— Я сейчас вернусь, Даниэл, — сказала Кэйт, метнув в свою мать испепеляющий взгляд. Она положила зелень на край крыльца, и пошла обратно, чтобы воспользоваться тазом для умывания, который они держали рядом с задним входом в свой дом.

— Она тебе не показалась немного взволнованной? — с широкой улыбкой спросила мать Кэйт.

Даниэл покраснел:

— Н-не вижу, с чего бы.

Она одарила его косым взглядом, который на миг показался почти хищным:

— О, я весьма уверена, с чего.

Чуть погодя Кэйт появилась снова. Теперь её руки были чистыми, а лицо — только что умытым. Она, возможно, также причесала свои волосы — те казались необычно гладкими, несмотря на то, что больше не были стянуты в косу.

— Привет, Даниэл, — сказала она, начиная сначала.

— Привет, Кэйт, — ответил он, прежде чем зайти в тупик. Его разум силился найти ещё какие-нибудь слова.

— Миссис Тэнник послала его за пряжей, но я думаю, что мы сможем уговорить его задержаться, и поиграть для нас, — сказала мать Кэйт, знающе покосившись на дочь.

Кэйт улыбнулась, и солнце показалось, омыв Даниэла тёплым светом:

— Звучит чудесно, Мама, — ответила она с некоторым акцентом на последнем слове. — Быть может, мне следует побыть с Даниэлом, пока ты поищешь среди своих вещей?

Брэнда встала, и пошла обратно в дом:

— Я скоро вернусь.

— Не спеши, — предложила Кэйт. — Я знаю, тебе там много вещей придётся перебрать. Уверена, Даниэл поймёт, если ты задержишься.

Брэнда засмеялась, закрывая дверь. Даниэл услышал, как она произнесла что-то, прозвучавшее вроде «удачи», когда захлопывала её, но не был уверен, кому предназначались эти слова.

— Как дела? — спросил Даниэл, когда его мозг вышел из спячки.

— Спасибо, хорошо, — ответила она, остановившись перед крыльцом. Тут она помедлила, не будучи уверенной, где ей сесть. Сейчас она стояла, а ей хотелось быть поближе к нему, но не слишком близко. Сев посередине, она обеспечит себе близость, но это может также показаться слишком агрессивным.

Даниэл неправильно понял её колебания, и, поддавшись внезапному порыву, вытащил свой носовой платок, и протёр для неё один из концов дубовой скамьи. Дерево определённо не было пыльным, и мать Кэйт сидела там лишь за минуту до этого, но он не смог придумать ничего другого.

Однако это решило вопрос о том, где сесть. Кэйт опустилась на то место, которое он без нужды протёр, а Даниэл сел на противоположном конце. Их разделяло лишь три фута, но ощущение было такое, будто между ними — океан. Ему казалось, что он целую вечность глядел на свои руки, прежде чем наконец извинился:

— Прости.

— За что?

Он поднял взгляд, и снова оказался почти пронзённым взглядом этих зелёных глаз. Отведя взгляд, он спасся прежде, чем его бесполезный язык снова заело:

— Я просто не очень хорошо умею вести разговоры, — признался он.

Кэйт засмеялась, расслабившись, когда осознала, что он нервничал не меньше её самой:

— Раньше у нас никогда не было проблем с разговорами.

— Ага, — согласился он, — но это было до того… прежде чем ты… то есть…

— До того, как ты пригласил меня на танцы? — подала мысль она.

— Да, — с некоторым облегчением сказал он.

— Это на самом деле не такое уж большое дело, — сказала она, надеясь успокоить его. — Многие люди ходят на танцы, это не обязательно что-то значит.

Эта мысль стала для него чем-то вроде передышки, но также заставила его почувствовать некоторую досаду:

— Это так, — признал он.

— А как у тебя дела?

Это помогло:

— Вчера видел Сэта, — сказал он ей. — Папа послал меня к нему с повозкой.

— Он упоминал о том, что приглашал меня на танцы? — с любопытством спросила она.

— Нет, — сказал Даниэл. — Я из-за этого чувствовал себя слегка виноватым, но тоже не упомянул о том, что ты пойдёшь со мной.

Она нахмурилась:

— Думаешь, это оскорбит его чувства?

Даниэл неуверенно пожал плечами.

— Если бы всё было наоборот, то твои чувства это оскорбило бы? — задумалась она вслух.

— Да, было бы весьма больно, — признался он.

— Интересно, почему? — задумчиво сказала она.

Даниэл густо покраснел, когда осознал, что только что выдал свои чувства.

— Сэт сказал, что До́лтон Браун видел на прошлой неделе одного из надзирателей, — выдал он единственное, что пришло ему в голову, дабы скрыть своё смущение.

Кэйт побледнела лицом. От упоминания надзирателей или лесных богов было рукой подать до воспоминаний об исчезновении её отца. Даниэл мгновенно осознал свою ошибку:

— Чёрт, прости. Я не подумал, — поспешно сказал он.

Она покачала головой:

— Не надо, всё хорошо. Жизнь идёт своим чередом, уже не один год прошёл.

— Слухи об этом уже, наверное, ходят по всему городу. Готов поспорить, все беспокоятся, — высказал своё мнение Даниэл.

— Предполагается, что они забирают лишь грешников, — сказала Кэйт, — так что тебе не следует ничего бояться.

— Я в этом не очень уверен…

Она осклабилась:

— Ты ведь не скрываешь грешные мысли, а?

Даниэл уже начал привыкать к жизни в почти непрекращающемся состоянии смущения, и поэтому сумел выдавить простой ответ:

— Ты — последняя, кому я мог бы о них рассказать.

Теперь щёки загорелись уже у Кэйт. После этого они оба замолчали, и он с облегчением вспомнил о цистре:

— Музыку?

— Это было бы здорово.

Теперь ему стало гораздо комфортнее, когда было чем занять руки. Вынув цистру из её футляра, он несколько раз пробежал пальцами по струнам, проверяя, что она всё ещё была настроена.

— Что бы ты хотела услышать?

Она ненадолго задумалась:

— Ты знаешь «Причитание Даны»?

— Сыграть смогу, — отозвался он, — но не уверен, что смогу спеть как надо.

— Ничего — мне просто нравится сама музыка.

Он кивнул, и начал играть, держа одну руку на грифе своего инструмента, пока другая перебирала струны. Мелодию он держал уверенно, но слова заставляли его нервничать. Песня была грустной, рассказывая историю влюблённых, которых сперва разделила война, а потом — смерть. Она была длинной, и хотя музыка не была особо сложной, он не был уверен, что его голос сможет достать до всех нот.

Он пел тихо, надеясь на то, что когда достигнет того места, куда не сможет подняться его голос, это будет не слишком очевидно. По ходу рассказа он стал больше сосредотачиваться на музыке, и его стеснительность начала отступать. Он едва осознал тот факт, что Кэйт уже сидела гораздо ближе к нему.

Когда голос начал подводить его, не в силах достичь высокой октавы, появился её голос, взмыв выше, и вплетясь в песню. Удивлённый, он оставил попытки петь, и полностью посвятил себя своему инструменту. Несмотря на то, что знал её большую часть своей жизни, Даниэл никогда не осознавал, что у Кэйт был такой красивый голос. Он слышал, как она пела детские песенки и стишки, но это сильно отличалась от того, что она делала сейчас.

Когда песня закончилась, он обнаружил, что пялится на неё, сидящую лишь в считанных дюймах от него.

— Я и не знал, что ты можешь петь, — подивился он.

Она будто сияла жизненной силой, и когда она ответила, Даниэл осознал, что её лицо было едва в футе от его собственного. Она возбуждённо подалась к нему, отвечая:

— Ты, наверное, много чего обо мне не знаешь.

Его глаза будто запоминали её лицо, изучая её черты — изгиб её носа, красный локон, заползший на её левую щёку… румяную розовость её губ. Не осознавая своего решения, он подался вперёд, и быстро поцеловал её — и её глаза широко распахнулись, ошарашив его своим изумрудным блеском.

Он мгновенно отстранился:

— О, боги! Прости, Кат! Я не знаю, что я…

Катрин Сэйер протянула руку, крепко схватила его за густые, чёрные волосы, и притянула его голову обратно к своей.

Время будто застыло, и когда Даниэл снова стал осознавать его течение, оно было лишь побочным эффектом от ритмичного гула у него в ушах. Сердце билось так сильно в его груди, что заглушало все остальные звуки. Внезапная вспышка света окружила его разум, осветив окружающий мир никогда прежде не испытываемым Даниэлом образом. На миг он смог ощутить всё. Он видел ветви деревьев, качавшиеся на ветру позади него, он ощущал белок, скакавших по их верхушкам, он даже видел кролика, который тихо крался в огород позади, чтобы погрызть их драгоценные овощи. Он также ощутил Брэнду Сэйер, стоявшую у окна и наблюдавшую за ними с явным интересом, и это заставило его выйти из транса.