Холостой, одинокий, подающий большие надежды… вкалывающий по двадцать четыре часа в сутки. Хотя грех жаловаться! И чин весьма приличный, и жалованье соответственное, и занятие мне по душе.

СМЕРШу удалось заявить о себе. Нас ещё не боялись, но уже начали уважать.

Денщик (как без него при офицерской-то службе?) из солдат-инвалидов[25] внимательно оглядел меня со всех сторон и кивнул, ободряя:

— Прынц!

— Одобряешь, выходит?

— Как не одобрить?!

— Спасибо на добром слове, голубчик! Вот тебе рубль, можешь сходить в кабак. И да, я могу вернуться сегодня не в настроении, только ты внимания особо не обращай. Завтра буду как обычно!

— Как прикажете, господин капитан-поручик.

Ну да, мундир на мне не гвардейский. В лейб-гвардии меня б величали без всяких «капитанов».

Во дворе ожидала запряженная коляска. Кучер, тоже из инвалидов, вскинулся, вопросительно поднял глаза:

— Куда прикажете, вашскородь?

Я назвал адрес.

Вот и нужный дом. Я с лёгкостью спрыгнул на землю, велел кучеру:

— Жди меня здесь, братец. Я скоро.

Суетящиеся лакеи, новый дворецкий, выписанный из имения вместо убитого Гаврилы — вертлявый, смуглый, гибкостью движений напоминающий балеруна или лицо весьма нетрадиционной ориентации.

— Простите покорно, но князь отсутствует!

Это для меня далеко не новость. Карьера Трубецкого покатилась под откос. Недавно его откомандировали на Урал: подальше от двора, поближе к властному и самоуправному Демидычу. Посмотрим, как коса на камень найдёт.

— Благодарю за известия, но мне князь не нужен. Я хочу нанести визит Анастасии Гавриловне. Она дома?

Ответный кивок. И это мне было известно — дражайшую половину Юрий Никитич с собой не взял, да и сама Анастасия Гавриловна в декабристки не годилась. Не из той породы, чтобы бросить Петербург с его балами и развлечениями и отправиться вслед за мужем в условия, мало отличающиеся от каторжных.

— Анастасия Гавриловна у себя. Как прикажете доложить?

— Скажи, что её хочет видеть старший следователь СМЕРШ Елисеев. ОЧЕНЬ хочет! — выделил я, чтобы меня не отфутболили под предлогом мнимой болезни.

Дворецкий исчез. Я присел на любезно предоставленный диванчик, закинул нога на ногу.

Ожидание длилось недолго.

— Княгиня ждёт вас. Ступайте за мной, я проведу.

Анастасия Гавриловна встретила меня в роскошном бальном платье брусничного цвета. Её красивые глазки выражали скорее любопытство, нежели испуг. Тонко очерченные губы растянулись в улыбке:

— Ваше лицо мне знакомо, господин офицер.

Я склонил голову, взял треуголку подмышку и лихо щёлкнул каблуками, изображая вояку-мужлана:

— Так точно. Если помните историю с пропавшими алмазными вещами — я один из тех, кто способствовал их возвращению. Старший следователь СМЕРШ Пётр Елисеев.

Княгиня послушно кивнула:

— Всё верно, теперь моя память восстановилась. Что привело вас ко мне, господин Елисеев? Или я могу звать вас как-то иначе?

Последнюю фразу она произнесла с немалой долей кокетства. Ну да, кот из дома, мыши в пляс. Пока муж в командировке, можно смело вертеть хвостом перед каждым встречным и поперечным.

— Визит мой имеет неофициальный характер, называйте, как считаете нужным.

— Тогда я буду звать вас Петром. Не возражаете?

— Никоим образом, Анастасия Гавриловна. А привело меня всё тоже старое дело с алмазными вещами.

— Боже мой! — всплеснула руками Трубецкая. — А разве вы не нашли вора и не отыскали покражу?

— И вора нашли, и поклажу отыскали, — подтвердил я, с трудом удерживаясь от того, чтобы не перейти на крик: мне претила игривая манера общения этой дебелой красавицы. Она подавала себя эдакой малолетней шалуньей и проказницей, которой всё можно и всё разрешено.

— Тогда я решительным образом ничего не понимаю! — прощебетала Трубецкая.

— Мы не нашли убийцу поручика Карташова, а я не люблю, когда убийцы бродят на свободе.

— Какой ужас! — покачала прелестной головкой Анастасия Гавриловна. — Мне становится дурно от мысли, что за окном дома могут ходить те, для кого лишить человека живота, представляется обыденным… как дневной сон.

Давненько я не мог позволить себе дневной сон. Служба начиналась с первыми петухами и заканчивалась далеко за полночь, приходилось иметь дело с негодяями разных калибров и рангов, но сегодня особенный случай.

— Не надо искать убийц столь далеко от вашего дома, — вкрадчиво проговорил я. — Скажу больше — один из них находится сейчас внутри.

— Боже! — с притворным испугом вскрикнула Анастасия Гавриловна. — Вы пугаете меня, Пётр, теперь мне не дурно — я по-настоящему боюсь! Подумать только, мне приходится делить кров с настоящим злодеем! Надеюсь, вы немедленно арестуете его и обезопасите стены этого дома?!

Я отрицательно мотнул головой:

— Увы, не в моей власти свершить правосудие!

— Почему, Пётр?

— Начальство запретило. Я скован по рукам и ногам инструкциями и приказами.

— Печально, — вздохнула Трубецкая. — А как же я?! Как мне быть, кого опасаться?

— Вам нечего опасаться! — решительно заявил я.

— Потому что вы меня защитите?!

Её щёчки приобрели изумительно-пунцовый цвет, проступивший даже через густой слой белил. Грудь вздымалась, в затуманенных поволокой глазах разлилась истома.

Мне стало тошно от ломаемой комедии, я не выдержал и грохнул кончиком шпаги об пол.

Княгиня вздрогнула, её взгляд прояснился и стал прежним — расчётливо-циничным.

— Не надо игры! Перестаньте притворяться. Убийца — вы!

— Что вы сказали, Пётр?! Я не ослышалась?

Ресницы женщины задвигались вверх-вниз, будто крылья бабочки.

— Вы не ослышались. Я сказал правду — вы убийца.

— И кого же я убила? — в её голосе прорезались насмешливые нотки.

— Вашего любовника, поручика Карташова.

— Господин Елисеев, вы заговариваетесь!

— Ошибаетесь, Анастасия Гавриловна!

— Хорошо, — она устало опустилось на мягкий пуфик. — Допустим, поручик действительно был моим любовником. И что с того? Молва приписывает мне много разных похождений. Да, я далеко не ангел и не светоч добродетели! Я — женщина, которая хочет любви, много любви, и привыкла получать то, чего хочет. Думаете, я одинока в своих желаниях?

— Уверен, что жён, наставляющих рога своим супругом, всегда хватало.

— Тогда зачем мне понадобилось убивать Карташова?! Муж знал о моих изменах. Некоторые происходили у него на глазах, а он терпел. Трус! — вдруг выкрикнула она. — Ванька Долгорукий брал меня в любое время, когда только хотел, а супруг лишь стыдливо отворачивался! Ну, Елисеев, говорите — с какой стати я бы лишила живота своего любовника?! Того, кто дарил мне радость, доставлял утеху моему телу, радовал душу!

— Всё очень просто, — я пожал плечами. — Ваш муж привык прощать измены, но никогда не простит воровства. Ведь это вы украли у него драгоценности, чтобы подарить их любовнику. Даже не знаю, зачем вы на это пошли: надеялись свалить вину на прислугу?

Княгиня презрительно фыркнула и отвернулась. Не обращая на её выходки внимания, я продолжил:

— Известие, что ваш супруг пожалуется самой императрице, а та велит Ушакову расследовать пропажу, стало для вас неприятной неожиданностью. Впрочем, когда Тайная канцелярия выслала молоденького неопытного копииста, вы успокоились. Но потом земля едва ушла из-под ваших ног: убили Варю, вы с трудом выкрутились из щекотливой ситуации, разыграв сценку и стащив у мёртвой девушки записку от вашего любовника. Кстати, это наводит на мысль, что не такой уж всепрощенец ваш супруг. Наверняка ему давно надоели ваши выходки — интрижка с Карташовым могла переполнить чашу его терпения.

— В тот день я думала не столько о себе, сколько о муже. Я забочусь о нём как умею, — пробурчала княгиня.

— Сомневаюсь! Думать и заботиться вы можете только о себе. Честь супруга для вас пустое место. Карташова хладнокровно зарезали, чтобы он ничего не выдал: уверен, ему было что рассказать, а в Тайной канцелярии умеют развязывать языки и хорошо слушать.