Лучше уж пусть сомневаются, но слушают и размышляют, чем сразу отмахиваются, вроде тех каанов, кому закрыла глаза и разум спесь. Кому-то не нравилась наша дружба с племенами, что было ожидаемо. Кому-то мешала жена-иномирянка и нежелание Танияра брать в жены уроженок Белого мира. Да даже попросту были недовольные тем, что мой супруг отказался сам и отменил право троеженства для будущих поколений правителей дайната. Да что там! Нашелся тот, кто высмеял сам наш дайнат, Айдыгер, Танияра, предостережения, и отверг предложенную руку помощи и дружбы. Но по порядку.

Для меня эта история началась с открывшегося портала прямо на подворье, который перешагнули по очереди двадцать человек. Первым, чеканя шаг, появился Танияр, и глаза его были подобны грозовому небу. Впрочем, при виде меня он скрыл свое негодование за ласковой улыбкой.

– Что случилось, милый? – спросила я с тревогой.

– Только то, что мы узнали еще об одном дураке, – только и ответил дайн.

Больше пояснять не стал, лишь отмахнулся, а я решила не настаивать, потому что оставался еще магистр, который должен был находиться рядом с Танияром. Но прежде, чем начать расспросы, я уделила внимание тем, кто вошел в портал. А кроме Элькоса, пяти ягиров и почтенного халима, была еще семья Фендара, ошеломленная стремительным переходом и полная тревоги.

Их приняли на постой на старом подворье, там места было много, а жильцов мало. Архам и Эчиль спорить не стали. Во-первых, гость – всегда желанный человек в доме, а во-вторых, половина дома, на время именованная лично мной как гостевая, имела обособленный выход, и обитатели старого подворья могли встречаться либо в хозяйственной части, либо во дворе, либо по собственному желанию. Так было проще и семье халима, и семье наших родственников. Фендар, разумеется, тоже переехал в бывший дом каана. До этого он жил у нас. И мы бы с радостью приняли его близких у себя, но бывший дом алдара был значительно меньше, и комнат попросту не хватало.

Устроив родню ученого, я отправилась допрашивать хамче со всем моим пристрастием.

– Друг мой, рассказывайте, – тоном, не допускающим возражений, произнесла я, усевшись в кресло в лаборатории магистра, которую он устроил в одной из пристроек к дому.

– Что рассказывать, душа моя? – уточнил Элькос, оторвавшись от своего журнала, куда делал записи.

– Что произошло в Курменае? Танияр злой, как рырх, я это вижу. Однако он не желает меня огорчать, а я хочу знать, что привело в негодование моего супруга. Рассказывайте и не вздумайте увиливать, даже если я услышу что-то неприятное о себе. Спесь тагайни мне хорошо известна. Говорите.

Магистр закрыл журнал и посмотрел на меня. Молчание несколько затянулось, и я уже намеревалась высказаться, но на губах хамче заиграла улыбка. Обескураженная столь неожиданной эмоцией, я вопросительно приподняла брови.

– Удивительно, – заговорил маг. – Удивительно, насколько люди бывают разными. Что не ценит один, второй оберегает как одну из своих главных ценностей и получает заслуженную награду.

– Хм… – я поерзала, устраиваясь удобнее, – поясните.

– Да что уж там пояснять, – усмехнулся Элькос. – Я сейчас говорю о ваших мужчинах, и обоим я имел и имею честь служить.

– Магистр…

– Девочка моя, я попросту сделал сравнение. – Он поднял руку, вынуждая меня не перебивать. – И Ивер Камератский, и Танияр Айдыгерский в одинаковой ситуации руководствуются разными мотивами. Наш бывший сюзерен промолчал бы, попросту не считая нужным вас посвящать в некие подробности. Государственное дело, которое не касается женщины, даже если он видел в ней свою жену, хоть и знал, что вы способны на дельный совет.

– Он не желал подпускать меня к государственным делам, – ответила я. – Советником я стала лишь по той причине, что сумела вырвать согласие на личное управление землями, которые он до этого успел мне вручить для повышения статуса и титула. И если бы не сумела настоять на прежнем одобрении, то сидела бы привязанная ко Двору цепью советника.

– Я о том и говорю, – кивнул магистр. – Что до нашего нынешнего государя, то его молчание является желанием не отодвинуть, а лишь оградить от неприятных подробностей. И именно из-за этой разницы в подходе мужчин к вам самой с королем вы бы повздорили, а о дайне печетесь. Оттого я и сказал – удивительно.

– Ничего удивительного, – отмахнулась я. – На добро отвечают добром, если, конечно, есть совесть. И довольно об этом. Рассказывайте о Курменае. Вас отказались выслушать?

Магистр коротко вздохнул, но отказывать мне в изложении произошедших событий не стал.

– Вовсе нет, нас приняли. Но больше из любопытства, чем желая слушать. Это стало ясно с первых минут. Наш дайн был безукоризнен. И хоть каан ниже его по положению, но государь повел себя с ним как с равным…

Делегация из Айдыгера, возглавляемая самим дайном, вошла на подворье каана Курменая, как велят законы Белого мира, без оружия и с открытыми душами. Ягиры остались за воротами подворья, потому что их не звали, а так как это воины, то они, подчеркивая мирные намерения, и не пытались ворваться внутрь. Хотя стоит отметить, что в столь малом количестве их могли бы и впустить, однако позволено войти было только Танияру, сопровождавшему его хамче и халиму, который решил присутствовать при разговоре и помочь своему воспитаннику в его разговоре с правителем Курменая.

Каан встречал дайна в дайваре – месте, где проводился совет или принимали посетителей и жалобщиков. Он восседал на резном кресле с высокой спинкой, живо напомнившей магистру трон. Даже стояло это кресло на возвышении. На скамьях, расставленных вдоль стен, сидели человек десять – приближенные каана.

И когда айдыгерцы вошли, никто не поднялся на ноги и не пошел навстречу правителю государства, прибывшему издалека. Но тут Элькос сделал скидку на отсутствие церемониалов. Все-таки в Белом мире было намного меньше условностей, и никто не спешил их выдумывать и прописывать. Тем более и Танияр не казался оскорбленным подобным приемом. Напротив, он сам приветствовал каана легким поклоном головы, впрочем не получив подобного поклона в ответ.

– Милости Отца тебе и твоему тагану, каан Кашур, – первым заговорил Танияр. – Я пришел к тебе с важным делом…

– Так ты и есть тот, кого называют дайном? – прервал его голос, раздавшийся вовсе не от каана. Говорил один из приближенных.

– Да, я дайн Айдыгера, – чуть обернувшись, ответил мой супруг и вновь устремил взор на каана, намереваясь продолжить, но вновь его прервали.

– Что за слово такое – Айдыгер? – спросил другой приближенный. – Кто его придумал?

– Белый Дух, – ровно ответил Танияр. – Кашур, дело важное.

– Каан Кашур, – воинственно поправил его третий приближенный. – Так надо обращаться к каану Курменая.

– Курменай – первый среди таганов, и каан его велик, – встрял четвертый. – Хочешь говорить с кааном Курменая, помни о почтении.

– Кашур, у тебя слишком много языков, – всё еще ровно произнес Танияр. – Я пришел сюда не для того, чтобы слушать о величии. Илгизиты мерить не станут, у кого его больше. Они придут и сметут таганы. Покажи, где мы можем говорить наедине.

Приближенные повскакивали со скамей, но вовсе не потому, что услышали поминание общего врага.

– Кто ты такой, чтобы указывать каану Курменая?

– Ты какой-то дайн какого-то Айдыгера! Перед тобой каан Курменая, кланяйся ему, а не указывай!

– Ты взял в жены пришлую!

– Захватил чужие таганы, теперь на Курменай рот раскрыл?

Лицо дайна осталось бесстрастным, а вот магистр ощутил острое негодование. Если даже не упоминать, что оскорбляли человека, которому он поклялся верно служить, да и попросту успел проникнуться живейшей симпатией и уважением, то оставалась угроза миру!

И потому… наступила тишина. Приближенные каана хватались за горло, открывали рты, но из них не вылетало ни звука. Дайн обернулся к Элькосу, и тот, приложив ладонь к груди, поклонился и произнес:

– Как верный слуга моего господина, я предугадал его желание. Вам более не мешает собачий перелай.