Рынок встретил нас уже не просто привычным, но даже ставшим родным многоголосым гудением человеческого улья. Люди сновали между прилавками бесконечным пестрым потоком. И как бы они когда-то ни опасались, но упорядоченность рядов ничуть не мешала им бродить по курзыму, осматривая его от первого до последнего прилавка, даже если нужный товар находился сразу же.

Но это был негласный закон курзыма. Хотя… кто приходил по делу, тот выбирал, что нужно, и уходил. А вот завсегдатаи появлялись на рынке ради того, чтобы поговорить, обменяться слухами, поглазеть на заезжих торговцев или похвастаться чем-нибудь, будь то обновка или же новость. Или, к примеру, как когда-то говорила мне одна старушка, заглядывали поругаться с кем-нибудь и тем выправить свое дурное расположение духа. Хвала Белому Духу, тагайни всё же были миролюбивы в большей степени, и скандалисты встречались нечасто. Хотя они и ругаться умудрялись по дружбе, как Сурхэм и Тамалык, получая от ссоры больше удовольствия, чем обиды. Обожаю моих тагайни!

– Милости Отца, дайнани! Не желаешь ли сладостей? Смотри, для тебя приготовил! Твои любимые азары, как знал, что зайдешь!

– И тебе милости Белого Духа, Миньхэ! Непременно подойду и возьму азары. Хорошо, что приготовил!

– Врет, – меланхолично отметила Эчиль, и я сверкнула широкой улыбкой:

– Знаю.

– Дайнани! Пусть духи не оставят дом дайна своей заботой!

– И тебе их благоволения, Эйшен!

– Ашити! Ай и хороша наша дайнани, краше солнца, вот какая! А если еще новый филям наденешь, так и мужа ослепишь!

– Побойся духов, Бартынай, как дайну Айдыгер поднимать и тебя защищать, если он ослепнет?

– А ты на что? Ты Танияру само сердце. Ты стучать для него будешь, а он править.

– Сердце – не глаза!

– Так дайн сердцем всё видит, а глаза что! Две гляделки. А не хочешь филям, так у меня браслеты какие, смотри сама!

– Посмотрю, Бартынай, обязательно посмотрю. Вот закончу с делами и погляжу, чем сердце дайна порадовать хочешь.

– Да что там у него смотреть! Ты у меня посмотри, дайнани, тут не только сердце дайна, тут и твоя душа песни петь будет!

– Ты чего лезешь…

– Дайнани! Пусть счастье твой дом не оставит, а духи милостью! Гляди, какие платья привезла! Таких нигде не пошьют, а я пошью! И все на тебе да на Эчиль ладно сядут! Вот уж и красавицы вы у нас! Знали братья, кого взять! Глаз не отвести. А в новых платьях и вовсе мужья только на вас смотреть будут, обо всем позабудут!

– Спасибо за доброе слово, Дэрэм! И тебе милости духов! Мы с Ашити на обратном пути подойдем и посмотрим.

И так на протяжении всего курзыма. И сразу было видно, где завсегдатаи, где айдыгерцы из удаленных поселений, а где гости дайната. Первые вели себя со спокойной уверенностью. Не стесняясь, льстили, привлекая внимание к своему товару. Могли остановить и затеять разговор или же приветствовали и выкрикивали вопросы на ходу. Это был разговор среди своих, почти по-домашнему.

Вторые непременно здоровались, желали милости Создателя и иногда спрашивали, но без уверенности первых. Если приходили торговать, то особо не напирали, предлагая товар. Просто показывали, что привезли, и, получив похвалу, улыбались с толикой смущения и кланялись. С этой категорией людей я задерживалась сама. Заводила недолгий разговор, могла что-нибудь купить. В общем, старалась, чтобы они ощутили себя своими, как и завсегдатаи. А когда встречала их в следующий раз, ощущение натянутости уже исчезало, и меня встречали широкой улыбкой и разговаривали уже с той же уверенностью, что и постоянные торговцы и посетители курзыма.

Что до гостей дайната, то и им я не отказывала в приветливом слове. Люди проделывали долгий путь, занимавший дни, а у кого-то и недели, чтобы посмотреть на Айдыгер, курзым и дайнани. А так как это были все-таки тагайни, к тому же готовые к новым познаниям, то удерживало их от расспросов только присутствие моего телохранителя. Но если осмеливались, я не отказывала. Иногда и сама первой начинала беседу, если замечала, что рот гостя полон вопросов, но он никак не может решиться дать им свободу, в этом случае первой спрашивала, откуда он прибыл, была ли легкой дорога, нравится ли ему в Айдыгере. И постепенно беседа завязывалась.

Мы шли с Эчиль, попутно разговаривая с людьми, а заодно поглядывали на поддержание установленного порядка. Придраться оказалось не к чему. Впрочем, сложно было бы превратить достижения Керчуна в хаос за короткое время, учитывая, что курзым был постоянно под присмотром. Не нарочито, конечно. Просто он был под носом, и потому столичный рынок будет образцовым в любом случае, по крайней мере, пока Иртэген не разрастется еще больше, и государи отдалятся от народа. Хотелось верить, что подобного не произойдет никогда, но… Мне не дано было заглянуть в будущее. Но я и мой муж готовы были сделать всё, чтобы грядущее было таким же чистым и светлым, как описанное Шамхаром прошлое. Не идентичным, ибо повторить уже пройденное невозможно, но не менее прекрасным, пусть и по-своему.

– Это ты дайнани?

Вопрос, заданный невидимым мне пока мужчиной, остановил на месте, и я повернула голову на голос. Юглус, сопровождавший меня, выступил вперед и накрыл рукоять ленгена ладонью. Ему тон чужака явно не понравился, как и Эчиль, нахмурившей брови.

– Ты кто такой и зачем обратился к дайнани? – сурово вопросил мой телохранитель.

– Так все с ней говорят, почему я не могу? – без тени страха спросил мужчина и шагнул вперед.

Был он молод и миловиден. Держался несколько вызывающе, но я не спешила делать выводы. Эчиль опередила меня, и теперь я оказалась закрыта не только спиной ягира, но и свояченицы. Я обошла ее и встала рядом с Юглусом.

– Милости Отца, – приветствовала я. – Кто ты?

– Я старший каанчи из тагана Долгих дорог, – гордо, даже заносчиво ответил он.

– А имя? – полюбопытствовала я, живо вспомнив мою несостоявшуюся убийцу Банык, которая пыталась зарезать меня после того, как мы с Архамом ночевали в ее доме. Тогда меня спасли мои рырхи. Дело происходило в том самом тагане. И теперь я понимала, откуда гонор, с которым обратился ко мне молодой человек.

– Мое имя Шакин, – тем же тоном ответил каанчи.

– Мое имя Ашити, – сказала я, – его дала мне моя названая мать шаманка Ашит. Моя родная мать назвала меня Шанриз. Ты можешь называть меня любым из них, оба эти имени мне дороги. Что привело тебя в Айдыгер, Шакин? Долгие дороги далеко отсюда.

– Я хотел посмотреть на тебя, Шанарыз, – произнес Шакин. – Я буду называть тебя так, потому что ты пришлая.

– Чего? Чего он сказал? – вопросила спорщица Хыну, которая давала Хасиль пустые советы по устройству больницы, даже не зная, что строится. – Кого назвал пришлой?

Женщина подбоченилась и обвела взглядом замерший разом курзым, по крайней мере, ту часть, которая услышала слова незваного гостя Айдыгера.

– Люди! – воскликнула Хыну. – Это что же такое делается? Какой-то каанчи нашу дайнани будет пришлой называть?! Да ты сам пришлый! Мы Ашити уже давно знаем, а тебя видим в первый раз!

– Ты бы язык за щекой подержал, – как бы между прочим заметил Ярдым – помощник кузнеца, некогда гнавший меня от кузницы. – Так ведь и младший каанчи старшим стать сможет раньше времени.

– Что за мышь писком пугает? – подошел к нам пагчи Ерым. В этом племени «кошмар» из моего мира давно прижился и широко использовался. Рядом с ним нахмурился неизвестный мне унгар, но они явно пришли на курзым вместе.

– Дичь к рырхам сама пришла, – криво ухмыльнулся кийрам, а за его спиной усмехнулись пришедшие с ним охотники.

Люди смыкали круг, центром которого стали мы с каанчи. И если он пришел с ягирами, то им сейчас было бы не пробиться на помощь. Айдыгерцы, и не только они, были заметно злы. Подняв руки, я воззвала:

– Успокойтесь, добрые люди! – После посмотрела на Шакина. – Как видишь, пришлой меня никто не считает. Эта земля – мой дом, а я верная дочь Белого Духа. У нас мир и согласие, зачем ты несешь сюда вражду? Или ты не слышал, кто готовится спуститься с гор?