бы, но своё дело сделал. Маг был сбит с ног, и циклон поглотил его прежде, чем он смог встать.

Отведя остаток своих сил, Даниэл поспешно начертил на земле круг, и возвёл вокруг себя более крепкий щит как раз перед тем, как бык добрался до него. К этому моменту он настолько ослаб, что щит едва не подвёл, и Даниэл был вынужден отпустить свою концентрацию на урагане. Но это едва ли имело значение. Второй маг уже был мёртв, его изорванное тело упало на землю, когда ветры стихли.

Победивший, Даниэл стоял, хотя его конечности тряслись от слабости и отхлынувшего адреналина. Его только и хватало на то, чтобы поддерживать круг, пока Ши'Хар не пришёл уничтожить волшебного зверя Сэнтира, и объявить Даниэла победителем, однако Даниэл отказывался показывать им свою слабость.

Зрители наблюдали в поражённом молчании, прежде чем взорваться стеной звука, радуясь победе дичка. За прошедший год Даниэл из бойца, которым все пренебрегали, превратился в любимца публики, и его новейшее достижение привело их в исступление.

— Ти-ри-он, Ти-ри-он, Ти-ри-он, — скандировали они, и это действовало на него подобно наркотику.

— Ты продолжаешь развиваться, дичок, — сказал Тиллмэйриас, ведя Даниэла обратно к Гарлину.

— Пока вы не сумеете меня убить, — ответил Даниэл.

— Больше ты не будешь встречаться менее чем с двумя противниками, — предупредил хранитель знаний Ши'Хар.

Обезумевший от крови, как часто бывало после матча, Даниэл свирепо осклабился:

— Мне нравятся сложные поединки.

Несколько дней спустя Даниэл наконец свил достаточно конского волоса, чтобы полностью обеспечить свою цистру струнами. Сперва он дёргал их легко, боясь порвать, прежде чем начал осторожно настраивать её, пытаясь заставить издаваемые ею ноты совпасть с теми, что он вспоминал, когда ему снилась музыка.

У него всегда был хороший слух, но Даниэл был вынужден перенастроить цистру после того, как немного поиграл на ней, и осознал, что некоторые ноты были совсем неправильными. Его пальцы чувствовались неуклюжими и неловкими, несмотря на то, что они легко вспоминали нужные движения. Сбиваясь поначалу, он начал играть, медленно, но не осмеливаясь остановиться.

Первая короткая мелодия довела его до слёз. Ему так долго отказывали в музыке, что она казалась его душе почти невыносимой. Потребовалось полчаса, прежде чем он почувствовал себя достаточно собранным, чтобы начать снова.

Как только он начал, удержать руки от цистры Даниэлу стало уже невозможно. Колки оказались слишком гладкими, и он был вынужден перенастраивать инструмент после почти каждой песни. В конце концов он устал от постоянных перенастроек, и создал новые колки из части оставшейся древесины, сделав их слегка крупнее, чтобы они сидели в отверстиях более плотно.

Новые колки работали гораздо лучше, и вскоре он смог играть достаточно долгое время, прежде чем возникала нужда снова настраивать цистру. Прошёл час, прежде чем он порвал первую струну.

Всполошившись, он отложил инструмент, и начал её чинить, используя один из обрывков, чтобы начать новую скрутку с частью оставшегося конского волоса.

«Надо будет сделать запасные струны, если Амара будет продолжать нести мне волосы», — подумал он про себя. Теперь, когда он снова мог наслаждаться музыкой, перерыв на починку струны довёл его до помрачения рассудка.

Когда Амара явилась тем вечером, он не сказал ей, что его проект был готов. Вместо этого Даниэл попросил её принести ещё конского волоса, желая попрактиковаться ещё день-другой, прежде чем показать ей, на что он способен. Навык игры у него был запущен, и его музыка была грубой и неуклюжей для его собственного слуха.

«Её первое прослушивание музыки должно быть чем-то запоминающимся, а не моим неуклюжим бренчанием по струнам».

Прошла неделя, прежде чем он наконец позволил ей услышать себя. Даниэл осторожно настроил инструмент, и легко перебирал струны, когда Амара явилась с его завтраком на тот день. Улыбнувшись ей, он указал на кровать рядом с собой, показывая, что ей следует сесть. Она с любопытством посмотрела на него, но через несколько секунд после того, как его руки начали щипать струны, её лицо переменилось.

Она замерла, ошарашенная чувством, которое не могла в себе удержать, не в силах шевельнуться из страха потерять его, пока Даниэл играл лёгкую, капризную мелодию, говорившую о счастливых днях и весёлых танцах. Долгие минуты миновали, пока она наблюдала за ним, восторгаясь рождавшимися под его руками звуками. Слёзы прочертили дорожки в грязи на её щеках, пока она плакала, не в силах понять ту красоту, свидетелем которой она стала.

Когда Даниэл наконец остановился, она осторожно приблизилась к нему, как если бы видела его в новом свете. Выражение благоговения на её лице одновременно вызывало смирение и замешательство.

— Я никогда не слышала ничего подобного, — приглушённым тоном сказала она.

— Это просто музыка, Амара, — невозмутимо сказал он. — Там, откуда я родом, мы слушаем её почти каждый день.

— Ещё, — взмолилась она.

Он не стал ей отказывать, сыграв более мягкую мелодию, чтобы воззвать к более нежным эмоциям, позволяя своему вниманию полностью поглотиться музыкой и движением пальцев по струнам. Когда Даниэл наконец закончил, то обнаружил Амару сидящей близко к нему, подавшейся вперёд, уставившись на него широко раскрытыми глазами.

Отложив цистру в сторону, он ощутил, как заколотилось его сердце, и подался вперёд, чтобы поцеловать её. Она была неуклюжей и неловкой, скорее всего она никогда не переживала ничего настолько утончённого, но его губы встретила с жадностью. Несколько минут спустя он отстранился, осознавая, что его тело снова слишком сильно реагировало.