Государь хмыкнул и покачал головой. После подался вперед, и, подняв свой бокал с вином, отсалютовал им. Я уже думала, что это и есть ответ, который подтверждает мою догадку. Он сделал глоток, вернул бокал на место и снова хмыкнул:

— Все-таки вы удивительное создание, Шанриз, — сказал монарх, заложив руки за голову. — Правда. Меня порой изумляет ваша прямолинейность и желание влезть туда, куда остальные предпочитают не совать свой нос. Вы ведь не можете не понимать, что есть вопросы, которые бывают неудобными даже для короля. Но вам так хочется во всем разобраться и составить собственное мнение, что вы, не стесняясь, задаете вопросы личного, даже интимного характера. И происходит это настолько естественно, что я начинаю вам открываться. Это непривычно для меня… Ну, хорошо, — вдруг произнес он, несильно ударив ладонями по столу. — Хорошо, я отвечу. Не вдаваясь в подробности, можно сказать почти так, как выразились вы: цена благоразумия моей сестры (и дело не только в вас) — жизнь герцога. А награда — их свадьба. Она вела себя безукоризненно под арестом и после своего освобождения, а потому может получить свою награду. На этом мы закончим обсуждение будущей четы Ришем, да и всю эту историю с помилованием и свадьбой. Надеюсь, я вас успокоил, ваша милость.

— Несомненно, — с улыбкой склонила я голову.

А через два дня после собственного письма во дворец вошел Нибо Ришем. Герцог был, как и раньше, невероятно хорош собой. Правда, глаза его казались потухшими. Должно быть, домашний арест сильно повлиял на него. Столько времени в томительном ожидании своей участи не могло не сказаться. Самоуверенности и наглости в его светлости поубавилось. Впрочем, актером он был, наверное, даже лучшим, чем королевская тетка. И потому я не спешила верить тому, что вижу. Правда, мы и не виделись почти. Разве что пару раз мельком.

Его светлость строго придерживался положения гостя. Ему не было выделено покоев во дворце, и в жизни Двора Ришем не принимал особого участия. Жил у себя в особняке, а сюда приходил днем, чтобы повидаться с невестой, решить вопросы с будущей свадьбой, а после уходил, не стремясь с кем-либо возобновить дружбу. Да и с кем было ему дружить, когда за спиной не смолкал шепоток недругов, среди которых было немало прежних друзей.

Однако стоит отдать ему должное. Герцог казался равнодушным к затаенным насмешкам и сплетням. Он не прятал глаз, держал спину ровно, а подбородок вздернутым. Но ни высокомерия, ни самодовольства в его позе не читалось, лишь желание держаться с достоинством. Не будь его прежнего непотребного поведения в отношении меня, я бы даже признала за его светлостью внутреннее благородство. Однако я знала, на что способен этот человек, и потому ни жалеть его, и ни просто сочувствовать не собиралась. Впрочем, терпеть его присутствие во дворце теперь было несложно. И глядя на него, я знала, что смотрю на приговоренного, чья жизнь зависит лишь от благоразумия его невесты, да и собственного. Интриговать и вправду было не в его интересах.

Так прошли две недели, пока шло окончание подготовки торжественного вечера в честь оглашения помолвки Селии и Нибо. И за эти две недели их история обросла невероятными подробностями. Во-первых, было ясно, что какими бы ни были прегрешения герцога, но теперь он был прощен. Впрочем, в чем именно обвиняли Ришема, никто толком не знал. История с темной магией, в которой подозреваемыми оказались мы с дядюшкой и герцогиней, а Фьер Гард и вовсе успел посидеть в темнице, закончилась арестом и наказанием младших исполнителей. Ни принцесса, ни герцог так и не замарались, хоть и были главными виновниками. А про то, что его светлость сотворил со мной, знали лишь несколько человек, как и про истинную причину изгнания его из летней резиденции.

И вот тут-то и появляется, во-вторых. По указанию государя по дворцу поползли необходимые ему сплетни. И без того множество предположений, родившихся после ареста герцога еще летом, теперь направленные в нужное русло всё более сходились к одному выводу — романтичному. Дамы тихо вздыхали, рисуя в воображении великую историю запретной любви.

Сказка о том, что Его Величество прогневался на герцога после того, как тот осмелился просить руки принцессы, всё более набирала популярность и обрастала всё новыми и новыми подробностями, и чем дальше, тем романтичней они были. И якобы было перехвачено письмо, где несчастный влюбленный объяснялся в любви в стихах предмету своего обожания. Говорили, что он не указывал имени адресата, дабы не подвергнуть даму сердца опасности, и что сам подписывался именем легендарного барда древности. Бедный Ришем с каждой новой сплетней страдал всё сильней и отчаянней, а его любовь разрасталась настолько, что уже еле умещалась в стенах дворца.

А еще говорили, что и Селия была давно влюблена в его светлость, но в своей чистоте и целомудрии не смела даже показать, что Нибо любим взаимно. Она ведь знала, что дочь и сестру короля никогда не отдадут какому-то властителю маленькой провинции, полностью зависимой от государя Камерата. Несчастные влюбленные страдали в тайне друг от друга, и только графиня Хальт давала им надежду на то, чтобы иметь возможность видеться и говорить друг с другом.

А потом его светлость, обезумевший от любви, бросился в ноги Ее Высочеству, чтобы открыто высказаться о своих чувствах, и будто бы именно в этот момент их и застал государь. Пораженный двусмысленностью ситуации, монарх пришел в крайнюю степень негодования, посчитав первое признание отчаявшегося влюбленного за связь. И даже то, что Ришем со слезами на глазах молил о руке Селии, единственной, кто мог бы составить его счастье, не смягчило сердце повелителя Камерата.

Герцога вывезли под охраной, дабы не вздумал сбежать, из резиденции в его особняк в столице, где он до настоящего дня ожидал решения своей участи. И так мучился, бедняжка, так страдал… А принцесса была посажена братом под домашний арест, где тоже, конечно же, страдала и плакала, печалясь о судьбе возлюбленного и в обиде на недоверие брата.

Однако прошло время, слезы сестры смягчили сердце Его Величества, и он, наконец, решил простить влюбленных и соединить их, несмотря на все свои прежние намерения. Впрочем, кое-кто такое решение связывал со мной. Поговаривали, что это мое возвращение сделало государя добрей. Теперь, будучи счастливым сам, он желал счастья и своей сестре. Вы ведь еще помните предыдущие сплетни о моем положении при монархе? Так что теперь все почти уверились, что моя должность — это лишь прикрытие наших отношений с Его Величеством. Да и графиня Хорнет была изгнана явно не без моего участия, ведь истинная дама сердца государя уже давно была всем известна…

Слушая все эти сказки, я тихо скрежетала зубами, но с готовностью изумлялась и внимала вдохновенному рассказу, если кому-то хотелось поделиться со мной обогатившейся версией сплетни. Разумеется, я говорю о любви герцога и принцессы, обо мне сплетничать не смели.

Меня вообще теперь начали побаиваться и искали моего расположения в разы чаще, чем прежде, и в этом был виноват еще один слух — о моем влиянии на короля. Будто бы он прислушивается к каждому моему слову и делает, что я пожелаю. К примеру, я сказала, чтобы недавнюю фаворитку изгнали, и вот она уже едет в Аритан к мужу. Так что со мной лучше было дружить по всеобщему мнению.

К этому же выводу пришла и ее светлость. Во-первых, она теперь не старалась воткнуть в меня шпильку с дружелюбной улыбкой на устах. Напротив, ее светлость стала неожиданно мила. Она искала со мной встреч и даже прислала приглашение на ее вечер, где с момента моего возвращения во дворец стало гораздо тише и малолюдней.

А еще у меня появилась традиция гулять во время обеда и после окончания службы, чтобы проветриться и передохнуть. Я почти не гуляла в одиночку. И это я говорю не о своей охране. Гвардейца, следовавшего за мной по пятам, исполняя то ли роль стража, то ли соглядатая, я почти перестала замечать. Он всегда был за спиной и не мешался под ногами, но если мне кто-то докучал, то мягко и непреклонно отодвигал настырного собеседника, ну а после король знал всё, что происходило со мной за день, когда я покидала королевское крыло. Впрочем, не об этом речь, а о том, что компанию мне мог составить магистр, если был свободен. Мог и барон Хендис. Мой начальник, несколько раз поглядев на мое свежее с морозца лицо, нашел затею с прогулкой в оставшееся от обеда время занятной, и тоже иногда начал выбираться из своего обожаемого кабинета. А порой присоединялся и сам монарх