– Бонг, – ухмыльнулся Вэйлр Лоет. – Бонг, чертов колдун. Бонг! – заорал он, бросаясь к старому другу. Схватил его за плечи и встряхнул, затем прижал к груди, стискивая в крепких объятьях. – Не верю своему глазу, не может быть! Бонг, это же ты, Бонг!

– Я, мой друг, – рассмеялся Тин Лю Бонг и похлопал бывшего пирата по спине. – Я тебя ждал. Утром, глядя на море, я понял, что пришло время нашей встречи.

Лоет отступил назад, выпуская из объятий давнего знакомого, осмотрел его и положил руку ему на плечо, разворачивая в сторону города.

– Идем, – сказал Вэй. – Мой бриг получил рану, нужно вызвать ему лекарей. Ты же еще не научился латать корабли? – Бонг улыбнулся и отрицательно покачал головой. – А зря, весьма полезное занятие. Ты же пропустишь со мной по стаканчику доброго вина?

– Вэй, твое прошлое все больше захватывает тебя в свои руки, – прищурился лекарь с Тригара.

– Пояснишь? – поинтересовался бывший пират.

– Ты и сам все видишь, – невозмутимо ответил Бонг и устремился в сторону портовых ворот.

– Ох уж мне эти твои недосказанности, – усмехнулся Вэйлр, и мужчины покинули порт.

Тина Лоет, закрытая в своей каюте до отплытия «Счастливчика» с острова, пребывала в полном унынии. Может быть, отец и не был бы так суров с ней, но юное создание, забыв всякую осторожность, пригрозило сбежать при первой же возможности и доказать, что способно само себя защитить. И скорей всего, именно эти слова стали причиной тому, что Альен, слушавший спор отца с дочерью, развернулся и покинул каюту, закончив увещевать капитана Лоета, обещая, что Тина будет под его присмотром. Обдумывая все это, девушка страдала.

Во-первых, ссора с отцом была неприятна, а его решительные действия вызывали живейший протест. И вроде хотелось попросить прощения, но фамильное упрямство не позволяло открыто признать раскаяние. А во-вторых… вот тут было все еще сложней. Тине было ужасно стыдно… перед Альеном Литином, в чьих глазах она увидела укор и, как показалось Тине, разочарование. Это было еще неприятней, чем ссора с папенькой. Даже после размолвки Вэйлр Лоет оставался любящим родителем, отходя и прощая свою взбалмошную дочь. А вот Альен Литин был посторонним человеком, принявшим в судьбе мадемуазель Лоет живейшее участие. В отличие от папеньки, он мог охладеть к девушке, разочаровавшись в ней, и тогда он уже точно никогда не поцелует… К дьяволу поцелуи! Тина боялась потерять в лице Литина друга. Хотя и поцелуи терять не особо хотелось…

– И что я за человек такой, – тяжко вздохнула Тина и, завалившись на койку, зарылась лицом в подушку.

Из вязкого омута переживаний девушку вытащил стук в дверь. Она приподнялась и охнула, когда в дверь каюты вонзилось лезвие топора.

– Альен? – подпрыгнула Тина, вдруг решив, что это молодой человек решил освободить ее из заточения.

Однако это оказался всего лишь Мельник. Матрос деловито проделывал в двери окошко, орудуя плотницкими инструментами. Он подмигнул узнице, заметив ее внимательный взгляд.

– Зачем? – хмуро спросила девушка.

– Для пайки, – весело ответил Мельник.

– Я есть не буду, – буркнула мадемуазель Лоет и повернулась к мужчине спиной. – Передайте папеньке, что я объявляю голодовку до своего освобождения.

– Мясник удавится на собственной бороде, – хмыкнул матрос. – Он уже помчался на местный рынок, чтобы порадовать маленького ангела. Обидишь Самеля?

Тина только вздохнула, но не ответила. Есть ей совсем не хотелось. Хотелось, чтобы в окошко заглянул Альен и сказал, что не злится на нее, но молодой человек не спешил успокоить страдалицу, и мадемуазель Лоет совсем сникла, уже ни на что не обращая внимания. Девушка лежала, повернувшись лицом к стене, и выводила пальчиком невидимую букву «А», представляя себе лицо господина Литина, вспоминая его проникновенный взгляд и тот единственный поцелуй, который он подарил ей. И душу щемило от страха, что он уже никогда, никогда-никогда не посмотрит на нее с той теплотой, с которой столько раз рассматривал сначала своего «воспитанника», а теперь ее настоящую. Вскоре защипало не только душу – перед глазами размылись очертания каюты, и слезы солеными ручейками побежали по вискам, промочив подушку.

Когда появился Самель, Тина уже успокоилась и лежала с закрытыми глазами, ругая себя за свое прежнее поведение. И за шарманщика в Порт-Домасо, и за непослушание на «Алиани», и за ревность к Лусите Нарсиа, и, конечно, за сегодняшние угрозы собственному папеньке. Мадемуазель Лоет представила, как безобразно выглядело все это со стороны, и ей так отчаянно захотелось обнять отца, уткнуться в его грудь лицом и попросить прощения за все-все-все… И за позор перед всем городом на ее пятнадцатилетие, и что не оправдала его чаяний, не став благородной девицей, за свою брань и попытку побега. За то, что заставила его нервничать, и за то, что наговорила опять кучу нехороших слов. Тине так хотелось оказаться в теплых и любящих объятьях. Что может согреть лучше них, когда на душе так тяжело и горько?

Девушка поднялась с койки и подошла к дверям. Ответом на ее стук стали приближающиеся шаги. Окошко открылось, и в каюту заглянул Кузнечик.

– Что, лапа? – спросил он с улыбкой.

– Вернулся ли папенька? – спросила мадемуазель Лоет.

– Капитан прислал плотников, но сам он еще не вернулся, – последовал ответ. – Ты хочешь чего? Может, есть? Пить?

– Я хочу к папеньке, – всхлипнуло несчастное юное создание и вернулось на койку, вытирая вернувшиеся слезы.

– А поесть? – удивился Кузнечик. – Лапа, тебе надо…

– Ничего мне не надо, я папеньку видеть хотела, – ответила девушка и снова спрятала лицо в мокрой подушке.

Самель появился с подносом после Кузнечика. Он шумно вздыхал у открытого окошка, но так и не смог добиться от своей любимицы внимания. Великан сокрушенно покачал головой, поставил на крышку, закрывавшую окошко, то, что принес, и оставил Тину наедине с ее переживаниями. Девушка посмотрела на окошко; теперь ей стало стыдно и перед коком. Добрый дядюшка Самель старался, а ей кусок в горло не лез, даже из вежливости. Тина еще не помнила, чтобы в жизни ей было так тоскливо, как сейчас.

– Все из-за этого Литина, – проворчала мадемуазель Лоет. – Чтоб ему пропасть.

А уже через минуту Тина испуганно просила Всевышнего не слушать ее. Лаифа, Ржавый, море – ее желанию так легко было сбыться!

– Не хочу, – замотала головой мадемуазель Лоет, рывком садясь на койке. – Не надо!

– Чего не надо? – услышала она и обернулась к двери.

На нее смотрел Альен Литин, живой и невредимый. Молодой человек глядел на нее внимательным взглядом и хмурился.

– Ты плакала, – заметил он.

– Вот еще, – фыркнула Тина, пряча покрасневшие глаза.

– А я принес тебе пирожные, ореховые, – с улыбкой произнес Альен. – Ты любишь ореховые пирожные? У них тут примечательная кондитерская, даже не ожидал.

Волна необоснованного возмущения неожиданно сменила всю прежнюю тоску. Она тут страдает, переживает за него, а он… он по кондитерским ходит?!

– Тина, – позвал ее Альен, – мне было скучно без тебя. Поужинаешь со мной?

– Как? – спросила мадемуазель Лоет, рассматривая дверь.

– Очень просто, – подмигнул Литин. – Только сначала забери пирожные, руки занимают.

Заинтригованная девушка подошла к двери, забрала красивую коробочку, перевязанную красной лентой.

– Никуда не уходи, я скоро вернусь, – сказал он Тине, усмехнувшейся на его просьбу, и исчез.

Мадемуазель Лоет высунула голову в окошко, пытаясь увидеть, куда направился ее «опекун». Только сейчас до нее дошло, что исчезла еда, принесенная до этого Самелем, а она даже не заметила, как кто-то подходил к дверям. Ждать оказалось недолго. Вскоре вернулся Альен, ведя за собой Самеля, несшего новый поднос. Великан с невозмутимым видом остановился за спиной Литина. Тот снял с руки кока небольшую скатерть и велел Тине накрыть ею стол, после передал блюдо, накрытое крышкой, столовые приборы и вазу с фруктами. После накрыл салфеткой свой импровизированный стол, состоявший из откинутой крышки, закрывавшей окно в двери, поставил свою тарелку, взял вилку с ножом и втянул носом запах.