— Он всё время был с вами рядом?

— Разумеется, нет, — сухо ответила я. — С близкими мне людьми я хочу разговаривать без оглядки за спину и не взвешивать каждое слово. Как и в доме моих родителей, он отправляется к прислуге и появляется, когда я готова ехать дальше.

— То есть не видит, с кем вы говорите и что делаете.

Я выдохнула. Происходивший разговор был непонятен, неприятен и возмутителен до крайней степени.

— Что вы желаете этим сказать, Ваше Величество? — стараясь удержать спокойный тон, спросила я.

— Я хочу сказать, что вы можете встречаться в доме своего дядюшки с кем угодно.

— Что? — спросила я в ошеломлении. — Что вы сейчас пытаетесь сказать, государь? Что его сиятельство прикрывает мои… простите, шашни? Что я позволяю себе вольности в доме главы моего рода? Что я легкомысленна и лжива?! — последнюю фразу я выкрикнула, уже не в силах сдерживать своего негодование.

— Граф Доло, как вы верно заметили, глава вашего рода, а не отец, — с раздражением отчеканил король. — Однако ему вы уделили почти всё свое время, родным же вам людям оставили крошки. И мне кажется это подозрительным.

— Мы и во дворце всегда подолгу разговаривали, когда имели такую возможность, — отмахнулась я. — Его сиятельство — мудрый человек, я отношусь к нему с глубочайшим уважением и прихожу за советом и наставлением. Ему лучше, чем мне знакомы нравы Двора, люди и сама придворная жизнь. Дядюшка не раз уберегал меня от ошибок и помогал разобраться в чужих интригах. И к тому же…

— Что?

— Его сиятельство не твердит мне о замужестве, не требует образумиться и не заламывает руки, печалясь о моем падении в глазах общества, — едко продолжила я. — Что же удивительного в том, что я стремлюсь провести время там, где меня не терзают чтением нравоучений? Я люблю моих родителей, но порой выслушивать причитания матушки просто невыносимо. Она радеет о моем благополучии и не желает понимать, что я вижу свое благополучие в свободе от всяческих уз и в служении Камерату. Дядюшке же мои устремления ближе и понятней, несмотря на то, что ему первому положено увещевать меня. Потому для долгих бесед я выберу главу рода, а матушку же с батюшкой навещу так, чтобы успеть обнять их, услышать об их добром здравии и уехать с сожалением, что не успела ими насытиться. И если бы вы не появились, то мне удалось бы сослаться на занятость, чтобы не обидеть близких мне людей, а теперь я и вовсе не смогла с ними поговорить даже те два часа, что мне оставались до возвращения.

Король слушал меня, не прерывая. И пусть я толком не видела в сумраке его лица, но взгляд чувствовала отчетливо. Он был тяжелым, и это только распаляло еще больше.

— Стало быть, вам пришлось не по нраву мое появление? — любезно уточнил государь, но… не напугал.

Сейчас я была слишком возмущена, чтобы опасаться и выбирать слова. Однако я сдержалась. Вместо ответа я дернула шнурок колокольчика, и карета остановилась.

— Что вы творите? — сухо вопросил государь.

В это мгновение кучер, успевший слезть с козел, открыл дверцу кареты, и я вышла наружу. Холодный воздух остудил горящую кожу, позволив взять себя в руки. От кареты я не ушла, стояла рядом, подняв лицо к небу, и смотрела на звезды, сегодня не скрытые облаками. Постепенно кровь моя начала замедлять бег, и сердце застучало ровно.

— Я хочу пройтись, — сказала я, не глядя на короля, теперь стоявшего рядом.

— Хорошо, — ответил он, но нотки раздражения в его голосе всё еще присутствовали.

Его Величество подставил локоть, и я не стала сопротивляться. Оба гвардейца, сопровождавшие нас: мой и государев — спрыгнули с запяток кареты. Они пристроились позади, не мешая и не привлекая внимания.

— Поезжай во дворец, — обернувшись, велела я кучеру.

— Как угодно, ваша милость, — ответил он с поклоном.

После забрался на козлы, и вскоре карета обогнала нас с королем. А мы брели по улице, освещенной фонарями, не спеша нарушить вновь воцарившееся молчание. Пока я была у родителей, пошел снег. Пухлые снежинки постепенно устилали тротуары и мостовые, накрывали фонари пушистыми шапочками и без плечи людей, оказавшихся среди этого медленного и плавного кружения белых холодных «мотыльков». Я подставила руку, поймала одну из снежинок в раскрытую ладонь и сдула ее под непроницаемым взглядом государя. Наконец он не выдержал:

— Вы не ответили на мой вопрос. Вам неприятно мое общество?

— Приятно, Ваше Величество, — сказала я. — И все-таки этот день был посвящен моим родным, и мне казалось, что я имею право на встречи с ними без надзора. Однако вы, будто охотник, идете по моему следу и пытаетесь поймать в капкан вздорных и пустых обвинений, а я даже не понимаю, чем провинилась перед вами. Отчего вы решили уличить меня в несуществующих грехах?

— Дерзите, — усмехнулся монарх. — Снова дерзите и не думаете, что перед вами ваш король.

— Ни на минуту не забывала, кто передо мной, Ваше Величество, — заверила я его. — Но вы оскорбили меня незаслуженно и без оснований, мне неприятно.

— А мне было неприятно не увидеть вас там, где вы должны были находиться, — сказал он уже совсем спокойно. — И я не выслеживал вас, лишь хотел развлечь, но обнаружил то, что обнаружил, и мне это не понравилось.

Я обернулась к нему. Развлечь? Вряд ли государь желал меня развлечь, придя в особняк Тенерис. Он умный человек и понимает, насколько сковывает его общество людей, далеких от Двора. Впрочем, сковывало оно и придворных, только его приближенные ощущали себя свободно рядом с монархом. И значит, развлечение ожидало нас вне дома моих родителей. То есть король хотел попросту забрать меня для какой-то забавы, выдуманной с одной лишь целью вернуть себе мое внимание… Или тут кроется что-то еще?

— Могу я узнать, чем вызваны ваши подозрения? — спросила я вместо ответа на слова государя.

Мы прошли еще несколько шагов, но вдруг король остановился и развернулся ко мне лицом. Теперь его взгляд стал пристальным и пытливым.

— Ришем ушел вскоре после того, как вы отбыли из дворца, — произнес государь, наблюдая за мной.

Я ответила взглядом, полным недоумения. Однако монарх опять замолчал, и я задала вопрос:

— К чему был упомянут его светлость, государь?

И вновь ответом мне была тишина. Нахмурившись, я вспомнила о Дренге и его предупреждении, даже решила на миг, что он все-таки рассказал королю о той паре фраз, которыми мы обменялись с герцогом на оглашении помолвки, но быстро эту мысль откинула. Не для того граф старался вернуть меня ко Двору, чтобы начать плести интриги за моей спиной, притворяясь другом. Зато…

— Новый слух, государь? — полюбопытствовала я. — Ожидаемо. Даже представляю, кто его пустил. Не представляю лишь одного, как вы могли поверить сплетням. Или же вы вовсе мне не доверяете? — едва отведя взгляд, он посмотрел на меня, и я продолжила: — И какого же вы хорошего обо мне мнения, если думаете, что я подпущу к себе человека, желавшего опоить меня, обесчестить и погубить.

— Он был влюблен в вас…

— О, — я всплеснула руками: — Как же я могла не проникнуться силой любви подлеца?! Его страсть слепит грязью, поглядите, государь, мои глаза заляпаны!

— Шанриз…

— Однако даже через этот слой я вижу всю унизительность того, что вы верите лгунам, — я выдохнула, но продолжила по-прежнему едко: — Стало быть, вы появились у моих родителей, гонимый жаждой увериться в правоте слухов?

— Я не поверил! — воскликнул король, и я криво усмехнулась: — Я пришел, чтобы забрать вас и развлечь…

— Правда? — с иронией уточнила я.

— Да! — рявкнул монарх. — Однако когда не нашел вас, мне вспомнилось, о чем мне доносили…

— Вы дали мне день отдыха…

— Отпущенное вам время было достаточным…

— Но вы его решили сократить…

— Я хотел вас видеть!

— Чтобы убедиться в моей виновности?

— Чтобы убедиться в обратном, — отчеканил король и отвернулся, а я вновь усмехнулась. Значит, все-таки проверял.

— Вы удовлетворены, Ваше Величество? Вы получили неоспоримое подтверждение моего вероломства? Ваш доносчик ведь достоин доверия больше, чем я, не так ли? — спросила я с холодной учтивостью. — И что теперь? Я буду заперта во дворце или же изгнана?