Я улыбнулся:

— Я доверяю им безоговорочно.

— Как и я, — ответил он, — но люди — это люди, и будут чесать языками.

— Уже прошло несколько лет, а они так и не пришли. Либо наша тайна в сохранности, либо боги боятся тягаться со мной, — возразил я.

— Тут ты, наверное, прав, — сказал Дориан. — Но если они всё же придут за ним, неужели ты действительно хочешь, чтобы столкновение произошло здесь, прямо под твоим домом?

— Я не могу присматривать за ним, если он хранится где-то далеко. И я сделал приготовления для защиты наших семей, ты же знаешь.

— Ага, но я просто хотел убедиться, что ты всё ещё помнишь об этом, — ответил он, а затем выражение его лица изменилось. — Я всё собирался тебя спросить, но всё как-то к слову не приходилось, — сказал он, и его взгляд снова потянулся к камню.

— Что?

— Почему он выглядит иначе?

— Что ты имеешь ввиду? — спросил я.

Он указал, будто это всё проясняло:

— Камень — он выглядит иначе, чем когда ты впервые его победил.

Я вздохнул:

— Это довольно легко, в зависимости от того, о какой именно разнице ты говоришь… либо о покрывающем его снаружи камне, либо об общем свечении.

Дориан махнул рукой:

— Не, я понимаю насчёт камня, в который он заключён. Ты это уже объяснил, но свечение кажется другим.

— Смотри сюда, — сказал я, — указывая на маленькую сетку кристаллов, находившихся рядом с центральным пьедесталом. Там было десять камней размером с большой палец, выстроенных в ряд, и за каждым из них стоял ряд камней поменьше. В данный момент девять больших камней светились жёлтым светом. За этими девятью камнями также светились маленькие камни. Десятый камень не светился, как и все стоявшие за ним маленькие камни кроме одного.

— Ты уже показывал мне раньше эту шкалу, — сказал он, отмахиваясь.

— Тогда будь на этот раз более внимательным, — сказал я с некоторым раздражением. — Когда я только создал это устройство, все десять камней светились. Я назвал это количество «1 Сэлиор».

— Я всё ещё не понимаю, почему ты измеряешь силу бога его собственным именем, — ворчливо сказал мой друг.

— Он был первым, что я попытался измерить, поэтому я использовал его имя… а теперь слушай. Силу, которую тогда содержал камень, я назвал «1 Сэлиор». Я не хотел, чтобы камень содержал больше силы, потому что я точно не знаю, сколько он удержит, прежде чем сломается. Поэтому я использую один Сэлиор в качестве предельного значения, при превышении которого я знаю, что ситуация становится опасной, — сказал я ему.

— И что именно это значит, когда выглядит вот так, как сейчас?

— Девять светящихся больших камней означают заряд в девять десятых одного Сэлиора. Один маленький камень показывает одну сотую Сэлиора. Это значит, что суммарная сила, запасённая в Бог-Камне, сейчас составляет девяносто одну сотую Сэлиора, или, можно сказать, девяносто один процент, — объяснил я.

Дориан ухмыльнулся:

— Он будет не рад, когда узнает, что ты превратил его имя в единицу измерения. И какое всё это имеет отношение к тому, что камень выглядит иначе?

— Ну… яркость и цвет свечения слегка меняется, хотя меня поражает, что ты способен увидеть разницу. Этот свет слепит большинство людей настолько, что им трудно видеть маленькие отличия, — ответил я.

Дориан издал странный звук, что-то вроде «хрм-м», что означало, что он не был впечатлён:

— Для меня он никогда не выглядел особо светлым.

«Он не может видеть магический свет», — осознал я. С течением времени я узнал, что некоторые видимые для меня вещи было трудно разглядеть обычным людям, а другие были вообще для них невидимыми. Что я не принимал во внимание, так это тот факт, что Дориан, будучи стоиком, мог не видеть даже то, что видели обычные люди. В данном случае его полная неспособность видеть какую-либо магию, позволяла ему видеть лишь обычный свет, излучаемый концентрированной силой Сэлиора в качестве побочного эффекта. Другими словами, для его взгляда камень светился лишь умеренно. Таким образом, он мог видеть физический камень, в то время как большинство людей не могли ничего разглядеть сквозь яркое свечение, и, что хуже — он заметил разницу.

— Я забываю, что ты не видишь то же магическое свечение, которое видят другие люди, — сказал я ему совершенно наигранным скучающим тоном. — Однако он действительно выглядит иначе, даже для твоего взгляда, поскольку хранящаяся в нём сила меняется со временем. Я не знаю, как ещё это объяснить.

Он потёр свой бородатый подбородок:

— Наверное, это не имеет значения. Я просто хотел убедиться, что ты заметил. Ты знаешь об этих вещах гораздо больше моего, уж это точно.

Я улыбнулся, и положил руку ему на плечо:

— Кстати, о вещах, которые я знаю лучше тебя… ты действительно продумал последствия того, что ты будешь продолжать возглавлять патрули? Твоя жена не будет рада, если ты будешь продолжать попытки самостоятельно стереть шиггрэс с лица земли.

Дориан одарил меня взглядом широко раскрытых глаз, будто я уже предал его:

— Я думал, что ты понимаешь, и я не делаю это сам по себе. Со мной всегда по крайней мере девять других рыцарей, не говоря уже о солдатах.

Я использовал своё однодюймовое преимущество в росте, чтобы задрать нос и посмотреть на него взглядом, который, как я надеялся, был отеческим:

— У тебя уже есть один ребёнок, и скоро будет второй. Каков твой самый значительный долг — отца или рыцаря?

Он нахмурился:

— Учитывая то, что я — твой рыцарь, мне казалось, что ты бы предпочёл, чтобы я поставил свои рыцарские клятвы выше других вопросов… и я хожу лишь в каждый второй патруль.

— Я притворюсь, что я этого не слышал. Мы были друзьями задолго до того, как я стал дворянином, а ты — рыцарем. Сам будучи отцом, и будучи твоим другом, я не могу не посчитать, что ты всё делаешь шиворот-навыворот, — бесцеремонно сказал я.

— Если ты действительно так считаешь, то почему ты сказал Роуз, что всё ещё хочешь, чтобы я ходил в патрули? — подозрительно спросил он.

— Я знаю, какой ты упрямый. Я надеялся, что смогу вдолбить в тебя немного здравомыслия, вместо того, чтобы давать Роуз повод превратить твою жизнь в ад, — сказал я, пронзая его своим взглядом.

Дориан оглянулся, даже не дёрнувшись:

— Я хочу быть здесь, с Роуз, с детьми, но я пока не могу уйти на покой, Морт.

— Это не… — начал перебивать я, но мой друг поднял ладонь.

— Выслушай меня, — сказал он, и, когда я закрыл рот, продолжил. — Я не могу объяснить это так, как мог бы ты. У тебя всегда были нужные слова, у вас с Маркусом, а у меня — нет… поэтому будь терпелив, и слушай, — договорил он, сделал глубокий вдох, и уставился на свои собственные ладони, прежде чем поднять их, чтобы я на них посмотрел. — Я — человек своих рук, Мордэкай. Я не всегда знаю, что сказать, но эти руки всегда знают, что надо делать.

Глядя на них, я в сотый раз заметил множество шрамов на его крупных, грубых ладонях. Ладони и ступни у Дориана были большими даже во времена нашей юности, и, совсем как щенок, он вырос, чтобы соответствовать им. Теперь в нём мало что осталось маленького — от его широких плеч до мощных ног, однако у себя в сознании я всё ещё видел неуклюжего юношу, высокого и долговязого, со слишком большими кистями и ступнями. Время летит слишком быстро, и тем самым предаёт всех нас. Мы с моим другом уже были не детьми, но мужчинами, и обзавелись своим собственным потомством.

— Они — там, Морт, где-то там, и не настолько далеко, как нам бы хотелось. Они знаю тебя, и они знают меня. Они знают, где мы спим, и где играют наши дети. Они ни живые, ни мёртвые, и они никогда не успокоятся, пока не отомстят — нам, и каждому из живущих мужчин, женщин и детей, — сказал он, приостановился на миг, а потом повторил свои слова: — Они никогда не успокоятся… и я никогда не успокоюсь, пока либо они не обратятся в прах, либо я.

Миновала долгая минута, прежде чем я ответил:

— Всегда будет какой-то враг, какая-то угроза. Когда не станет шиггрэс, нам всё ещё придётся сразиться с сияющими богами, а после них — с тёмными богами, а после них… кто знает? Мы никогда не будем в полной безопасности, и если мы будем тратить всю жизнь, пытаясь этой безопасности достичь, то однажды проснёмся, и обнаружим, что наше время растрачено, и растрачено оно отнюдь не на любимые нами дела и любимых нами людей.