— Какое?!

— Млин! Блестящее что-то.

— Пряжка от ремня есть. Сгодится?

— Покажи.

Пряжка и впрямь годилась в качестве импровизированного зеркальца. Я поднёс её к губам девушки и спустя короткое время констатировал ожидаемое:

— Не дышит она. Умерла.

— Убили, — поправил Иван и перекрестился. — Отмучилась, значит. Упокой Господь её Душу!

— Аминь!

Я кивнул, потом подержал руку девушки:

— Тёплая. Совсем недавно убили. Меньше часа, наверное.

Иван уважительно посмотрел на меня. Я смутился:

— Ты это брось! Я тебе не Знаменский и не Томин!

— А кто это?

— Сыщики. Только не всамделишные.

— Из дедективов?

— Из них самых. Дедективней некуда.

Я продолжил осмотр тела: развязал платок, откинул концы.

— Сюда посвети.

— Сейчас.

— Посмотри на левый висок.

— А что с ним? — склонился Иван.

— Видишь, это след от удара. Думаю, дело было так: её сначала оглушили, стукнув в висок, а потом задушили этим поясом.

— Кушаком.

— Хорошо, кушаком. И произошло это, очевидно, когда все занимались сбрендившим поваром. По времени совпадает. Кто-то удачно воспользовался моментом. Интересно, а зачем кому-то понадобилось её убивать? Счёты сводили?

Иван смущённо кашлянул. Я повернулся к нему.

— Гаврила сказывал, что с энтой Варей барин забавлялся.

— И что с того? Думаешь, он убил? — предположил я.

— Окстись! С какой стати ему сиё делать! Да и на службе он был.

— Это ещё надо проверить, — загорелся я.

— И думать забудь! По всему видно, что глупость.

— Почему глупость? Надо рассматривать любые версий. Может, твой Трубецкой всё равно, что тот Джек-потрошитель, только нашего розлива. Убийца-маньяк!

— Петюня, сдаётся мне, что тебя нужно к тому же дереву, что и итальянца, привязать, да водичкой охолонуть, — язвительно произнёс канцелярист.

— Я в порядке предположения, — обиделся я. — А алиби у всех в доме проверить придётся. Чужой бы сюда свободно не попал. Из своих кто-то орудовал. Даже не сомневайся.

— Что за «алиби»?

— Потом объясню. Термин такой юридический.

Иван задумался.

— Вдруг у неё хахаль был? Терпел-терпел, да не вытерпел.

— А что, согласен! Ревность — мотив серьёзный. Не одного человека на тот свет из-за неё спровадили. Потому принимается. Молодец, чернильная твоя душа!

Елисеев смущённо улыбнулся.

К цветастому пояску, обхватывающему сарафан девушки, крепился небольшой кармашек из ткани.

— Гаман называется, — пояснил канцелярист.

Я проверил его содержимое и нашёл несколько медных монет и клочок бумаги.

— Записка, — обрадовался Елисеев.

— Читай, — попросил я. — А то мне все эти ваши «яти» и «еры» как арабская грамота.

— «Жду завтра к вечору у меня. Весь истомился. Твой К.»

— Ясно. Шуры-муры-лямуры. Что за таинственный «К», который пишет амурные записки нашей горничной?

Елисеев помотал головой:

— Кто будет горничным записки писать? Да и насчёт грамотности сумлеваюсь.

— Сомневаешься? Вот сейчас и проверим.

Я вышел к подпиравшему вход в дровяник Гавриле.

— Скажи-ка, любезный, покойная горничная читать-писать умела?

— Полноте, сударь. На что дворовой девке сия наука? Баловство да и только.

— Понял, спасибо.

Я повернулся, собираясь вернуться к досмотру, но тут в голову пришла ещё одна мысль. Девушка, судя по одежде, куда-то ходила. Накидка на ней определённо не для домашней носки, а для выхода «в люди».

— Ещё вопрос, Гаврила.

— Слушаю, сударь.

— Покойница то ли куда-то ходила, то ли откуда-то пришла. Может, знаешь?

— Как не знать?! Конечно, знаю. Барыня её с самошнего утра в аптеку посылать изволила.

— Зачем?

Гаврила, должно быть, удивился моей тупости.

— Дык за лекарствами. Дохтур нашей матушке всякие отвары да мази прописал для здоровья телесного. Вот она и снарядила Вареньку, царствие ей небесное!

Вернувшись, я передал всё услышанное Ивану.

— Так я и думал, — протянул он. — Несравненная Анастасия Гавриловна наставляла рога своему супругу, а горничная в том ей помогала: записочки носила, о встречах договаривалась.

— Думаешь записка для княгини?

— А для кого ещё? Мне многое про неё сказывали.

— Тебе виднее, — не стал спорить я. — Только записочку положи обратно, чтобы полицейским было б потом чем заниматься.

— Давай мы её спрячем и никому показывать не будем, — предложил Иван.

Я усмехнулся:

— Никак пожалел? Кого интересно: Трубецкого или его супругу?

— Анастасию Гавриловну.

Елисеев потупился и стал ковырять носком башмака землю. Мне стало ясно без слов.

— Нечего её жалеть, Иван. Не заслужила она такого обхождения. Знала, на что идёт. А если умная, так сама отопрется.

— Злой ты.

— Я — не злой, я — практичный. С твоего разрешения пойду с Гаврилой ещё побеседую. А ты тут побудь, полицейских встретишь.

Выйдя к Гавриле, я сходу попёр на таран. Взял его под локоток и отвёл в сторонку, чтобы нас не подслушали любопытные товарищи, которые нам вовсе не товарищи. А страждущие до последних новостей нет-нет, да появлялись. То девка какая неторопливо пройдёт в подозрительной близости, то знакомый уже мальчуган-казачок затеет рядышком игру.

Я таинственно понизил голос:

— Вот что я хочу узнать от тебя, приятель мой ситный: скажи, есть ли среди твоих тот, кто глаз на Варю мог положить и кому б барские заигрывания с ней не понравились?

Дворецкий нахмурился.

— Понимаю, к чему клонишь, сударь. Камердинер барина Антон давно к Варюшке дышал неровно.

— Антон, говоришь. Пойдём-ка, посмотрим на твоего камердинера. Заодно потолкуем немного.

Раздался приглушённый женский крик, послышалось чьё-то падение. Я мгновенно определил источник шума: что-то происходило в дровянике. Мы кинулись к нему и наткнулись на совершенно потерянного Ивана, который огорошил нас странной просьбой:

— Воды.

— Что?! Какой воды?

— Барыня внутрь зашла на Варю посмотреть. Увидела труп, дурно себя почувствовала, даже упала. Воды принести просила.

Что-то мне эта сценка при всей её реалистичности напоминала, но я пока не мог вспомнить, что именно. В тот самый миг. Когда в голове прокручивались возможные варианты, из дровяника, покачиваясь, вышла виновница последнего переполоха.

Княгиня выглядела бледной, едва не падала.

— Вам худо? — взволнованно крикнул дворецкий.

— Со мной всё хорошо. Благодарю вас, сударь, — обратилась она к Ивану. — Я справилась. Воды мне не надо.

Сказав это, она попыталась пройти вперёд, но пошатнулась.

— Охти ж мне! — воскликнул Гаврила и подхватил барыню. — Пойдёмте, Анастасия Гавриловна, я вас до опочивальни доведу, да девок кликну. Потом дохтура позову. Пусть для успокоения чего-нибудь даст.

От нашей помощи он отказался:

— Не надо. Сам справлюсь.

Прежде чем уйти в сопровождении дворецкого, княгиня повернулась к нам и заплетающимся языком попросила:

— Найдите душегуба, господа сысчики.

— Найдём, Анастасия Гавриловна. Всенепременно найдём, — заверил Иван.

Княгиня кивнула, и на какую-то долю секунды в глазах её появилось странное выражение, облегчённое и немного насмешливое, хотя никаких поводов для веселья я не видел.

— Ну-ка, зайдём, — я практически затолкнул Ивана в дровяник и снова склонился над убитой.

Сунул руку в этот, как там его… гаман и обнаружил, что ничего, кроме медной мелочи в нём нет.

— Вань, признавайся: записку на место вернул?

— Я сделал всё, как ты просил.

— Понятно. — Я нервно усмехнулся. — Провела тебя Анастасия Гавриловна, а ты её ещё пожалел.

— Загадками говоришь.

— Да какие загадки! Записки нет.

— То есть как — нет?! — захлопал глазами Иван.

— Да вот так! Нет и всё. Скажи спасибо, Анастасии Гавриловне. Разыграла комедию, будто в обморок грохнулась. Ты за водой метнулся, а она не постеснялась карманы у трупа обшарить, компромат убрала. Вот и верь ей после такого.