— Возможно, тебе следует высказаться первой, — предложил я.

— А у тебя про что новости? — спросила она.

Я пожал плечами:

— Про Королеву — а у тебя?

— Линаралла, — ответила она, — но я думаю, что Ариадна может быть поважнее. Давай, ты первый.

— Я пригласил её пожить с нами, — ляпнул я.

У Пенелопы Иллэниэл выпучились глаза:

— Что?!

— Это только время от времени, — пояснил я. — Всё не так плохо, как кажется.

Она залепетала:

— Как? Зачем? Ты с ума сошёл?

— Весьма вероятно, — ответил я. Затем я рассказал ей о своём визите к Королеве Лосайона, описал изоляцию и депрессию Ариадны, а также предложенное мною решение. Однако выражение на её лице сказало мне, что у моей жены были на этот счёт серьёзные сомнения.

— И как это всё будет работать? — спросила она. — Она просто будет заскакивать, когда ей вздумается? Как мы вообще сможем расслабиться, когда Королева Лосайона может просто объявиться в любой миг, днём или ночью?

— Это же Ариадна, — сказал я ей. — Ей нужно какое-то время побыть «не королевой». В этом и суть. Она — родственница.

— Твоя родственница, — подчеркнула Пенни.

— Ты тоже росла рядом с ней, — упомянул я.

Пенни закрыла глаза:

— Нет, Морт, это не так. Я росла с тобой и, когда мне везло, играла ещё и с Дорианом и Марком. С Ариадной мы никогда не были близки. Первое, что она обо мне помнит — это, скорее всего, то, что я была одной из замковых горничных в Ланкастере, а она тогда пугала меня до ужаса.

— Пугала? Трудно представить, — сказал я.

— Ты никогда не был слугой.

Я нахмурился:

— Мне казалось, что Ланкастеры хорошо обращались с обслугой. Ты никогда не упоминала ни о каких плохих происшествиях.

Она вздохнула:

— Да, обращаются хорошо, и — нет, ничего плохого не происходило, но я была бедной и отчаянной. Я уже не была ребёнком, и я нуждалась в деньгах с той работы, чтобы поддерживать отца. Я жила в постоянном страхе того, что потеряю своё место. В те дни я держалась подальше от Ариадны потому, что боялась, будто она вспомнит мою дружбу с Маркусом. Мне казалось, что они отошлют меня прочь, если узнают.

— Они бы ни за что не сделали ничего подобного, — возразил я.

Пенни кивнула:

— Теперь я это знаю, но в те дни я была молода, и я была простолюдинкой.

— Я тоже был простолюдином, — напомнил я ей.

— У тебя были родители, которые тебя поддерживали. У меня — нет. И, как выяснилось, ты никогда не был простолюдином, хотя и считал себя таковым. Ланкастеры всегда знали про тебя, и твои родители — тоже, и они всегда обращались с тобой иначе.

Мне это не казалось особо справедливым, но что-то в её словах было. Я никогда не боялся остаться голодным, или смотреть, как голодает мой отец. Закрыв рот, я просто кивнул.

Пенни продолжила:

— Я всё ещё чувствую себя обманщицей, выдающей себя за Графиню ди'Камерон. Глубоко в душе я всегда думаю, что однажды кто-то встанет, и объявит меня самозванкой.

— Графиня из тебя совершенно потрясающая, — сказал я ей. — Если ты думаешь, что только делаешь вид, то позволь тебе сказать: никто другой так не считает.

Она улыбнулась, а затем присела, чтобы погладить Хампфри, который встревожился из-за серьёзного поворота нашего разговора. Подняв взгляд, она сказала:

— Спасибо. Я стараюсь, но это не всегда легко. Я была так рада, когда ты построил этот дом. Скрываясь здесь, в нашем горном домике, где нас никто не видит, я могу расслабиться. Каким бы трудным ни был день, когда я возвращаюсь сюда, я могу быть просто собой. Но теперь… как я смогу это делать, если Королева может объявиться, когда ей заблагорассудится?

— Я знаю, что ты не это хотела услышать, но подумай об Ариадне. Она потеряла родителей, брата, и заняла трон без какой-либо поддержки. Она не росла простолюдинкой, но она всё равно была молодой, и одинокой. Она все эти годы провела одна, и ей негде спрятаться или расслабиться. Она хочет того же, что и ты. Неужели мы не можем поделиться с ней немного?

— Ну, теперь придётся, не так ли? — ответила Пенни. — Ты уже пообещал ей. Если я откажусь, то выставлю себя чудовищем.

Я пожал плечами:

— Я мог бы найти отговорку…

— Нет, — твёрдо сказала она. — Я справлюсь. Просто хотела, чтобы ты знал, что я думаю по этому поводу — и, может быть, в следующий раз ты подумаешь, прежде чем сделать что-то подобное.

Что-то в её голосе сказало мне, что её ситуация отнюдь не устраивала, но уже было слишком поздно. Я решил, что позже мне придётся за это расплачиваться. От этой мысли мне было не по себе, поэтому я тоже присел. У нас обоих поднималось настроение, когда мы гладили Хампфри. Собаки осуждают.

— Рассказывай про Линараллу, — сказал я чуть погодя. — Я уже какое-то время её не видел. Разве ей не пора было уже вернуться?

Линаралла была нашей приёмной дочерью. С технической точки зрения, она не являлась человеком — она была первой Ши'Хар Иллэниэл, дочерью Тириона и Лираллианты. Физически она выглядела одного возраста с Мэттью и Мойрой, что само по себе было необычным. Обычно дети Ши'Хар появлялись на свет как выглядящие полностью взрослыми люди, пусть и наделёнными характерными заострёнными ушами и серебряными волосами Иллэниэлов. Тирион и Лираллианта решили устроить эксперимент, произведя на свою первую дочь как подростка, а потом послав её к нам, чтобы она могла побыть ребёнком.

Во всех остальных отношениях она была подобна большинству новорождённых Ши'Хар — она обладала аналитическим складом ума и зрелостью, соперничать с которыми могли лишь её полная наивность в самых простых аспектах человеческих эмоций. За прошедшие несколько лет это немного изменилось — почему, вероятно, её к нам и послали. Две недели назад она отправилась домой с визитам к своим «родителям».

Тирион и Лираллианта были деревьями, или «старейшинами», как их называли Ши'Хар. Поэтому родители из них получались те ещё.

— Да, уже пора было, — согласилась Пенни, — но вчера мы получили сообщение. Они решили не посылать её обратно к нам. Хотят, чтобы она осталась.

Это показалось мне бессмыслицей. Хотя Линаралла была в некоторых отношениях полностью взрослой, во многих других она всё ещё была ребёнком. Я привязался к странной девушке как к родной. Я знал, что она не была готова к тому, чего от неё ожидали. Ей нужно было больше времени.

— Это неправильно, — возразил я. — Ты сказала им, что мы не считаем её готовой?

Пенни поникла:

— А что я могла сказать? Она — не наша. Никогда не была нашей.

Моя жена ни в коем случае не была беспомощной девицей, и убитый вид на её лице меня разозлил. Протянув руку, я поднял её подбородок, заставив её посмотреть мне в глаза:

— Она больше принадлежит нам, чем им, — сказал я.

— Нельзя так говорить. Она — их дочь.

— У Ши'Хар нет детей, — сказал я ей. — В том смысла, в каком ты думаешь. — Я знал о них то, чего не знала Пенни. Я прожил их воспоминания — и, что хуже, я прожил воспоминания Тириона. — И её отец никогда не заслуживал этого звания. Он был жестоким и беспощадным человеком. Не знаю, какой он стал в виде дерева, но с нами ей лучше, чем с ними, по крайней мере пока она не начнёт лучше понимать мир.

— И что теперь делать? — спросила моя жена. Выражение её взгляда было таким, каким я дорожил больше всего — оно говорило о надежде, и о её вере в меня. Она явно думала, что ситуация была безнадёжной, но она всё равно в меня верила. Как или когда я заслужил такую веру, я не знаю, но я искренне сомневался, что заслуживал её — но ради её защиты я был готов на что угодно. За свою жизнь я неоднократно удерживался о того, чтобы свернуть со своего тернистого пути, лишь потому, что не мог вынести мысли о том, что разочарую её.

Встав, я отряхнул колени, и протянул ей руку. Будучи сильнее, чем целый полк мужиков, она не нуждалась в моей помощи, чтобы встать — Пенни могла подскочить прямо с земли и кувыркнуться через мою голову так же легко, как некоторым другим людям даётся дыхание. Но она всё равно взяла мою протянутую руку.