— Это придётся изменить, — пробормотал я.

Придя к решению, я стал падать вниз, стремясь к земле, и замедлившись лишь перед тем, как приблизился к порогу дома. Коналл стоял там, и открыл мне дверь.

— Жаль, что ты не можешь меня этому научить, — сказал он.

— Это слишком…

— Опасно. Знаю. Ты каждый раз так говоришь, — проворчал он. — Но ты же научился.

Я нахмурился:

— Не думаю, что ты хочешь проходить через то, через что прошёл я, чтобы этому научиться. Рано или поздно каждый, кто пытался летать таким способом, убивался — обычно раньше, чем позже.

— Но ты же постоянно летаешь, — напомнил мне Коналл, заходя внутрь впереди меня. — Элэйн и Элиз проводили осмотр пленника. Они хотят, чтобы ты его увидел.

Я последовало за младшим сыном, обдумывая его слова. Мои навыки полёта были таковы, что я вряд ли смог бы убиться, разве что потерял бы сознание в воздухе — но события этого дня заставили меня задуматься. А я мог вообще умереть? Мне только недавно прострелили сердце — а я никуда не делся, и размышляю об этом. Была ли моя внутренняя трансформация возможной лишь потому, что я уже начинал слушать землю, когда меня убили? Возможно, благодаря этому мне было легче коснуться пустоты.

А что если бы меня убили, когда я был без сознания? Что если бы мне отрубили голову, пока я был без сознания? Я был весьма уверен, что всё это было фатальным — но теперь уже не мог знать наверняка. Возможно, от превращения в чудовище меня отделяло лишь биение моего сердца.

Когда я в прошлый раз был пленён в виде шиггрэс, решения все принимала моя искусственная копия, а я был заточён как наблюдатель внутри обеспечивавшего бессмертие заклинательного плетения Ши'Хар. Сейчас это уже было не так. В этот раз черту переступил именно я, и вернуться было нелегко. Если это случится снова, то я не был уверен, что захочу вернуться. Настолько хорошее было ощущение.

Это было сродни опьянению. Меня больше ничего не сдерживало, позволяя свободно потакать своим более тёмным порывам. Боль ушла в прошлое, а убийство ощущалось нейтральным, приятным. Даже сейчас пустота была лишь на расстоянии удара сердца, дожидаясь, пока я не послушаю её, дав ей силу и воплощение.

Пример Гарэса Гэйлина был мне предостережением. Архимаг мог легко потерять контроль, отдаться порывам и желанием того, чем становился. В его случае, он стал драконом, и, перебил всех врагов, повернул свои когти и клыки против друзей и союзников. Ему потребовалась тысяча лет, чтобы вернуть себе человечность.

Я стоял на пороге чего-то гораздо худшего.

Шедший впереди Коналл остановился:

— Они внутри.

Мы находились у каменного строения во дворе замка, рядом с казармами. Изначально это была маленькая кладовая, но теперь её переделали в тюремную камеру. Во время предыдущей войны я испытывал недостаток в темнице, но после возвращения мира так и не удосужился её построить. В редких случаях, когда мне нужно было кого-то посадить, я обычно заимствовал тюремные камеры Ланкастера.

Стражник открыл дверь, а внутри было ещё двое, плюс Элэйн Прэйсиан и Элиз Торнбер. Их «пациент» лежал на маленькой койке. Он всё ещё был без сознания, но руки и ноги его в качестве предосторожности были прикованы цепями к железному кольцу в стене.

— Что мы узнали? — спросил я их.

Как обычно, Элиз не стала выбирать выражения:

— Думаю, он — человека.

— У него две руки и ноги, два глаза, и всё такое, — отозвался я, — но помимо этого он кажется слишком иным.

Элэйн вставила слово:

— У него такие же внутренние органы, как и у нас.

— У медведей — тоже, — парировал я.

— Дело не только в этом, — язвительно сказала Элиз. — Я заставила Элэйн тщательно его осмотреть, сравнивая внутреннее строение его тела с моим в качестве образца. Хотя он отличается ростом и пропорциями, всё остальное слишком похожее. Даже волосы на теле растут в тех же местах.

— Волосы? — пробормотал я.

Элиз подняла бровь:

— Хочешь, я его раздену, и покажу?

Я твёрдо зыркнул на неё:

— В этом нет необходимости. Так ты говоришь, что он уродец, вроде карлика?

— Он не деформирован, — сказала Элиз. — И на поле осталось ещё семьсот тел, выглядящих точно так же. Думаю, он из какой-то расы людей, которую мы никогда прежде не встречали.

— И они просто объявились у нас на пороге, готовые к войне? — пробормотал я. — Бессмыслица какая-то. Возможно, мы узнаем побольше, когда он очнётся.

Я ушёл, и обнаружил, что снаружи меня ждали Пенни и Мойра.

Пенни коротко улыбнулась:

— Узнал что-нибудь? — Выражение её лица было нормальным, доверчивым, но взгляд Мойры пристально меня изучал. Я чувствовал их настороженность. Она наверное всё ещё гадала, не опасен ли я — и я не мог ей винить. Я думал о том же самом.

— Элиз считает, что он — человек, но помимо факта их очень сильного сходства с нами мы почти ничего не знаем, — сказал я ей. Затем добавил: — Я бы хотел, чтобы Мойра порылась в его разуме, когда он очнётся.

Пенни посмотрела на меня, потом на дочь, и в чертах её лица проступила забота:

— А это для неё не опасно? — Хотя она и не понимала конкретику того, что Мойра сотворила в Данбаре, она знала, что дочь наша попала в переплёт именно потому, что копалась в чужих головах.

Я решил быть честным:

— Сомневаюсь, что Мойра Сэнтир согласилась бы, но я склонен ей доверять.

Дочь посмотрела мне прямо в глаза:

— Согласно ей, я уже чудовище. — Глубоко внутри я почти мог слышать невысказанное дополнение к её ответу: «и ты, возможно, тоже».

— Твои решения — только твои, — сказал я ей. — Я твёрдо в это верю. Чудовище, человек — какие бы ярлыки мы на себя ни навешивали, значение имеют именно наши действия. В конечном итоге нас определяют именно наши действия, я не чужие мнения.

Пенни переводила взгляд то на меня, то на неё:

— Подобные драматичные прокламации почти никак не уменьшают мою тревогу. Надеюсь, вы это осознаёте.

Лицо Мойры смягчилось:

— Я буду в порядке, Мам. — Затем она спросила меня: — Насколько далеко мне следует зайти?

— Я верю, что ты примешь правильное решение. Делай то, что считаешь нужным — главное, себе не навреди.

Дочь кивнула, а затем без предупреждения взяла меня за руку. Я ощутил зарождавшуюся, осторожную связь, и позволил ей установиться. После короткого осмотра она произнесла у меня в голове:

— «Спасибо».

— «За что?» — ответил я.

— «За то, что доверился мне, и позволил мне увидеть твой разум. До этого момента я не могла с уверенностью сказать, что ты — всё ещё ты».

Я улыбнулся:

— «Вообще-то, я гадал о том же самом. Ты меня успокоила».

Мойра отпустила мою руку, и объявила:

— Тогда я останусь здесь. Пленник начинает приходить в себя.

— Он уже очнулся? — спросил я.

— Нет, — сказала Мойра. — У сознания есть уровни. Когда мы только его принесли, он всё ещё был полностью без сознания, и его разум молчал — но теперь я его чувствую. Он снова видит сны. Теперь он в таком же состоянии, как спящий человек.

Мы с Пенни оставили её там, но пока мы шли обратно к донжону, Пенни спросила:

— Ты уверен, что ей это не опасно?

Я покачал головой:

— Не-а. — На её лице появилось взволнованное выражение, прежде чем я успел добавить: — Но это — верное решение. Ты меня в этом убедила.

— Я?

— Угу, — ответил я. — Твоя небольшая речь, которую ты произнесла после того, как я пришёл в себя.

— Я сказала тебе быть осторожнее с собой, — проворчала она. — Я не говорила тебе рисковать нашими детьми.

— Ты сказала мне, что доверяешь мне несмотря ни на что, — отозвался я. — Я подумал, и осознал, что мне нужно думать таким же образом о других. Мэттью и Мойра уже выросли. Мы должны позволить им рисковать, иначе они так навсегда и останутся только нашими детьми.

— А если они допустят ужасные ошибки? — спросила Пенни.

— Тогда мы будем делать то, что делают родители. Соберём обломки и приберёмся за ними, — сказал я ей.