— Это старший инспектор Эрика Фостер и инспектор Джеймс Питерсон, — представил их Дуэйн и вышел, закрыв за собой дверь.

— Вы видели шоу? — спросил Мартин, нажимая на педаль машинки. На синей ткани появилась строчка.

— Да, — ответила Эрика.

— И что скажете о террористке?

— Очень продуманное выступление.

Он усмехнулся, поправил очки и начал проверять качество получившегося шва.

— Хотите что-то спросить о Желтом Бриллианте, то есть Мариссе Льюис?

— Вы подгоняли ей костюмы по фигуре? И это вы придумали логотип, который вышит на всей ее одежде? — спросил Питерсон.

— Да. Хотя она всегда задерживала оплату. Не буду подавать все в розовом свете. Она была порядочная дрянь. Жаль, что она умерла, но для меня от этого ничего не меняется.

— За что вы ее не любили?

Мартин отложил ткань в сторону.

— У нее не было ни такта, ни доброты, зато был бешеный напор и амбиции. Она бы по трупам пошла, чтобы добиться своего.

— А чего она хотела добиться? — спросила Эрика.

— Кто ж ее знает. Она хотела прославиться. Хотела стать как Дита фон Тиз. Только вот она не понимала, что нужно учиться этому ремеслу. Каждый может пойти и пытаться подражать Кардашьян. Попытка — не пытка. К нам тут летом заходил один американский футболист. Не спрашивайте кто. Так вот, она без всякого стыда говорила, что попробует затащить его в постель. Даже сказала, что попробует записать секс на видео.

— И у нее получилось? — спросила Эрика.

— Нет. Он выбрал блондинку Дженну Минкс. Она повыше уровнем, чем Марисса. Хотя это ни о чем не говорит.

— Сколько времени Марисса здесь проработала?

— С января. — Он взялся за ножницы и принялся резать кусок желтой ткани. — Надо отдать ей должное, несмотря на все ее недостатки, она умела подать себя и стала одной из самых популярных танцовщиц. Ходят слухи, что для некоторых важных клиентов она не только танцевала.

— Проституция?

Он кивнул.

— Несколько раз богатеи вывозили ее после выступления, и ей не стыдно было рассказывать, что она делала и сколько за это получила.

— И она рассказывала вам?

— И мне, и всем, кто был в комнате, да она бы хоть раковине рассказала.

— А она когда-нибудь говорила о соседях, друзьях или ком-то из знакомых, кто жил рядом?

— Был какой-то романтичный поляк, Иван, которого она долго доила. Бедняга. Часто приходил сюда посмотреть на нее. Сидел в первом ряду с выпученными глазами, не снимая куртки. Сидел нога на ногу, чтобы скрыть эрекцию. Здесь танцевала девушка, у которой парень работал на телевидении, запускал реалити-шоу. Так вот, Марисса стала к нему приставать, но он не проявил к ней интереса. Один раз, за несколько секунд до начала шоу, они подрались и костюмы друг другу изодрали. Мне пришлось их кое-как подшивать прямо на ходу.

— Марисса не рассказывала каких-то подробностей своих взаимоотношений с Иваном?

— Она шутила, что держит его в шкафу… это по поводу его бледности. И она часто ему звонила, чтобы попросить еще денег или новое платье. Ставила его на громкую связь, чтобы все могли посмеяться над ним. Бедолага.

— Марисса когда-нибудь говорила, что он бьет ее или что она его боится? — спросил Питерсон.

— Нет. Там всем заправляла она сама. И кошелек его она контролировала.

— Она когда-нибудь упоминала, что еще где-то работает? — спросила Эрика.

Мартин поправил очки на носу и фыркнул.

— Да. По всей видимости, она была всесторонне одаренной. Работала сиделкой. Хотя, на мой взгляд, это все равно что царь Ирод бы пошел работать в родильное отделение. Она воровала у этой пожилой женщины — сначала одежду и туалетные принадлежности. Та женщина…

— Миссис Фрятт, — подсказала Эрика.

— Да, она однажды пришла сюда посмотреть выступление Мариссы, этого Желтого Бриллианта. Пришла, как Джоан Коллинз, вся в мехах и бриллиантах. Тогда-то мы и поняли, почему Марисса пошла к ней работать.

— Что значит — сначала она воровала одежду и туалетные принадлежности?

— Потом Марисса украла у нее бриллиантовые сережки.

— Когда это случилось? — спросил Питерсон.

Мартин снова отложил ткань.

— Наверное, за пару недель до Рождества. Я подумал, что она врет и просто сочинила это, чтобы набить цену обычным сережкам. Это было очень свойственно Мариссе, она любила врать. Но они вместе с еще одной танцовщицей съездили в Хэттон-Гарден к оценщику. Они оказались настоящими, их оценили в десять тысяч.

Эрика бросила взгляд на Питерсона. Миссис Фрятт ничего не говорила про сережки.

— А Марисса упоминала недавнее нападение? — спросил Питерсон.

— Марисса на кого-то напала? — удивился Мартин.

— Нет, это на нее напали. Около месяца назад, когда она возвращалась домой с электрички. На нее напал мужчина.

Мартин покачал головой.

— Ничего не слышал об этом. А мне приходилось слышать о жизни этой девушки все, хотел я того или нет.

— Вы ведь понимаете, что мы расследуем убийство, а вы нелестно отзываетесь о жертве? — спросил Питерсон.

— Вы хотите, чтобы я врал?

— Нет, — ответила Эрика.

— Я знаю, что это неправильно — плохо говорить о мертвых, и никто не заслуживает того, чтобы его зарезали на собственном крыльце. Это ужасно, — сказал он, снимая очки и крестясь. Очки на золотой цепочке так и остались висеть на его выступающем животе.

— Вы знали, что она планировала уехать в Нью-Йорк?

— Да. Она говорила об этом.

— Без деталей?

— Да, но я спрашивал ее, на что она собирается там жить. Город недешевый, плюс нужна виза и все остальное. И она сказала кое-что, что мне запомнилось. Она сказала, что бриллиант принесет ей счастье и поможет начать новую жизнь

— Бриллиант на ее костюмах?

— Нет. Она вообще хотела убрать его и сменить сценическое имя.

— Она собиралась продать бриллиантовые серьги? — предположил Питерсон.

— Пусть она и не была семи пядей во лбу, но разницу между единственным и множественным числом она понимала. Она имела в виду один бриллиант, и сказала она это еще до того, как появились сережки. Либо она что-то знала, либо просто несла чушь. К сожалению, в случае с Мариссой чаще имел место именно второй вариант.

— Вы были здесь, когда она выступала в этом клубе в последний раз, накануне Рождества?

— Да. И на ней как раз были те самые бриллиантовые серьги.

— Вы в этом уверены? — переспросил Питерсон.

— Да, потому что она зашла сюда в чем мать родила и попросила меня подшить пояс для подвязок. Я глаза ниже ее шеи не опускал. Не увлекаюсь женской анатомией, — сказал он, поджав губы. — Особенно когда ее суют мне под нос без спросу.

— А с кем она ездила к оценщику в Хэттон-Гарден? — спросил Питерсон.

— Она сегодня выступала. Сейчас позову ее.

Он достал телефон и, набрав номер, снял с уха клипсу.

— Венч, ты еще здесь? С тобой хотят поговорить из полиции… Ничего страшного, просто пара вопросов.

Скрипнула дверь, и в проеме появилась миниатюрная женщина в джинсах и фиолетовом шерстяном свитере. Эрика узнала ее — она танцевала в образе штурмовика из «Звездных войн».

— Вы хотели меня видеть?

— Проходи, Элла, не стой в дверях, — сказал ей Мартин, надевая клипсу. — Это Элла Бартлет.

Она улыбнулась Эрике и с интересом взглянула на Питерсона.

— Вы ездили вместе с Мариссой оценивать ее серьги? — спросила Эрика.

— Да. Оценщик сказал, они стоят десять с половиной тысяч. Он предложил их выкупить, потому что бриллианты, по его словам, были исключительной чистоты.

— И Марисса не согласилась?

— В тот раз — нет. Она вся надулась, как павлин, когда поняла, что ей принадлежат такие офигенные сережки. Ей не хотелось с ними расставаться.

— Когда состоялась ваша поездка?

— Где-то неделю назад.

— Вы с Мариссой были подругами?

— Не сказала бы. Мне, как и всем, просто было интересно, настоящие они или нет. А я все равно ехала в ту сторону в спортзал, поэтому решила сходить с ней.