— Боже, шикарные какие, — сказал Малкольм, дрожащей рукой поправив очки с толстенными стеклами.
— Спасибо, — ответил Тристан, поднимая кроссовки вверх. — Винтажные «Данлоп Гринфлэш».
— Нет, я имею в виду носки. Такие белые! Шейла никогда не разрешала мне надевать такие белые носки. На них, наверное, грязь очень видно.
Тристан рассмеялся.
— Да, немного, но все равно у нас дома я отвечаю за стирку, — сказал он, вешая пальто.
— Вы женаты?
— Нет. Я живу с сестрой. Она — повар. А я — посудомойка и носочная прачка.
Кейт улыбнулась. Этого о Тристане она не знала и сделала мысленную заметку расспросить его.
— Малкольм! Сквозит! Закрой дверь! — раздался из гостиной пронзительный женский голос. — И найди им какие-нибудь тапочки.
— Да. Мы не можем позволить вам заболеть, — сказал Малкольм, разворачиваясь и закрывая дверь. — Так, где же эти тапочки?
Кейт и Малкольм сказали, что обойдутся без них, но Малкольм настаивал, шаря в громадном сундуке под вешалкой для пальто, пока не нашел для них по паре пожелтевших отельных тапочек с надписью «Наслаждайся весельем, наслаждайся солнцем, наслаждайся Шератоном!». Он уронил тапочки прямо им под ноги.
— Ну вот. Мы ездили на Мадейру по случаю нового тысячелетия. Это был наш последний отпуск, перед тем как у Шейлы появилась боязнь высоты… Тогда… а, не важно. Запрыгивайте, вам в них будет уютно, и белые носки не запачкаются.
Когда Малкольм отвернулся, Тристан скорчил Кейт рожу. Малюсенькие тапочки, налезшие только на пальцы его большой ноги, выглядели нелепо. Они прошли по темному коридору, мимо больших громко тикающих напольных часов, прямо в гостиную, где было намного светлее. В комнате все было вверх дном: два кресла рядом с которыми гнездились столики, были придвинуты к окну, обеденный стол и стулья были составлены в другом конце комнаты, у окна, выходящего в заросший сад за домом. Когда Кейт увидела Шейлу, она поняла — почему. Центр комнаты освободили для большого кресла с высокой спинкой, в котором сидела Шейла, укрытая подоткнутым по бокам ворсистым голубым пледом. У нее были длинные седые волосы, собранные в хвост, из которого выбились пряди, и темно-желтая кожа. Рядом жужжал и гудел, мигая лампочками, аппарат для диализа, а с другой стороны стоял высокий столик, заставленный пузырьками и упаковками с лекарствами, и желтый контейнер для утилизации игл и перевязочных материалов. На ковре, в местах, где раньше стояла мебель, виднелись прямоугольные следы от ножек.
— Малкольм! Ты бы их предупредил. Ты посмотри на этого бедолагу, — сказала Шейла, увидев слегка побледневшего Тристана.
Толстые трубки, по которым бежала кровь, тянулись из-под одеяла к аппарату, из которого потом кровь поступала обратно.
— Здравствуйте, я Шейла, — сказала она. Кейт и Тристан подошли поближе, чтобы пожать руки. — Ну, разве он не красавчик? — сказала Шейла, не выпуская руку Тристана. — Это ваш сын?
— Нет, он мой научный ассистент в университете.
— Интересная, наверное, работа. У тебя есть подружка?
— Да, интересная, а подружки нет, — ответил Тристан, стараясь не смотреть на кровь.
— А парень? Один из моих сиделок, Кевин — гей. Он недавно вернулся из круиза в Диснейленд.
— Нет, у меня никого нет, — сказал Тристан.
Шейла наконец отпустила его руку и указала им на диван. Кейт решила, что к Шейле не так часто кто-то приходит, потому что она говорила без умолку, пока не вернулся Малкольм с чайным подносом. Она объяснила, что находится в списке ожидания на пересадку почки:
— Мне очень повезло, что наши местные власти привозят этот аппарат три раза в неделю.
Кейт оглядела комнату и увидела полку над камином — единственное место, где все осталось на своих местах. Там стояло шесть фотографий Кейтлин, в том числе снимок, где она лежит в колыбели под синим одеялком и смотрит наверх широко раскрытыми глазами. На другой фотографии — совсем молодые Малкольм и Шейла на пляже, стоят на коленках рядом с Кейтлин, которой там лет пять или шесть. Похоже, то был восхитительно солнечный день, все трое улыбаются в камеру, держа в руках мороженое. Еще один снимок был, скорее всего, сделан в фотостудии несколько лет спустя. Это был портрет, на котором они сидят в ряд на сине-белом пятнистом фоне и мечтательно смотрят вдаль. На двух других фотографиях Кейтлин уже подросток, на одной — стоит рядом с высоким подсолнухом, на другой — держит в руках дымчатого кота. Школьного фото, которое напечатали в газете, там не было. От того, как резко обрывалась череда фотографий, становилось не по себе. Кейтлин так и не выросла, чтобы быть снятой на собственной свадьбе или со своим первым ребенком.
* * *
Некоторое время спустя они уже пили по второй чашке чая, а Шейла все рассказывала о медсестрах, которые иногда к ней приходят. Малкольм вгромоздился на обеденный стул, который он притащил и поставил рядом с женой. Наконец, он поднял руку.
— Дорогая, они проделали долгий путь. Нам надо поговорить о Кейтлин, — мягко сказал он.
Шейла замолчала на полуслове, ее лицо исказила гримаса, и она начала плакать.
— Да, да, я знаю… — сказала она. Малкольм нашел для нее салфетку, она промокнула глаза и высморкалась.
— Я знаю, что это будет нелегко, — сказала Кейт. — Могу я задать несколько вопросов?
Они оба кивнули. Кейт достала записную книжку и глазами пробежала по страницам.
— Вы написали, что Кейтлин пропала девятого сентября 1990 года. Какой это был день недели?
— Это было воскресенье, — ответила Шейла. — Она пошла встретиться с подружкой, это было еще когда мы жили в Олтринхэме, рядом с Манчестером. Они собирались перекусить и сходить в кино. Я помню, в чем она была в то утро. Голубое платье с белыми цветами на подоле, белые сандалии и маленькая голубая сумочка. Она всегда выглядела прекрасно. Знала, как одеваться.
— Подруга, с которой она встречалась. Не та, что эмигрировала в Австралию?
— Нет, это была ее одноклассница, лучшая подруга Уэнди Сэмпсон, — сказал Малкольм. — Уэнди рассказала полиции, что в воскресенье они сходили пообедать в итальянское кафе, а потом пошли в кино смотреть «Назад в будущее — 3». Они вышли оттуда в начале четвертого, прошли до конца главной улицы и там разошлись. День был чудесный, солнечный, а Кейт всегда возвращалась из города пешком, если погода была хорошая. Там идти-то было всего двадцать минут…
— Она так и не вернулась, — закончила Шейла. — Какая-то женщина сказала, что видела ее у газетного киоска, который стоял на полпути из города до нашего дома в Олтринхэме. Вроде как Кейтлин остановилась там и купила пачку мятных леденцов.
— Вы помните, как ее зовут?
— Нет.
— Через какое время ее там видели после того, как они попрощались с Уэнди в городе? — спросила Кейт.
— Полчаса или около того, та женщина не знала точного времени, — ответил Малкольм.
— Она как будто испарилась без следа. Я не хотела переезжать, даже через десять лет после ее исчезновения. Я все думала, что она может вернуться и постучать в дверь. Мне невыносимо было думать, что нас там не будет, если это случится, — сказала Шейла. На мгновение все замолчали, было слышно только, как гудит и сигналит диализатор.
— У вас есть какая-нибудь информация о Уэнди? Номер телефона или адрес? — спросила Кейт.
— Она умерла от рака груди два года назад. Она была замужем. Ее муж пригласил нас на похороны, — сказала Шейла.
— Я могу поискать его адрес, — предложил Малкольм.
— Чем Кейтлин любила заниматься вне школы? — спросила Кейт.
— Вечером по вторникам и четвергам она ходила в молодежный клуб, он был прямо за углом нашего дома, — сказал Малкольм. — Еще подрабатывала в видеосалоне в понедельник вечером и весь день в субботу. Салон назывался «Голливудские ночи», а молодежный клуб — «У Картера». Я не знаю, как он на самом деле назывался, но его смотрителя, никчемного старого козла, звали мистер Картер, так и приклеилось.
