Я даже не сразу вспомнила о правилах приличий и, лишь ухватившись за одну из книг, опомнилась. Вернув свою добычу на место, я обернулась и виновато потупилась:

– Прости, почтенный халим, но я потрясена. Не смогла удержаться…

– Что же тебя потрясло, дайнани? – спросил Фендар, но мне показалось, что мое восторженное состояние ему польстило и понравилось.

– Я совсем не ожидала увидеть книги, – ответила я. – В Белом мире я привыкла к свиткам, но книги… Это просто чудо.

– Книги? – переспросил халим. – Это шахасат, – с улыбкой поправил меня Фендар.

Я ненадолго задумалась. Шахас – свиток, содержавший сведения. А книга, выходит, шахасат. То есть можно перевести как «собрание свитков». Что ж, логично. И улыбнулась:

– Я поняла, почтенный. Но мне привычней называть шахасат книгой, я буду использовать это название. Могу ли я взять одну?

– Возьми, – кивнул Фендар и добавил с хитрой улыбкой: – Если сможешь прочесть.

И вот тут мое сердце затрепетало при мысли, что халим имеет в виду забытые ирэ. Судорожно вздохнув, я снова взяла книгу, огладила ладонью обложку и осторожно раскрыла.

– Почему хмуришься, дайнани? – полюбопытствовал ученый. – Не понимаешь, что написано?

– В том-то и дело, что понимаю, – проворчала я, но спохватилась и ответила любезно: – Я понимаю, что написано.

– Так почему же хмуришься?

– Эта книга писалась недавно? – спросила я в ответ.

– Когда ее писали, мой дед был еще мальчиком, – сказал халим, наблюдая за мной с интересом. – Объясни, что тебя расстроило?

Оглядевшись, я наконец отметила и то, что в этой большой комнате были еще двери – две с одной стороны, две с другой и последняя та, через которую мы вышли, она находилась сейчас позади меня. Что скрывалось за остальными дверями, я пока не знала. Впрочем, сейчас это мало меня занимало. Хотелось разобраться с первым разочарованием и определить, насколько оно оправдано.

Итак, книга была рукописной, но и та, что мне передал жрец Шамхар, тоже была написана от руки. Хотя он мог передать мне не книгу, а собственный дневник, но узнать это, не прочитав, было невозможно. Впрочем, уровень погибшей цивилизации мне достоверно неизвестен, однако искусства там были хорошо развиты, и след прежних мастеров можно было разглядеть и в изделиях их потомков. Но было ли у них книгопечатание?

В любом случае я держала в руках, бесспорно, чей-то труд, не являвшийся личными записями, который насчитывал где-то полтора столетия. Это срок, но вовсе не тот, на какой я надеялась. Однако это еще не всё. В тексте были использованы ирэ, каким меня учил Танияр, а также те, с какими меня познакомил Рахон. Но ни единого незнакомого мне знака. Я была расстроена. Подтвердившееся подозрение, что илгизиты переняли сохранившиеся символы в Курменае, было не тем, что могло привести меня в восторг.

– Дайнани.

Я обернулась на призыв и обнаружила, что хозяин дома уже сидит за столом. Ах да, я так и не описала ничего, кроме стеллажей и дверей. Впрочем, описывать особо нечего. Здесь стояли два стола, несколько стульев и даже кушетка. Кстати, этот предмет мебели был тоже неожиданным открытием, но не шокирующим. На кушетке лежала подушка и аккуратно свернутое покрывало. Это говорило о том, что халим мог и заночевать в хатыре. Ну, или прилечь днем. Опять же мне это было малоинтересно.

Фендар уселся за стол, на котором лежали свитки, и смотрел на меня оттуда, ожидая, когда же я открою причину своего расстройства. Коротко вздохнув, я вернула книгу на место, после подхватила стул, стоявший у стены, и поднесла его к столу. И пока устраивалась, раздумывала: могу ли рассказать о даре Создателя, или же стоит умолчать? С одной стороны, халим может помочь прочесть, а с другой… Я совершенно не знаю этого человека.

– Расскажи о своем мире, – неожиданно попросил ученый.

В глазах его ясно читалось любопытство, но менее всего мне сейчас хотелось говорить о своем прежнем доме. У меня имелись собственные вопросы, и их я хотела задать больше, чем что-то рассказывать о себе. Я улыбнулась чуть рассеянно и ответила:

– К сожалению, я плохо помню свой родной мир. Могу сказать, что он другой, не похож на Белый мир. И мне хотелось бы знать о своем новом доме больше. Ты спрашивал, что расстроило меня…

– И что же?

– Ирэ, – произнесла я и увидела удивление, мелькнувшее в глазах ученого.

– Ты сказала, что понимаешь их. Хоть мне и непонятно откуда. Те ирэ, какими писался шахасат, знают халимы, даже наш каан не изучает их. Они считаются языком ученых людей.

– Как любопытно, – отметила я. – То есть символы были разделены намерено? Но почему?

– Только халим бережно сохранит знания, простые люди их не ценят, – Фендар уложил ладони на стол. – Люди в таганах учат не ирэ, а слова, написанные ими. Им не нужны все эти знаки, но мы, халимы, не можем позволить угаснуть нашим знаниям, потому передаем их нашим ученикам, они своим. Так и сохраняем.

И теряют тоже, подумала я. Если этот набор ирэ – всё, что сохранилось на сегодняшний день, то часть своих знаний этот мир потерял безвозвратно. И вот это уже печально.

– Скажи, почтенный, как много ирэ сохранили халимы? – задала я волновавший меня вопрос.

– Что ты хочешь сказать, дайнани?

– Напиши, пожалуйста, все ирэ, какие тебе известны, – с улыбкой попросила я. – Хочу понять, сколько символов мне еще неизвестны.

Халим откинулся на спинку своего стула и прищурился. Он не спешил ответить на мою просьбу, более того, раздумывал о природе моего интереса – это я понимала. Даже больше, я ощущала, как между нами появилась незримая преграда, которая грозила перерасти в толстую стену непонимания, упрямства, а может, и неприязни. С этим надо было срочно разобраться.

– Почтенный Фендар, ты удивлен моим желанием? – спросила я без всякой улыбки, но как можно мягче. Ученый не ответил, однако немного расслабился, готовый слушать дальше. – Я из другого мира, как ты знаешь, и хоть помню его плохо, однако точно знаю одно. У меня дома образование считается крайне важным. Образованный человек знает не только буквы – это наши ирэ, он умеет писать много больше, чем заготовленные фразы. Мы изучаем алфавит – это подробный перечень букв, в котором нет исключений для учеников. Есть разница в стиле… в том, как пишутся письма простых людей, знати или ученых, но буквы и правила их написания знают все. Неграмотным быть стыдно, вот что я помню точно и потому не хочу отступать от этого правила и сейчас. Поэтому и прошу тебя, уважаемый халим, показать мне все известные тебе ирэ. И не только это. У меня много вопросов о моем новом доме, которые я должна задать.

Фендар вновь уложил ладони на столешницу. Его поза изменилась, изменилось и настроение. Настороженность не ушла окончательно, но исчезла подозрительность, и вернулось любопытство.

– Что ты хочешь узнать, дайнани?

– Начнем с ирэ, – улыбнулась я. – После я задам и другие вопросы. Напишешь?

– Хорошо, – ответил халим и достал еще чистый свиток, а я сделала вывод, что разницы в писчих принадлежностях нет нигде.

И то, на чем писали и чем писали, использовалось как в Курменае и на землях остальных таганов, так и в Дэрбинэ. А это значит, что здесь или произошел упадок повсеместно, или же прежняя цивилизация не обладала теми знаниями, которые я заподозрила, глядя на роспись савалара. И вот тут у меня имелись подозрения, склонявшиеся больше в сторону упадка, потому что страницы из книги, полученной от Шамхара, больше походили на бумагу, чем на тот материал, из которого делались современные свитки.

А пока я размышляла, Фендар писал знакомые ему ирэ. И когда закончил и повернул свиток ко мне, я пробежалась по нему внимательным взглядом. После просмотрела еще раз более пристрастно и, забрав кисть халима, подчеркнула несколько знаков, которые мне были пока незнакомы.

– Я не знаю этих ирэ, – сказала я, вернув свиток ученому. – Расскажи мне о них, пожалуйста.

– Они тебе знакомы, раз вот эти, – он указал на другие ирэ, – ты знаешь. Всё дело в том, как написано. Если тебя учил Танияр, то передал мою науку. – Я кивнула. – Тогда посмотри внимательно на те, которые ты подчеркнула, и переставь знаки иначе. И когда ты это сделаешь, то смысл ирэ поменяется.