Однако я знал, что это было моим личным тщеславием. Ариадна хорошо учила дочь, а Роуз помогла отточить политическую хватку Королевы. Но мне нравилось думать, что я принял какое-то небольшое участие в её успехе.

В мой второй век Мэттью наконец почувствовал себя одиноко, и решил жить со мной. Как и прежде, Айрин нашла повод съехать, подтвердив мои подозрения. Мои дети по очереди заботились о том, чтобы Папа не впал в депрессию, и не сотворил какую-нибудь глупость. Мне было жаль прощаться с Айрин, и я сомневался насчёт жизни с сыном — но мы хорошо поладили, как два счастливых холостяка.

Ссор больше не было, и хотя дом был вечно грязным, нам было всё равно. Несколько раз я обнаруживал признаки того, что кто-то ночью убирался, и письмо от Пенни дало подтверждение: мне следовало что-то сделать с нынешним положением, или готовиться к последствиям. Я рассмеялся, решив, что подожду ещё несколько дней, прежде чем всерьёз возьмусь за уборку.

Да и что она могла со мной сделать?

Следующим утром я очнулся в кровати покрытым мокрой грязью, и с новым письмом, которое обещало, что в следующий раз грязь сменит ядовитый плющ. Пустое ведро, в котором эту грязь носили, стояло посреди комнаты, в качестве сурового предупреждения.

Поэтому мы принялись за уборку, и Мэттью наконец признался, что именно Пенни договорилась, чтобы после смерти Роуз обо мне заботились. Она вообще разослала письма за годы до смерти Роуз, и отдельно встретилась с каждым из них в разные моменты времени. Я, наверное, должен был чувствовать себя преданным, но это было не так.

Я вернулся в свою комнату, и больше часа плакал под защитой уорда приватности.

Мы с сыном упорно трудились, придумывая новые чары, помогавшие наступлению нового века магии, который не уступал тому, что был более двенадцати сотен лет тому назад. Волшебников стало гораздо больше, хотя они и были относительно молоды.

Где-то на мой четвёртый век на Мариану было совершено успешное покушение, и выстроенная ею империя начала рассыпаться. Я упрямо отказывался участвовать в спасении страны, поскольку занявшее её место животное вызывало во мне отвращение. Мои дети тоже не ввязывались, но кое-кто из внуков, правнуков, праправнуков и так далее — некоторые из них погибли в последовавших войнах.

Розданные мною драконы стали предметами игр власти между нациями. Надо было это предвидеть, но пока правила Мариана, это не было проблемой. Мы с Мэттью спрятали оставшиеся яйца глубоко в земле, и я надеялся, что там их никогда не найдут.

Где-то в это время я начал серьёзно думать о том факте, что мои дети умрут. Они начали выказывать признаки старения, а я был всё ещё таким же, каким был всегда. Мысль о том, что я их потеряю, приводила меня в ужас, вновь напоминая мне о том, каким проклятием стало моё бессмертие.

Я проводил значительное время в тяжёлых раздумьях об этом, и твёрдо решил, что не буду этому свидетелем — но в то же время я не мог вынести претворения в жизнь конца света. Каким бы хаотичным мир ни был, в нём была куча народу, которая заслуживала жить, и некоторые из них являлись моими внуками в разных поколениях.

Моя сделка с дремлющим богом была ясной. Я мог жить столько, сколько пожелаю, но чтобы избавиться от существования, я должен был использовать силу, скрытую в тёмном шраме на моей душе. Сделав это, я снова начал бы тот же процесс, из-за чего я накапливал бы силу, пока моё существование не разорвало бы его сон на части, а сам я заснул бы, создав новое сновидение.

Мне ещё и пятисот лет не исполнилось, а я уже начал тяготиться жизнью — но я чувствовал, что обязан дать детям мира будущее. Сновидец был трусом, и, говоря словами мудрого человека, которого я некогда знал — «ну нахуй». Чад гордился бы.

Поэтому я измыслил новый план. Я создал для себя стазисный ящик, и по просьбе Мэттью внёс в него несколько модификаций. Я собирался переждать грядущие тысячелетия, позволяя сучиться всему, что должно было случиться. Да, я жульничал, но мне было плевать.

Мы поместили ящик в комнату, построенную под корнями Линараллы. У Мэттью, Айрин и Мёйры было по талисману, который не только меня выпускал, но и призывал меня к ним при использовании. Талисманы были верхом чародейского дела, и в свои молодые годы я и вообразить не мог ничего подобного, но с тех пор мы значительно продвинули это искусство. Я также добавил в сам ящик таймер, который отключал чары каждую сотню лет, чтобы я сам мог следить за тем, как живёт мир.

Я какое-то время ждал, прежде чем им воспользоваться, поскольку каждый год дети умоляли меня не уходить, но в конце концов я больше не мог откладывать. Мы попрощались, и я упокоился.

Следующую сотню лет меня неоднократно вытаскивали назад. Пару раз — из-за настоящего бедствия, но обычно это было просто потому, что им меня не хватало. Я несколько недель ходил по гостям, а потом возвращался ко сну в стазисе.

К наступлению дня, когда меня вызвал незнакомец, я был совершенно не готов. Прошла почти сотня лет, и моих детей уже давно не стало. Захлестнувшие меня чувства отчаяния и одиночества едва меня не затопили, а несчастный правитель, унаследовавший один из их талисманов, даже не осознавал, насколько близко он подошёл тому, чтоб устроить конец света.

Я взял свои эмоции под контроль, и помог ему, а потом вернулся в свой крошечный дом под деревом. Мне было жаль Линараллу, и несколько лет я провёл в беседе с ней — беседе, которая для неё самой длилась лишь несколько дней, — после чего снова улёгся спать. На этот раз я сменил таймер на тысячу лет, осознав, что выставление его на сотню было ошибкой. Я больше не хотел видеть мир.

Дальше меня вызывали ещё дюжину раз, и это начало меня утомлять. К тому времени я стал легендарным существом, и обладатель талисмана часто думал, что его предназначение является лишь мифом. В какой-то момент большинство волшебников снова погибло, и мир снова окунулся в почти лишённый магии тёмный век.

К счастью, в конце концов талисманы были потеряны, и следующий пробудивший меня человек был каким-то учёным, который нашёл талисман спрятанным в гробнице. Будучи раздражённым, я не слишком сожалел о том, что перепугал его до полусмерти. Слегка обидевшись, я вернулся, и сменил таймер на интервал в пять тысяч лет, надеясь, что больше никто талисман не найдёт. Моей целью было проснуться, и не обнаружить ничего, ради чего стоило бы жить дальше, чтобы я мог положить всему этому конец.

Сперва никто меня не прерывал, хотя я и поставил таймер на самый долгий период. Когда я вышел наружу, то обнаружил, что местность вокруг дерева Линараллы превратилась в пустыню. Она всё ещё казалась здоровой, наверное потому, что её корни уходили очень глубоко, и она не зависела от дождя. У нас состоялся ещё один долгий разговор, и она поделилась со мной кое-чем из того, что увидела. Я был разочарован, узнав что цивилизация отлично себя чувствовала.

Вернувшись в свой ящик, я повторил процесс несколько раз. Я начал осознавать, что история может оказаться гораздо дольше, чем я себе представлял. Спустя четыре цикла по пять тысяч лет кто-то снова нашёл один из моих талисманов. На этот раз это оказался какой-то странный демонопоклонник.

Разговаривая с ним, я узнал, что где-то по ходу жизни кто-то действительно создал демонов, или что-то практически от них неотличимое. Вызвавший меня человек думал, что я был каким-то архидьяволом, и находился в заблуждении касательно того, что он связал меня узами с помощью какой-то бессмыслицы, которую он произнёс при активации талисмана.

Я не стал пороть горячку. Возможно, что у него была благая цель. Может, он готов был подвергнуть своё воображаемое посмертие опасности, дабы помочь кому-то нуждающемуся. Увы, это было не так, и когда мы вышли из пещеры, куда он меня призвал, я увидел тело ребёнка, которого он принёс в жертву во время своих ритуалов. В итоге я отвёл его обратно в пещеру, и обрушил свод ему на голову. Люди иногда так разочаровывают.

Ещё пять тысяч лет, и я был в шоке. Дерево Линараллы исчезло — остались лишь корни, сухие и увядшие. Тридцать тысяч лет — долгое время, даже для старейшины Ши'Хар. Я снова горевал, поскольку она была последней из моих детей, моей единственной оставшейся спутницей.