— Ты заплела мне волосы, — улыбнулась я.
Ашит улыбнулась мне в отражение, и я повертела головой. Она заплела мне две косы, закрепила правую с левой стороны, левую с правой. Теперь моя шея была открыта, и выглядела я весьма прилично. Посмотрев на себя еще немного, я сняла серьги и улыбнулась.
— Скромно, не значит — дешево, — назидательно произнесла я.
— Хороши серьги, — возразила мать.
— Хороши, — не стала я спорить, — но лишние. Так лучше.
— Тебе видней, — не стала спорить Ашит. — Идем, Танияр ждет.
— Ох, — взволнованно вздохнула я и еще раз оглядела себя в зеркало.
— Красивая, — усмехнулась шаманка. — Идем.
Она деловито смахнула украшения в открытый ящичек-шкатулку, потом сунула его за зеркало, и я поняла, почему раньше его не заметила. После подошла к двери и открыла ее, мало заботясь о моем смятении.
— Корни пустить собралась? — спросила Ашит с нескрываемой иронией. — Так не дано тебе, а коли пустишь, не выстоишь — шустрая слишком. Ступай, говорю.
Неодобрительно покачав головой, я вдруг преисполнилась решимости и направилась прочь из комнаты, в которой провела ночь и утро. Что за блажь, право слово? Вчера в старом платье перед тысячью глаз прошлась, а сегодня в обновке перед единственным зрителем робею. Глупость какая. Шаманка хмыкнула за моей спиной, но я уже не обратила внимания.
— Вперед ступай, — велела мать. — Дверь резную видишь? Вот туда и ступай.
Орнамент, вырезанный на двери, сейчас оставил меня равнодушной. Признаться, попросту не обратила на него внимания. Я широко распахнула дверь, за которой скрывалась трапезная, вошла туда и присела в неглубоком реверансе. Движение это вышло машинальным, и когда я распрямилась, то произнесла на родном языке:
— Доброго утра, господин алдар.
Он стоял у окна, но обернулся на звук моего голоса и на миг застыл, глядя на меня. И я дрогнула. Потупившись, я ощутила, как к щекам прилила краска, но не скажу, что это было лишь смущение. Удовольствие от пристального мужского взгляда я тоже ощутила.
— Ты погляди, и этот прорости собрался, — усмехнулась мать, пройдя мимо меня. — Очнись, Танияр, не видать твоему дому милости Отца, если гость от тебя голодным уйдет.
— Вещая, — отмер алдар, но что скрывала его интонация, я бы сказать в точности не решилась. Досада угадывалась, но на собственную оплошность или на шаманку, наверное, не ответил бы и сам Танияр.
Однако это привело в себя, и, стряхнув с плеч оцепенение, я направилась к столу вслед за Ашит. Она уже деловито оглядывала яства, которыми нас потчевал хлебосольный хозяин. Посмотрела на стол и я, после подняла удивленный взгляд на Танияра, и шаманка ответила на мой невысказанный вопрос:
— Никто больше не придет, для нас расстарался.
— Сам? — вырвалось у меня, и мать зашлась в хрипловатом каркающем смехе.
Улыбнулся и алдар, а я натянула на лицо непроницаемое выражение, чтобы скрыть смущение из-за глупого вопроса.
— Всю ночь готовил! — воскликнула Ашит и хлопнула ладонью по столу. — Как тебя принес, так и взялся стряпать!
— Я умею готовить, — произнес Танияр. — Кашу сварю в походе, лепешки испеку, кулен смешаю, но вот это всё готовила Сурхэм — моя прислужница. Она еще моей матери служила, потом со мной осталась.
Еще матери служила, значит, уже немолода. Хотя и зрелые женщины хороши и еще могут привлекать… Мою мысль оборвала мать. Она зашлась в новом приступе смеха, продолжая стучать ладонью по столу, а я, поджав сердито губы, отвернулась.
— Что такое, вещая? — спросил Танияр, не слышавший мои мысли, как шаманка, потому не понимавший причины для веселья Ашит.
Но она помотала головой, продолжая смеяться, и алдар, оставив шаманку в покое, обратился ко мне:
— Ашити, что ты сделала, когда вошла? — спросил он, и я ощутила благодарность, потому что мы отошли от темы еды и неведомой Сурхэм.
— Я приветствовала тебя, — ответила я. — И пожелала доброго утра.
— И тебе милости Отца, — улыбнулся воин. — А как приветствуют мужчины? Тоже приседают?
Теперь улыбнулась я и постаралась отогнать внезапно возникшую картину, в которой глава ягиров приседал в изящном отточенном реверансе. Смешок подавить мне удалось лишь усилием воли, зато рядом затряслась с новой силой Ашит, разумеется, увидевшая вместе со мной представленное.
— Нет, — ответила я. — Мужчины кланяются.
— Покажи, — попросил Танияр.
Я встала с места, поднялся на ноги и алдар. Память легко подкинула мужское приветствие, и я продемонстрировала его воину. Он повторил за мной, и я отрицательно покачала головой. Подол платья не давал увидеть позицию ног, и Танияр попросту склонился, приложив ладонь к груди. Подернув подол, я снова изобразила почтительный поклон.
— Понял, — кивнул алдар.
И вновь он повторил, уже более похоже, но немного неуклюже. Я улыбнулась:
— Если еще поучишься, поклон выйдет изящным… — Танияр ответил вопросительным взглядом, и я поправилась: — Красивым. Это почтительный поклон, так приветствуют женщин и тех, кто выше по положению. Приветствуя равного, мужчины просто склоняют голову, — я показала и это. А затем не удержалась и полюбопытствовала: — Зачем тебе это, Танияр?
— Пусть здесь тебе будет что-то знакомо, — сказал он и вернулся за стол.
Ашит, уже успокоившаяся, некоторое время смотрела на воина, а после кивнула, одобрив его намерения.
— Повтори, как ты пожелала доброго утра, — попросил алдар и, выслушав, произнес: — Добратра, Ашити.
Вот теперь от смешка я не удержалась, однако издеваться не собиралась, потому повторила еще несколько раз, и Танияр произнес на моем языке:
— Доброго утра, Ашити.
— Доброго утра, Танияр, — улыбнулась я.
И мы, наконец, перешли к завтраку. Кто бы ни была эта Сурхэм, но приготовила она не только много, но и вкусно. После нашей еды у Ашит, я будто попала за изысканный стол, где имелось и нечто вроде нежного паштета, и мягкие булочки. Остальные блюда были мне незнакомы, но я и не сумела бы с ними перезнакомиться, потому что насытилась много раньше.
— Скажи Сурхэм, пусть соберет мне, что осталось, — сказала мать нашему гостеприимному хозяину.
— Да, вещая, — почтительно ответил Танияр.
— Уруш будет скучать, — вздохнула я, подумав, что мой маленький друг не дождется меня из нашей поездки.
— Я могу привезти его, — произнес алдар, и шаманка фыркнула:
— Что еще? Дочь забрал, турыма не дам.
— Как же ты будешь одна, мама? — спросила я, ощутив вину за то, оставляю ее.
— Хорошо буду, — ответила Ашит. — Со мной Отец. А ты помни, что я сказала.
— Да, мама, — кивнула я.
А после завтрака ягиры повезли мою названную мать домой. На дне повозки кроме ее мешка лежал еще несколько. В одном то, что собрала Сурхэм, оказавшаяся едва ли не старше шаманки, а во втором то, что вез Танияр вчера и добавил сегодня. И кроме съестного, там были и ткани, и новая обувь, и утварь.
— Баловство, — отмахнулась Ашит, но отказываться не стала. — Сгодится.
От нашего с Танияром сопровождения мать отказалась сама. И прежде, чем она покинула Иртэген, я повисла у нее на шее, не в силах сдержать нахлынувших чувств. Она была первым человеком, который встретился мне в Белом мире, заботилась обо мне, оберегала, учила и стала за прошедшие месяцы по-настоящему родной. И как бы я не жаждала перемен, расставаться оказалось тяжело.
— Хватит, дочка, — строго одернула меня мать. — Не к Отцу ухожу, домой к себе еду. Знаешь, где он. Захочешь, навестишь. Буду нужна, призовешь. А я тебя оттуда слушать буду.
— До встречи, мама, — вымученно улыбнулась я.
— Отец милостив, свидимся, — кивнула она. А уже сев в повозку, повторила в очередной раз: — Помни.
— Я запомнила, мама.
И повозка тронулась. Я смотрела ей вслед некоторое время, а потом ощутила, как алдар накрыл мои плечи ладонями.
— Саулов еще не пригнали, — сказал Танияр. — Но ирэ я могу обучить тебя и сейчас. Это просто.
— Ирэ просто?! — изумилась я.