В биение музыки врезались посторонние шумы: сопение и треск. В конце коридора Эрика осторожно приблизилась к двери с непрозрачным рифленым стеклом, вытащила свой мобильный телефон и, включив встроенный в него фонарик, свернула в гостиную.

И едва не вскрикнула. В середине комнаты стояла женщина. Невысокая, с призрачно бледной кожей и неровно подстриженными короткими жесткими черными волосами. Ее черные глаза мгновенно сузились до размера булавочной головки, когда Эрика навела на нее луч фонаря. Рядом с женщиной она увидела обмякшего в кресле Кита с безвольно раскинутыми руками. На голове у него был полиэтиленовый пакет, до того туго натянутый, что толстые линзы его очков буквально вдавились в глазницы.

— Вы кто?

— Меня зовут Симона. — Женщина шмыгнула носом, вытирая выкатившуюся из глаза слезу. — Я не хотела его убивать.

— Боже, — дрожащим голосом выдохнула Эрика. Она отвела луч фонаря от тела Кита и нацелила его прямо в лицо Симоны, пытаясь ослепить ее, чтобы выиграть время. Но Симона оказалась проворнее, и Эрика вдруг оказалась прижатой спиной к стене с приставленным к горлу ножом.

— Давай сюда телефон, — спокойно сказала Симона до странного высоким голосом. Эрика ощущала прикосновение холодного металла, карябавшего кожу на шее. — Ты видела, на что я способна. Я не блефую.

Эрика медленно протянула руку, отдавая телефон. Ей стоило больших усилий, чтобы не закрыть глаза. Симона была мала ростом, но смотрела на нее с леденящей жестокостью. Свободной рукой она быстро выключила фонарь. Эрика услышала, как батарея с глухим стуком упала на пол. В темноте зрачки Симоны расширились, как у наркоманки. Она бросила телефон, Эрика услышала, как аппарат захрустел под ее ногой.

— Зачем ты явилась сюда, Эрика Фостер? Я собиралась сделать это и исчезнуть с лица земли. Больше вы обо мне никогда бы не услышали.

Эрика обвела взглядом комнату.

— Нет, нет, нет, в глаза мне смотри, — потребовала Симона. — Сейчас мы пройдем туда, — добавила она, кивком показывая на обмякшего в кресле неподвижного Кита. Симона чуть ослабила хватку, но нож по-прежнему держала у горла Эрики. Они пошли, вихляя из стороны в стороны, словно исполняли некий причудливый танец. Наконец Эрика поравнялась с инвалидным креслом.

— Так, теперь я отступлю на шаг, но не вздумай выкинуть что-нибудь — порежу. Полосну по глазам и по горлу. Это ясно?

— Да, — выдавила из себя Эрика. Покрываясь испариной, она ощутила смердящий дух, исходивший от Кита — запах пота, к которому примешивалась вонь испражнений. Симона отошла к дверному проему и включила свет. Стало светло как днем. Вернувшись к Эрике, она нацелила острие ножа на Эрику и приказала:

— Снимай пакет с его головы.

— Что?

— Что слышала. Снимай. — Она двинулась на Эрику с ножом, от лезвия которого отражался свет.

— Хорошо, хорошо, — произнесла Эрика, поднимая руки. Медленно она стянула пакет с головы Кита. Шея у него была все еще мокрая от пота, и на мгновение ей подумалось, что он жив. Однако лицо его уже распухло и посинело.

— Живей давай, — сказала Симона. Эрика принялась развязывать шнурок. Распутывая его, она паниковала, потому что узел, казалось, затягивается еще туже. Наконец, ей удалось расслабить его и растянуть шнурок. Голова Кита дернулась вверх, и Эрика стала осторожно снимать с его головы пакет, издавший чмокающий звук. Вместе с пакетом она прихватила и его очки, которые соскользнули вверх с его носа, затем пробороздили его лоб. Голова Кита откинулась на спинку кресла. Симона внезапно подскочила к Эрике, и она отпрянула, отведя в сторону руку с пакетом, который она успела сдернуть с Кита.

— Возьми очки, надень на него, — велела Симона. Эрика повиновалась, бережно надев очки на нос Кита и дужки заправив ему за уши.

— За что вы его убили? — спросила Эрика.

— Он должен был умереть. Он ведь меня вычислил. И вам сообщил.

— Он ничего не сообщал. Я сама вас вычислила.

— Он захотел встретиться. А прежде никогда не настаивал на встрече. Я пыталась его выманить, но он упорно отказывался. Вот я и подумала, что ты, видимо, сообразила, как выйти на меня. Паранойя меня не подвела… А отношения между людьми не должна омрачать паранойя, — закончила она, посмотрев на Кита.

— Он вас любил, — сказала Эрика, переводя взгляд с тела Кита на Симону.

— Ага, это как раз то, что мне нужно, любовь мужчины. — Симона скривила рот в саркастической усмешке.

— Что плохого в том, чтобы быть любимой? — спросила Эрика, судорожно соображая. Она пыталась определить, каков будет следующий шаг убийцы, и до тех пор стремилась ее разговорить.

— От тех, кто должен любить тебя, ответной любви сроду не дождешься! — фыркнула Симона. — От матерей. От мужей. От тех, кому доверяешь. Они не оправдывают твоих надежд! И стоит кому-то одному обмануть тебя, начинается цепная реакция по принципу домино… Ты становишься уязвимой, тебя используют, давят на слабые места.

— Мне очень жаль, — произнесла Эрика, видя, что Симона распаляется все сильнее.

— Да ни черта тебе не жаль. Но ты, должно быть, меня понимаешь, да? Вспомни, как изменилось к тебе отношение окружающих после смерти мужа. Они увидели твою слабость. Одни от тебя отвернулись, другие стали использовать в своих интересах.

— Симона… я понимаю.

— Серьезно?

— Да.

— Ну… тогда ты понимаешь и то, почему я на это решилась. Почему убила врача, который не поверил мне, когда меня терзали боль и ужас; писателя, который своим извращенным умом изобретал новые оригинальные способы истязаний, вдохновлявшие моего мучителя; журналиста, из-за которого меня отняли у матери, когда мне было девять лет…

— Джека Харта?

— Джека Харта. Несмотря на свою говорящую фамилию[59], сердца у него нет! Его я убивала с особым удовольствием. Он строил свою карьеру на несчастьях других, зарабатывал деньги на чужих слезах и горе. Он считал себя героем, написав о моей матери… о моем тяжелом детстве… Но я умела выживать рядом с ней, потому что в глубине души она меня любила, любила… И когда жизнь становилась по-настоящему невыносимой, я цеплялась за ту любовь… Больше я ее никогда не видела, меня поместили в детский приют! А знаешь, что бывает с детьми, когда они попадают в такие учреждения?

— Могу себе представить, — ответила Эрика, вновь отпрянув, поскольку Симона истерично рассекла воздух острием ножа.

— НЕТ, не можешь!

Эрика прижала ладони к лицу.

— Простите, и вправду не могу. Прошу вас, Симона. Все кончено, позвольте помочь вам.

— По-твоему, мне нужна помощь, да? Я вполне здоровый нормальный человек! Просто перестала жрать все то дерьмо, что мне швыряли! Я же не родилась такой! Я была чиста и невинна, но меня той невинности безжалостно лишили!

— Успокойтесь. — Эрика выставила вперед ладони, пытаясь защититься от ножа Симоны, которым та размахивала почти перед самым ее носом.

— Ну же, будь честной, Эрика. Разве ты отказалась бы от возможности уничтожить всех тех мужчин, которые стали архитекторами твоего будущего? Мужчин, которые испортили тебе жизнь? Джерома Гудмэна, например? Наркоторговца, который убил твоего мужа и твоих друзей? Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не поступила бы так же, как я. Взяла бы дело в свои руки и отомстила!

Эрика судорожно вздохнула. Она почувствовала, как пот, стекая со лба, разъедает глаза.

— Скажи! Скажи, что ты поступила бы так же!

— Да, я поступила бы так же. — Эрика сознавала, что говорит это в угоду Симоне, чтобы остаться в живых, но сознавала и то, что отчасти понимает Симону, и это потрясло ее до глубины души. Она заскользила взглядом по комнате, пытаясь придумать, как ей вырваться.

— Не отводи глаза! — заорала Симона.

— Простите, — извинилась Эрика, изо всех стараясь не утратить способность мыслить здраво. Она понимала, что находится на волосок от смерти. — Симона, я знаю, что он обварил вас кипятком. Ваш муж. И я пытаюсь понять вашу боль, ваш гнев. Помогите мне понять больше. Покажите, что он сделал с вами.