Они прошли на кухню — современную, сверкающую стеклом и нержавейкой, с кучей дорогой техники.

— Фотографии там, — сказала Энид, указывая на конверт на столешнице. — Хочешь чаю?

— Нет.

Он не снял куртку и не стал садиться. Энид, закурив сигарету, наблюдала, как он достал из конверта четыре маленькие — как на паспорт — фотографии. Там были две ее фотографии, она сделала их чуть раньше в тот же день в автомате на станции. И две фотографии Питера.

— Это что, шутка? — спросил он, держа фотографии в руках.

— Это самые свежие, что у меня есть. Их сделали за неделю до того, как его арестовали. Люди стареют, правда? — Она заметила, что Питер не очень сильно изменился, разве что теперь у него были длинные седеющие волосы и больше морщин.

— До конца срока действия паспортов должно быть шесть-восемь лет. Эти. Не. Пойдут, — сказал он, швырнув фотографии обратно на стойку.

— Он заключенный. У них там нет фотобудки в гребаной столовой!

Мужчина повернулся к Энид, подошел ближе и направил палец ей в лицо:

— Не разговаривай со мной так, поняла?

Она закрыла глаза, затем снова открыла и потрясла головой.

— Что мне надо сделать?

Он подошел к холодильнику, достал пакет молока, открыл и начал пить. Молоко затекало в складки его влажных резиновых губ, и несколько капель потекло по подбородку. Он сделал последний глоток и поставил пакет обратно. Затем он оторвал от рулона бумажное полотенце и аккуратно сложил его пополам, перед тем как промокнуть губы. Он звучно рыгнул.

— Какой у тебя телефон? — спросил он.

Энид подошла к столешнице, на которой лежала ее сумочка от «Шанель». От кислого запаха отрыжки ее замутило. Она достала свою «Нокию» и протянула ему. Он покачал головой.

— Не пойдет. Тебе надо купить самый последний «Айфон». У него камера пять мегапикселей.

— И что это значит? — спросила Энид.

— Это значит, что он делает фотографии высокого разрешения. Они дадут тебе сфотографировать Питера в следующий раз?

— Да. Я фотографировала его на телефон в прошлом году. Они заставили меня показать им фотографию…

— Хорошо. Я ее скачаю у тебя в следующий раз, — сказал он. Он вытащил из кармана два небольших коричневых конверта, тонкий и потолще. Он убрал ее фотографии в конверт потоньше, а тот, что потолще, положил на столешницу. — Где туалет?

Он никогда раньше не спрашивал, где туалет.

— Первая дверь от лестницы.

Когда он поднялся наверх, Энид заглянула в тонкий конверт. Там лежали ее фотографии и одна — его. Она прислушалась, в ванной наверху скрипнули половицы. Энид включила телефон, еле дождалась, пока он загрузится, и сняла его паспортную фотографию. Качество было не очень хорошее, но ей нужна была страховка. На случай, если что-нибудь пойдет не так. На фотографии он смотрел прямо. Взгляд холодный. Непропорциональные губы влажно блестят.

Услышав шум воды в бачке и скрип половиц, Энид положила фотографию на место. Она услышала, как он вышел из ванной и пошел по коридору, но вниз не спустился. Он прошел в старую комнату Питера. Энид поспешила из кухни наверх.

— Что ты делаешь? — спросила она.

Он лежал в темноте на односпальной кровати Питера, застеленной шерстяным пледом в сине-зеленую полоску. Энид включила свет в маленькой люстре. На стене висел постер с Дэвидом Боуи в образе Зигги Стардаста, а над кроватью — небольшая полочка со спортивными трофеями. На столе стояла фотография, на которой Питер и Энид были сняты после выпускного парада в полицейской академии Хендона. Питер в своей форме, Энид — в синем платье и шляпке. Рядом был коллаж из фотографий, сделанных в годы его жизни в Манчестере: Питер сидит в своей первой патрульной машине, «Фиате Панда», Питер и Энид на траве перед домом, где он снимал квартиру, и еще три фотографии Питера с его тогдашними друзьями.

— Это была комната Питера? — спросил мужчина, глядя на нее с кровати.

— Да.

— Он тут спал?

— Да.

— Почему на окнах решетки? У него в детстве были проблемы с поведением?

— Нет. Решетки от тех, кто снаружи.

— Для многих людей эта комната — святилище, — сказал он. Сев на кровати, он вытянул руку. — Иди сюда.

— Зачем? — резко спросила она.

— Почему бы тебе не отблагодарить человека, который платит деньги за то, чтобы освободить твоего сына?

В прошлом, в трудные времена мужчины платили ей за секс. Приходили поздно вечером и стучали в дверь, самцы всех форм и размеров. Она подошла к нему и взяла за руку. Было в нем что-то, что ее отталкивало. Он уткнулся лицом ей в живот. Терся об ее кожу. Вдыхал. Скользнул рукой вниз к ее промежности. Погладил.

— Ты создала его. Он здесь вырос, — сказал он надломившимся голосом.

Энид старалась не отшатнуться. Он продолжал гладить ее и тереться. В этом не было ничего сексуального. Он ее боготворил.

— Да. Он моя плоть и кровь, а я — его, — сказала она.

Наконец, он отстранился, точно улитка, оставив у нее на свитере след от слюны. Он посмотрел ей в глаза, а затем резко встал и вышел из комнаты. Энид пошла за ним вниз. Он смотрел на фотографию, которую она оставила на кухонной столешнице.

— Мне надо было проверить мою фотографию. Подумала, вдруг я подписывала ее сзади, — выпалила она. — Если я собираюсь получать новые документы, у меня не может быть фотографии, на которой написано Энид Конуэй.

Он кивнул и засунул фотографии назад в конверт. Убрав конверт в карман, он слегка коснулся другого конверта.

— Тут инструкции для тебя. И новое письмо для Питера.

Он достал из кармана свернутую пачку купюр и положил ее рядом с конвертом.

— Выпьешь?

— Да.

Она достала из шкафчика два стакана для виски и на два пальца наполнила каждый «Чивасом». Она через стойку подтолкнула ему стакан и, взяв пачку сигарет, предложила ему. Он потряс головой. Энид достала одну и закурила.

— Зачем тебе это? Вытаскивать Питера?

— Я люблю хаос, — ответил он с ухмылкой, прикладываясь к стакану, виски заблестел на его больших губах.

— Это не ответ, — сказала Энид, откидывая голову назад и выпуская дым. Он наблюдал, как дым поднялся вверх и расползся вдоль по желтому потолку. — Я здесь неплохо живу. Мне много не нужно, это все — ради Питера. Если я уеду отсюда, то уже не смогу вернуться. Поэтому скажи мне, какой тебе в этом интерес?

— Я разрушаю надежды моего отца, — он улыбнулся.

— Кто твой отец?

Он покачал пальцем из стороны в сторону у нее перед носом.

— Не, не, не. Это не по правилам игры… — Он залез в карман, вытащил оттуда листок бумаги и протянул ей.

Развернув его, Энид увидела распечатку со страницы темноволосого мальчишки на «Фейсбуке».

— Кто это?

— Имя не видишь? Джейк Маршалл. Твой внук.

— Красивый мальчик, как его отец. Но мне от него толку нет, — сказала она, протягивая листок обратно.

— Ты не будешь по нему скучать, когда мы уедем?

— Нельзя скучать по тому, чего не знаешь. — Она еще раз посмотрела на фотографию, склонив голову набок. В мальчике она видела Питера.

— Питер видел?

— Нет. И я не хочу, чтобы видел. Сам он его никак не найдет. У него нет доступа к интернету, — сказала Энид.

Он прикончил виски и поднялся.

— Прочитай то, что в конверте, и достань мне фотографии. Я приду на той неделе.

— Мне это не нужно, — сказала Энид, протягивая распечатку с «Фейсбука» обратно.

После того как он ушел, Энид побродила по дому. Она родилась заложницей своего класса и обстоятельств. Она взяла карты, выпавшие ей при рождении, и разыграла их как смогла. Сражалась. Постоянно боролась за все в своей жизни.

Теперь у нее была возможность уехать и стать другим человеком в новой стране. Она хотела, чтобы они с Питером были только вдвоем. Мир вокруг был лучше, когда в нем были только они двое. Она не хотела знать о мальчишке. Она не сомневалась, что он вырос, веря в то, что Питер — монстр, а о ней ему, возможно, рассказывали вещи и похуже. Мальчишка может затуманить ему разум. Энид никогда ничего не боялась, но в тот момент она испытывала страх. Гадкое чувство.