— Расскажи мне, что ты знаешь о том, что здесь случилось, — сказал я. Уильям был умным малым, и он сделал, что я просил, выдав мне лишь информацию, относящуюся к тому месту, где мы находились. Когда мы вышли за ворота, он показал мне место, где они сели верхом на лошадей, и поехали прочь.

— И Дориан был пешим? — спросил я.

Он утвердительно кивнул. Я пошёл дальше, без комментариев. Уильям провёл меня к месту, где они свернули с главной дороги, чтобы поехать по лесной тропке. Я смотрел на землю вдоль тропинки одновременно глазами и остальными своими чувствами. Я не был уверен в том, что я искал, но я не хотел ничего упустить. К сожалению, я не нашёл ничего, что упустил Уильям.

— Что это? Тут земля вся перерыта, — указал я на место, где почва была потревожена.

— Я своими глазами не видел, но некоторые из людей на стенах наблюдали. Согласно их отчётам, враг послал одного из всадников обратно, чтобы остановить преследование Дориана. Всадник налетел на него с обнажённым оружием, и если верить свидетелям, Лорд Дориан перебросил его через плечо, — произнёс Уильям, медля, не будучи уверенным в том, что я поверю в такие фантастические подробности.

— Что, всадник сначала спешился?

— Нет, ваше Благородие; согласно наблюдавшим людям, Дориан поднял лошадь и всадника, и перебросил их через плечо, — пояснил он.

Я остановился, и приложил ладонь к земле. Я не мог представить, через что в тот момент проходил мой друг, но я знал, что он старался как мог. Я, может, и посмеялся бы, воображая, как он бросает лошадь, но тот факт, что он сейчас, вероятно, был мёртв, лишал эту мысль веселья. Я выпрямился, и продолжил идти. Несмотря на эмоции внутри меня, мне всё ещё не хотелось плакать. Я стал каким-то онемелым, хотя ощущал, как у меня внутри разгорался холодный огонь.

Уильям провёл меня по тропинке, показав мне, где он нашёл Мириам, перед тем как отвести меня к месту их последнего боя. Я осторожно осмотрел местность.

— Что случилось с найденными частями тел? — спросил я.

— Герцог приказал собрать их и сжечь, — ответил Уильям.

Я одобрительно кивнул:

— Дай мне побыть одному, Уильям, — сказал я ему.

Не сказав ни слова, охотник отступил назад по тропинке, и стал ждать вдалеке. Для малословного человека Уильям был удивительно искусен в определении намерений по нескольким словам. Я предположил, что его проницательность, наверное, была полезна для выслеживания и понимания дичи.

Я закрыл глаза, чтобы получше сосредоточиться на своём магическом взоре, затем сделал глубокий вдох, и начал тщательно обыскивать местность своим разумом. Я надеялся найти какое-то указание на то, в каком направлении они могли уйти, но я знал, что вероятность этого была мала. Четверть часа спустя я почти сдался, когда обнаружил слабый отблеск магии, что-то упавшее на землю.

Оно было в нескольких сотнях ярдов к северу от нашего местоположения, и у меня было отвратительное ощущение, что предмет был мне знаком. Я втянул свой разум обратно, не став осматривать его ближе. Я не хотел знать, пока не увижу его своими собственными глазами.

Я махнул Уильяму, и указал на север, чтобы он понял моё намерение, а затем полез через кусты. У меня ушло почти двадцать минут, чтобы достичь того места, где он лежал, и чем ближе я подходил, тем больше я закрывал свой разум, чтобы не дать ему увидеть предмет, пока я его не подберу. Теперь я стоял над ним, и больше не мог избегать его взглядом. У моих ног лежало серебряное ожерелье с зачарованной подвеской — самое первое, какое я сделал. Ожерелье, которое я дал Пенни для защиты.

Опустившись на колени, я нежно поднял его с листьев, и положил себе на левую ладонь. Цепочка была порванной, будто носивший ожерелье не утруждал себя вознёй с застёжкой. У себя в голове я мог видеть её глаза, теряющие выражение, когда из неё вытягивали жизнь, пока наконец её мёртвая рука не поднялась, чтобы стянуть последний оставшийся от её прежней жизни источник раздражения. Существо, которым она стала, сорвало подвеску с её шеи, и забросило как можно дальше.

По моему лицу текли слёзы, но я не обращал на них внимания. Встав, я попытался продумать свои дальнейшие действия, но без неё все мои пути казались тёмными и бессмысленными. «Мне придётся найти их, выследить их всех», — подумал я про себя. Шиггрэс были карой, целью которой было уничтожение человечества. Я слишком долго ждал, прежде чем начать действовать, и теперь моя жена и нерождённый ребёнок за это поплатились. В конце концов я найду и её тоже. «И её мне тоже придётся сжечь», — пришла ко мне непрошеная мысль. Вместе с ней пришёл поток ярости, когда раскрылись затворы моей души.

Воздух вокруг меня покраснел, когда мой гнев вскипел подобно крови из земли, заполняя мой разум и стирая мои сомнения. Моё сердце билось как гром, и моё тело распухло, когда адреналин наполнил мои мышцы энергией. Голосок у меня в голове предупреждал, что я теряю контроль, но мне было всё равно — уже всё равно. Сила наполнила меня пьянящим потенциалом, который соответствовал поглотившей мой разум ярости. Я видел лежавший подо мной мир на мили вокруг; я мог чувствовать бегущую глубоко внизу кровь земли, вскрикивавшую от гнева и боли, таких же, как и у меня.

Мир вокруг меня уменьшался с каждым ударом сердца, и скоро я смог видеть до самого Албамарла, и даже дальше. Под всем этим земля бурлила и кипела в гневе. Мир людей был построен на её тонкой коже из ставшего корой камня, который едва закрывал лежавшую под ним раскалённую реальность. Потребуется очень немногое, чтобы выпустить на волю лежавшую внизу ярость, и очистить поверхность огнём и магмой. Эта мысль только пришла мне в голову, когда я понял, что обязан это сделать. Я слишком долго спал, слишком долго дремал, пока мир вокруг меня становился холодным и странным. Я его очищу.

Я почувствовал, что на мою руку легла ладонь, женская ладонь, длинная и тонкая. Я посмотрел вниз, чтобы увидеть, чья она была, и я удивился тому, что моя рука была красной и опухшей. Она выглядела так, будто состояла из расплавленного камня. На ней лежала тёмно-коричневая рука, и, проследив её, я нашёл её обладательницу, Мойру Сэнтир.

— Остановись, Мордэкай, так нельзя, — мягко упрекнула меня она.

Я посмотрел на неё со слезами в глазах, слезами, которые падали на землю, и поджигали сухие листья. Мойра была крохотной — она никогда не выглядела для меня такой маленькой.

— Кто такой Мордэкай? — спросил я её. Имя ощущалось знакомым, но оно почти ничего для меня не значило.

— Мордэкай — это человек, которым ты был; человек, которым ты должен остаться, — печально ответила она. — Не позволяй своему гневу уничтожить всё, что ты с таким трудом построил.

Её слова вернули мои воспоминания, и я внезапно понял свой гнев.

— Они должны быть наказаны, — сказал я ей.

— Нет, — сказала она. — Не все они — если ты это сделаешь, то погибнут все. Разве твоя мать заслуживает страданий?

У меня в сознании появилось лицо, когда она произнесла это, и я вспомнил Мириам. Я не хотел делать ей больно, однако мой гнев был неудержим:

— Сейчас я уже не могу остановиться, — сказал я ей.

— Ты должен, Мордэкай, не держись за свой гнев. Ты не должен отдавать свою человечность — пока не должен. Позволь пламени остыть. Помнишь, как твой отец прикрывал очаг на ночь? Расслабься… огонь не умрёт, просто позволь ему задремать — ему не нужно гореть так жарко, — говорила она, и я постепенно становился всё спокойнее, и снова начал дышать, хотя это и казалось незнакомым действием.

После непостижимого промежутка времени я наконец вернулся в себя. Всё это время Мойра говорила со мной, успокаивая меня, и напоминая мне о чём-нибудь из моей смертной жизни, помогая мне вернуть себе перспективу. Когда я наконец снова стал вменяемым, я был поражён изменениями в моего физического тела.

Оно будто состояло из расплавленного камня — я был настолько горячим, что светился подобно вытащенному из горна железу. Однако теперь, когда я успокоился, я стал остывать, и мой цвет сменился на тускло-оранжевый. Я также был гораздо крупнее обычного. Во мне было по крайней мере пятнадцать футов роста, и всё остальное увеличилось пропорционально. Теперь, когда мой разум вернулся в норму, я ощущал себя близким к панике из-за перемен в своём теле. Я понятия не имел, как снова вернуться к плоти и крови.