Задумался Ушаков, не понимая, к чему государыня клонит. Была, конечно, вина на нём всякая, но как спроведать, что гложет царицу, а узнав — отвертеться?

Решил идти по-военному, напрямик. В лоб и спросил:

— Что за расстройство такое, матушка? Я тебе обо всех делах своих ежедневно доклад делаю, эстракты пишу. Ничего не утаиваю. Коли виновен кто, так и сказываю. Верных людей не забижаю.

— Не забижаешь? Ну-ну. Пошто обыск у князей Малышевских учинил, чем они провинились? Да мало того, что дом вверх дом поставил, так ещё и имущество дорогое изъял, будто тать какой!

Ушаков облегчённо повёл плечами.

— Прости, государыня, неведомо мне ничего о сиём обыске. Нигде в делах моих князь Малышевский да родня его не проходит. Коли б была на то нужда, я б тебе сразу о том рассказал.

— Вот как?! А ты почитай тогда сию жалобу да поведай, не твои ль молодцы здесь отличились.

Юркий секретарь подскочил, вынул свернутую трубочкой бумагу.

«Донос? Интересно, чем же я Малышевского зацепил? Нет у меня к нему вопросов… Пока нет».

— Дозволь, матушка.

Не дожидаясь ответа, Ушаков взял из рук секретаря бумагу, вчитался в текст:

К жалобной грамотке прилагался обширный перечень утраченного имущества.

Великий инквизитор покачал головой:

— Нет, государыня. К сему мои люди касательства не имеют.

— Не имеют, говоришь? Пусть так оно и есть. Отложу обиду Малышевских в сторону. Поведай тогда, свет Андрей Иванович, с кой стати фельдмаршала Миниха разобидеть велел?

— Миниха?! — поражённо воскликнул Ушаков.

— Яво самого, Бурхарда Христофоровича. Карету его ухари твои остановили под предлогом обыска учинения. Ну да Миних у нас орёл еройский. В драку кинулся. — Императрица усмехнулась, явно одобряя подвиги фельдмаршала. — Двоих кулаками положил, да потом насели на него скопом, связали, весь скарб ценный отобрали, велели радоваться, что в крепость не повезут. Дескать, приличествующих улик не нашли. Чем Бурхард Христофорович провинился? Какая нужда тебе в том разоре была? Сумлеваться я стала в полезности учреждения твоего. Много воли взял, Андрей Иванович!

Генерал-аншеф низко склонился:

— Ежли считаешь, что моя в том вина — секи сей же час голову. Токмо я правду говорю — не по моему ведомству Малышевские с Минихом проходят. Не давал я на их счёт никаких указательств. Другой кто-то пошаливает да мной прикрывается. Дай срок — отыщу самозванцев!

Елисееву было грустно. Вторая увиденная им за сегодняшний день смерть, к которой вдобавок оказался причастен его потомок, сильно переменило его настроение. Оставаться в доме Трубецких он больше не мог. Наскоро уладив с сыщиком все дела письменные, засобирался в Тайную канцелярию для доклада Ушакову.

«Пётр» дотоле ни во что не вмешивавшийся, отвёл в сторонку, спросил тихо:

— Слушай, пока маза сама в руки прёт, переговори с полицаем: пусть паспорт мне выпишет. А то привяжется без тебя кто-нибудь и загремлю я в Сибирь или в солнечный Магадан.

— Магадан?

— Это, братишка, такое далёкое место. И лучше б тебе не знать, где это.

Копиист кивнул. Мысль потомок высказал здравую. Подошёл к сыщику, перекинулся несколькими словами, объяснил, что да как приключилось со сродственником, в конце молвил главное:

— Сделай милость, помоги хорошему человеку.

Сыщик удивился:

— Вот те раз. А я думал, что он с тобой, по вашей канцелярской части.

— Может, и возьмёт его к себе Андрей Иванович. Особливо после сегодняшнего.

Сыскной чиновник согласился:

— Должон взять. Толковый у тебя, Иван, братец. А то может к нам его пристроишь? В приказе завсегда людишек недохват. Лишним не станет.

— Ежли в канцелярии не сладится, так мы чрез тебя место поищем. Но пока хотелось бы вместе служить. Не чужие, чай.

— Вам решать, неволить не стану. Не волнуйся, Елисеев, о бумагах я похлопочу. Паспорт к завтрему выправим. После полудни в приказ приходите. Спросите Чиркова Бориса, это я.

— Спасибо, сударь!

— Полноте! Вы меня от большой обузы спасли. Убивца отыскали и разоблачили. Как вас не отблагодарить, да такой малостью?! Чирков добро помнит!

Покидая дом Трубецких, сыщик забрал с собой полицейского. Тело погибшей горничной и её убийцы увезли на телеге в церковь: отпевать да хоронить.

Елисеев поведал о договорённостях потомку, тот обрадовался:

— Не зря, получается, с тобой сходил.

— Что есть, то есть. Лихо ты злодея под монастырь подвёл.

«Пётр» задумчиво почесал затылок:

— Знаешь, Вань, чем больше я на эту тему размышляю, тем всё больше сомневаюсь. Не складывается у меня.

— Что не складывается?

— Знал бы, так сказал. Вроде все улики одна к другой: и повод был — ревность к барину, и улику оставил — кушак. Даже понять могу, почему он его прошляпил, с собой не захватил. Не профессиональный же убийца, чтобы хладнокровно следы заметать. Сначала грохнул, потом запаниковал. Девяносто девять человек из ста так проколются. Ещё и при допросе сбежать попытался, хотя никто его ни в чём не обвинял. Как ни крути — цельная мозаика. А вот всё равно: сомнения в печёнку вгрызлись и жрут меня, сволочи. Упустили мы с тобой что-то. Но вот что?

Копиист пожал плечами. Дескать, ты спросил, тебе и ответ держать. На мой-то взгляд, всё как надобно сложилось.

Потомок продолжил:

— Дорого б я за то заплатил, чтобы узнать. Вдобавок, как подумаю, что из-за меня мужик тот под лошадь попал, так совсем в узел связывает.

— Совесть, братец, это хорошо. Без совести быть — в паскудстве пребывать. Но напраслину на себя не возводи. Камердинер убился не по твоей вине. На дорогу глядеть было надобно. А уж стрекача давать от служителя государева совсем невместно.

— Вань, у тебя на квартире водка есть?

— Брось, Петя. Не в прок сие лекарство.

Елисеев отвёл потомка на квартиру, а сам снова отправился в крепость.

К Ушакову его допустили быстро, лишь Хрипунов задержал перед аудиенцией.

— Ты, Вань, смотри, будь осторожнее.

— С чего бы?

— Не в духе начальство наше.

— Случилось чего?

— От матушки-императрицы выволочку сёдни получил. Прискакал из дворца злющий, всем хвоста накрутил, да ругался матерно.

— За что — ведомо?

— Кто-то за спинами нашими злодействует. От имени Тайной канцелярии преступления творит.

— Дела-а-а, — протянул канцелярист.

Андрей Иванович был мрачнее тучи. Не глядя на Елисеева, спросил:

— Сыскал утрату?

— Никак нет. Сего дня возможности не представилось.

— И как сие приказываешь понимать? — удивлённо вскинулся Ушаков.

От него исходили столь явные эманации злости, что Елисеев, опасаясь вспышки гнева, быстро-быстро заговорил.

Генерал-аншеф слушал внимательно, вопросами не перебивал. Иногда кивал, иногда хмурился. Лишь потом, когда Иван закончил, спросил:

— Выдал, значит, себя душегубец.

— Чирков из Сыскного приказа к такому разумению пришёл, — осторожно произнёс Елисеев.

— Молодцы вы с братом. Нос сыскарям утёрли, — обрадовался Ушаков. — Хучь одно приятное известие за весь день.

— Дозвольте вам Петра на очи представить, — попросил Елисеев. — Таланты в брате моём имеются, что пользу Отечеству могут принесть.

В голове мелькнуло весёлое от потомка, который наблюдал за происходящим на расстоянии глазами канцеляриста: