Чем дольше тянулся этот рассказ, тем больше меня поражала сложность и трагичность её жизни. Мои старые представления о матери Дориана были полностью несовместимы с видавшей виды, порочной, сильной и прекрасной женщиной, о которой я только начал узнавать. В то же время мне было слегка грустно и потому, что у Дориана никогда не было возможности тоже услышать этот рассказ. Если кто и заслуживал знать об этом, так это он.

— Ты ждала, что их убийсы придут жа тобой? — спросил я, чтобы прояснить её утверждение.

— За нами обоими, — поправила она. — Они не могли себе позволить оставить в живых кого-то из нас. Я ждала, боясь каждой тени, пока Отец Тоннсдэйл не прибыл, и не занял пост в Замке Камерон. Вскоре он навестил Ланкастеров, и я знала, что он будет искать встречи со мной. Когда это случилось, он удивил меня предложением, которое позволило всем получить то, что они желали больше всего.

Я почувствовал, как при упоминании имени отравившего моих родителей священника внутри меня зародилось напряжение. Её поза также слегка сменилась — она напряглась, будто вспоминала что-то неприятное.

— И жаклюшалось оно в…?

— Я осталась на службе церкви, работая на внутри дома Ланкастеров в качестве шпиона и информатора. В обмен на это нам с моим мужем позволили мирно жить без всякого вмешательства или угрозы. Церковь действительно не хотела убивать нас обоих, поскольку это создало бы для них другие проблемы. Они знали, что Герцог Ланкастера возложил бы вину на них, и политическая расплата могла быть тяжёлой, — объяснила она.

Я был в шоке:

— Ты их предала?

Элиз Торнбер резко нахмурилась на меня:

— Следи за языком, Мордэкай. Я много грешила, и ты вполне можешь ненавидеть меня за некоторые из этих грехов, но мой рассказ ещё не окончен. Когда я закончу, тогда можешь решить, клеймить меня предателем или нет.

— Прошти меня, — быстро сказал я. Уже стало ясно, что крепкая выпивка ударила мне в голову, и мои эмоции стремительно переходили от одного края к другому.

— И с извинениями тоже не спиши, — печально добавила она. — Просто подожди, пока я не закончу. Когда мы со священником договорились, я пошла к Грэму, и призналась ему. Я ожидала, что он меня накажет, или прогонит, но вместо этого он представил меня перед своим лордом, Джеймсом, Герцогом Ланкастера. Он передал ему то, что я рассказала, и они вместе состряпали план по использованию меня на пользу Ланкастеру. Ну, я говорю «они», но на самом деле это было идеей Джеймса, — сказала она, остановилась, и посмотрела прямо на меня: — Когда ты решил поиграть в создателя королей, ты правильно сделал, выбрав его. Если кто в этом королевстве и мог занять место Эдварда Карэнвала и сохранить целостность нашей страны, так это он. В любом случае, я отклонилась от темы, — сказала она, прежде чем вернуться к своему рассказу. — С того дня моя жизнь круто поменялась. Я освободилась от страха, и довлевшая надо мной тень церкви больше не казалась такой ужасной. Время от времени я посылала Отцу Тоннсдэйлу отчёты о событиях в Замке Ланкастер, сперва позволив Дженевив их просмотреть. Она обсуждала их со своим мужем, и если они считали, что нечто следовало опустить, то я исключала это из своего отчёта, или меняла его в угоду им. Ирония в том, что именно это общение поначалу и сблизило нас, сделав друзьями за прошедшие годы. Время от времени меня вызывали поделиться моим знанием ядов. Я делала это различными способами, в основном — безвредными. Иногда я помогала лечить больных и раненных в Ланкастере. Я также делалась своими знаниями с Отцом Тоннсдэйлом. Его интерес, казалось, лежал в основном в области лечебных трав, но меня попросили также научить его рецептам нескольких наиболее смертоносных ядов церкви. В то время меня это особо не заботило, и Дженевив посчитала, что отказ поделиться с ним знанием может сигнализировать церковному руководству о том, что я более не была их верной слугой. В любом случае, он мог бы получить эту информацию из других источников в главном отделении церкви в Албамарле. Я была лишь наиболее доступным источником, — сказала Леди Торнбер, и замолчала, опустив взгляд.

Мой разум онемел. «Она учила Отца Тоннсдэйла». Мой язык будто прилип к моему нёбу, пока я силился сформулировать вопрос в моём сердце — но ответ я уже знал. Элиз подняла глаза, и наши взгляды встретились, и в них я увидел её вину, её горе, и её последний позор.

— Да, Мордэкай, — просто сказала она, отвечая на мой незаданный вопрос. — Я рассказала ему про яд, которым он убил всех в Замке Камерон, тот самый яд, который он пытался использовать против Ланкастеров. Пенни оказала миру огромную услугу, когда проломила этому злодею череп.

Даже посреди своего эмоционального шока я был удивлён этим откровением. Насколько я знал, никто кроме меня и Пенни не знал о том, что священника убила она. Мои брови на миг взметнулись вверх:

— Ты жнала об эшом?

Она кивнула:

— Дженевив догадалась довольно быстро. Она также скрыла это знание, когда увидела Пенни в тот день.

Я каким-то образом сумел сфокусировать свои вялотекущие мысли. Я уже несколько раз был шокирован во время её рассказа, но один вопрос требовал моего внимания, мне нужно было узнать одну вещь.

— Ты же жнала, что он был отравителем, — сказал я, имея ввиду Отца Тоннсдэйла. — Пошему ты не рашкрыла его прештупление?

— У меня есть лишь оправдания, Мордэкай, и ни одного из них недостаточно, чтобы стереть мою вину. Ни одно из них не вернёт твоих родителей, — ответила Элиз Торнбер. — Прошли годы с того дня, как я научила его тому рецепту. Во время пожара я была беременна, и почти готова родить Дориана, и я не имела возможности осмотреть тела погибших, поэтому сперва не могла быть уверена, какой яд убил их. Естественно, я подозревала Отца Тоннсдэйла, но веских доказательств у меня не было. Я поделилась своими мыслями с Дженевив, и они держали его под наблюдением, но так и не нашли ничего инкриминирующего. В конце концов я так и не сделала ничего, чтобы отомстить за них, и я была бессильна доказать его вину.

У меня внутри разгоралось пламя, шар тщетного гнева, но мне некуда было его направить. Разве я мог на самом деле винить эту сидевшую передо мной женщину, мать моего лучшего друга? Большую часть своей жизни я любил её в качестве доброй, властной фигуры, и порой — как суррогат моей собственной матери. Даже в своём пьяном угаре я ощутил, как сжались мои челюсти.

Элиз внимательно понаблюдала за мной, прежде чем добавить:

— Это ни коим образом не смягчает мою вину в трагедии начала твоей жизни, но я знала, кем ты был, уже давно, даже до того, как вы с Дорианом подружились. Когда твой отец явился в замок, быстро разошлась новость о том, что у Ройса Элдриджа появился сын. Он никогда не делился рассказом о том, как он тебя нашёл, но Дженевив рассказала мне о полученном ею письме твоей умирающей матери, и я знала, что это наверняка ты. Я постаралась, чтобы время и обстоятельства твоего появления в доме Элдриджей так и не достигли ушей Тоннсдэйла, или церкви.

— Ты права, — хрипло сказал я. — Это никак не смягчает твоей вины, но… — говорил я с ясно слышимой в голосе горечью, и, несмотря на алкоголь, мой гнев придал ясности моим словам: — … что было — то прошло, и я не могу винить тебя за деяния того злодея. Тоннсдэйл был проклят за свои собственные действия, — заключил я, и немного приостановился, сглатывая, чтобы прочистить вставший в горле ком: — Но в одном ты полностью не права, — сказал я ей.

Глаза Элиз Торнбер покраснели и опухли от слёз:

— Что?

Я устал, и мой язык снова начал заплетаться:

— Мне плевать, рашшкажешь ли ты кому-то о Тоннсдэйле и яде. Этот вопрош чишто между нами, и я тебя прощаю, но твой шын заслуживает услышать расскаж о том, как встрешилишь его отец и мать. Ты обращаешься с ним нешправедливо, скрывая от него такую тайну, — напрямую проинформировал я её.

— Ты же знаешь, каков мой сын — он идёт по стезе добродетели, и не отойдёт от неё ни на шаг. Как я могу опозорить его знанием того, что его мать была шлюхой? Думаю, лучше оставить его с прошлым, которым он может гордиться, и не рассказывать ему правды, — возразила она.