Я избавилась от илгизитов и необходимости ехать в Даас, что не могло не радовать. К тому же у меня появился шанс познакомиться с племенем, в родстве с которым меня подозревал каждый первый житель Зеленых земель. И знаете, что я скажу? Пагчи мне понравились. И пусть на меня поначалу смотрели настороженно и испытующе, но к вечеру уже собирались, чтобы посмотреть на ту, кого зимой разыскивал их друг Таньер.

— Таньер — хороший человек, — сказал мне Балчут еще по дороге до поселения. — Пришел без оружия, дары щедрые принес. И пока у нас жил, законы уважал, ничего дурного не сделал и не сказал. Гордость не показывал, вел себя, как равный с равными. А как уезжать собрался, поклялся быть другом и больше пагчи не убивать.

— Его мать научила, что в племенах живут достойные люди, — улыбнулась я.

— Хорошая женщина, — важно кивнул пагчи.

— А то, что с оружием приходил, так это отец его помощь Налыку пообещал, как родственнику, — поспешила я оправдать моего воина.

— Война и есть война, — пожал плечами Балчут. — Мы не в обиде. Они нас убить хотели, мы их.

— Логично, — усмехнулась я себе под нос.

А вечером меня усадили за общий стол, за которым я не почувствовала себя лишней, даже гостьей не чувствовала, будто так и прожила с пагчи ни один год. Кто-то из них, кто сидел со мной рядом, мог запросто толкнуть в плечо и призвать в свидетели событий, о которых я не имела ни малейшего понятия:

— Скажи, Ашетай, что так всё и было, — требовал мой сотрапезник. — Глупый Алем не верит, а я правду говорю. Скажи!

— Да, — важно кивала я. — Так всё и было. — После склонялась к уху соседа и спрашивала: — А что было?

— Как говорю, так и было, — заверял меня пагчи. — Ты же сама это сказала. — У меня возражений не нашлось.

Это было невероятно, как быстро меня приняли в племени. Хватило только одного знакомства с Танияром, чтобы я стала своей. Друг моего друга, как говорится. И я в ответ преисполнилась живейшей симпатией к этим простым людям. Им было неважно мое происхождение, откуда я пришла, и кем являлась раньше. Хватило и того, что я сама о себе рассказала, чтобы поверили и не искали подвоха.

И традиции пагчи мне тоже понравились. Впрочем, я пока мало что о них знала. Лишь несколько из них. Вот, к примеру, та же вечерняя трапеза. Они не ради меня вышли на улицу за общий стол, это было привычным делом. Завтракали по домам, обедали, где придется: кто в поле, кто на охоте, кто дома или в лесу, если был занят сбором даров, на которые так щедр лес. Семья не собиралась за столом специально для дневной трапезы. Если уходили, то брали еду с собой. А вот вечером, когда все возвращались, тогда-то и накрывался общий стол на улице. Разумеется, зимой этого не делали, для этой цели имелось длинное строение, назначение которого мне пояснили, как только я задала соответствующий вопрос. Там тоже стоял длинный стол, который накрывался от каждого двора, и где люди могли рассказать о том, как провели день, чем были заняты, что интересного или забавного произошло. Или дурного.

Вчера вечером говорили о чужаках, от которых я сбежала. Об отступниках знали и племена, и как верные дети своих Богов, не любили и посылали проклятья.

— Зачем они забрали тебя, Ашетай? — спросил меня глава племени Сердат.

— Хотели, чтобы я служила Илгизу, — ответила я.

— Что в тебе Ылгезу?

Вообще, любопытный у них был говор. Вроде бы и тот же самый язык, но с некоторым акцентом и иным произношением. Ашет, Таньер, Ашетай, Ылгез, вместо хорошо знакомой мне Праматери Илсым — Элсам, а их покровитель Дурпак именовался пагчи, как Тарпык. Но это уже была языковая особенность этого народа, и потому я и не думала их поправлять, что, кажется, произвело благоприятное впечатление. Наверное, люди из таганов считали своим долгом тыкнуть в иное произношение имен Духов и людей.

— Что в тебе Ылгезу?

— Мои знания, — ответила я. — Из прошлой жизни. Илгизиты думают, что я могу быть им полезна. Я почитаю Белого Духа и служить его врагу для меня бесчестье.

Пагчи, слушавшие меня, важно покивали, одобряя мои слова. Они не стали уточнять, о какой прошлой жизни я говорю, им это было безразлично. Хотя, признаться, я бы ответила. Юлить и что-то скрывать от гостеприимного племени, желания не было. Мне нравилась та легкость, которую я чувствовала среди них. Дружелюбие завораживало, простота покоряла.

Пожалуй, только один человек смотрел на меня исподлобья. Это была юная девушка по имени Арду. Поймав ее хмурый взгляд несколько раз за вечер, я не выдержала и спросила:

— Я тебе не нравлюсь?

— Если бы Ашетай была Таньером, Арду не пряталась бы за тучами, она бы светилась ярче солнца, — ответил за нее Балчут.

Девушка вспыхнула и, вздернув подбородок, сбежала из-за стола под веселый смех соплеменников. Признаться, я ощутила укол ревности. Сколько охотниц на алдара, даже среди пагчи нашлась одна, но достанется он дочери Елгана, которая ему не нужна… Мой взгляд следовал за Арду, пока она не скрылась, а потом я стряхнула с плеч невеселые мысли и улыбнулась, когда со мной снова заговорили.

Кстати, Илан оказался прав. Женщины пагчи и вправду были несколько мужеподобны. Широкоплечие, коренастые, с хорошо развитой мускулатурой на руках, это я увидела, благодаря местной одежде — платья были преимущественно с коротким рукавом. Однако своим мужчинам они нравились именно такими, а насчет меня пошутили:

— Ашетай, как цветок. Если обнимешь, бойся помять.

А одна из женщин полюбопытствовала, владею ли я каким-нибудь оружием, и я ответила без лишней скромности:

— Мое оружие — это слово.

Дружный смех показал отношение к моему ответу, а та же женщина отмахнулась:

— Кто же с языком на зверя идет?

— Человек бывает опасней любого хищника, — возразила я. — Но не всегда в борьбе с ним нужен клинок или стрела, порой хватает слова, и оно будет действенней любого оружия. Битвы выигрывают не только на поле брани, но и за столом переговоров.

— Но зверя за стол не посадишь, — не сдалась женщина.

— Однако встречу с ним можно избежать, — парировала я.

— Если идешь на охоту… — начала моя собеседница, но ее прервал Балчут:

— У тагайни женщины не ходят на охоту.

— Но среди ягиров женщины есть, — справедливости ради заметила я.

— Злобные, как рырхи зимой, — усмехнулся Балчут.

Я пожала плечами. Женщины-ягиры, которых я знала, мало чем отличались от мужчин. Они были также спокойны и уравновешены, также немногословны, но и также приветливы со мной. Так вышло, что женщины меня ни разу не сопровождали, но на охране дома стояли. Я ни разу не заметила ни неприязненного взгляда, ни желания уйти при моем приближении. Так что тут я с пагчи была не согласна. Но ведь они говорили о ягирах Налыка, а не о воинах Зеленых земель. Между этим таганом и племенем взаимная ненависть и вечная вражда. А могли бы жить в мире… Я еще не знала, каков из себя незнакомый мне каан, а Сердат понравился, как и его люди.

— Ашетай, ты проснулась?

Повернувшись на голос, я увидела Учгей — жену Балчута. Они приютили меня у себя, не оговорив срока — насколько.

— Живи, — так мне сказал Балчут.

А его жена забрала мою мокрую одежду, как только мы приехали, дала платье дочери, подходившее по размеру, а сейчас стояла, держа в руках вычищенный и просохший костюм. Я улыбнулась женщине:

— Доброго утра, Учгей. Пусть Дурпак не оставит ваш дом своей добротой.

Она улыбнулась в ответ и подала мне мой костюм.

— Пусть и тебе улыбается Тарпык, — сказала Учгей.

— Где я могу умыться? — спросила я, откинув покрывало.

Спала я на полу, как впрочем, и всё семейство Балчута. Их дом чем-то напомнил мне дом моей матери, все помещения были объединены в одно. Где готовили, там и спали. Младшие в гамаках, старшие на полу, на расстеленных подстилках. А сейчас, когда все проснулись, ненужное было убрано. И стоило мне встать со своего спального места, как Учгэй свернула его и ответила на мой вопрос: