— Боги, — вырвалось у меня, — какая же восхитительная благодать.
— Остановись, — приказал государь, и возница пророкотал:
— Тпр-ру, — останавливая неспешный бег лошадей.
Натянули поводья и гвардейцы. Один из них поспешил к саням, но король остановил его сухим:
— Считаешь меня немощным?
Он откинул в сторону меховое покрывало, слез с саней и подал мне руку, приглашая теперь пройтись. Я с радостью последовала любезному предложению. И пусть это была всего лишь дорога у края леса, но ощущение свободы опьянило.
— Вы встрепенулись, — заметил государь. — Рад, что сумел угодить.
— Да, благодарю, — искренне улыбнулась я. — Здесь чудесно.
Мы вновь замолчали. Я чувствовала, как он поглядывает на меня, но сама смотрела только вперед. Мне хотелось выстроить между нами преграду, не дать повода для каких-то слов или действий, которые могут всё испортить. Даже руки я сознательно сунула в муфту, чтобы король вновь не сплел наши пальцы. Может, я всё еще оставалась неискушенной, но не глупой и не слепой, потому прекрасно понимала, что в своем отношении ко мне Его Величество не переменился. А после слов дядюшки признала и то, что графиня Хорнет оставила короля равнодушным, и всё, что он брал от нее, — это ее тело.
А еще он заставлял меня ревновать, и это я тоже понимала. Все эти нарочитые объятия с Маринетт, целования ее руки, улыбки и нежные взгляды, которыми так щедро делился со своей фавориткой Его Величество. Я отворачивалась или напускала на себя непроницаемый вид. Все эти изъявления чувств были мне неприятны… поначалу. Но когда я задумалась о той странной разнице, которая существует между нежностью монарха к другой женщине и тем, что он в то же самое время не подпускает ее к себе слишком близко, ревность начала угасать. И в моем замечании сегодня, когда мы сели в сани, не было цели задеть графиню или короля — я даже надеялась, что он позовет ее с собой. Тогда бы я сейчас могла просто насладиться прогулкой, а не бороться с желанием достать руку из муфты или же просто посмотреть на государя с благодарной улыбкой.
— Что вас угнетает, Шанни?
— Ничего, государь, — ответила я, наконец, повернув к нему голову. — Я просто наслаждаюсь прогулкой. Только и всего.
— Хорошо, — не стал настаивать монарх.
Из-за череды кустарников вынырнуло большое поле, давно очищенное от того, что росло на нем, и стала видна далекая деревня, стоявшая на другом его краю. Дома слились в черную полосу, над которой повисло облако из дыма, шедшего из труб.
— Какой чудесный пейзаж, — заметила я. — А если еще пустить одинокие сани по полю, которые везут крестьянина домой, то вышло бы и вовсе примечательно. Не находите, государь?
— Я заказал картину, — сказал он вместо ответа на мой вопрос. Я снова поглядела на короля, но уже с нескрываемым любопытством, и он продолжил: — Это сцена из легенды про Сиэль. Хочу, чтобы приятные воспоминания о прошедшем лете были запечатлены на холсте. Говорят, тот художник, которому я отправил заказ, хорошо рисует по памяти.
— Элдер Гендрик? — спросила я со всё возрастающим изумлением.
— Да, кажется, так, — кивнул Его Величество. — Дренг хвалил его, и я отправил графа с пожеланием написать мне такой вот сюжет.
— Его сиятельство — великолепный мастер, — машинально отозвалась я. — Он жених моей сестрицы, по весне они поженятся…
— Надо будет отправить им поздравления, — рассеянно произнес король, и мы в который раз замолчали.
Но в этот раз ненадолго. Его Величество бросил на меня взгляд:
— Шанриз, я кое-что хотел сказать вам до того, как об этом будет объявлено. — Я насторожилась. — Завтра я объявлю о скорой свадьбе моей сестры. — Теперь я ощутила недоумение. Замужество принцессы никак меня не задевало. — С Ришемом, — продолжил государь, и вот тут я остановилась и развернулась к своему спутнику: — И, как сами понимаете, его светлость вернется ко Двору. Я не желаю, чтобы существовали какие-то домыслы об этой свадьбе, потому герцогу появится, не как обвиняемый, а как глава герцогства Ришемского. Это означает…
— Что он признан невиновным, совершенно оправдан и одарен королевской милостью, — глухо произнесла я.
— Шанриз…
Я отрицательно покачала головой, отвернулась и зашагала прочь, не слушая призывы Его Величества. Новость была до того дикой в своей несправедливости и возмутительности, что мне нужно было время, чтобы совладать с собой. Как же живо в эту минуту мне вспомнилось унижение, которому подверг меня герцог. Я будто вновь оказалась в его власти, и чувство беспомощности, владевшее мной тогда, обрушилось на плечи сейчас, придавив непомерной тяжестью.
Если бы дело касалось только оговора, едва не стоившего нам чести, а может, и самой жизни, я бы смогла собрать волю в кулак и стоически принять новость. Но Ришем опоил меня, хотел обесчестить, погубить! Я могла понять стремление его светлости прикрыть преступление принцессы, потому что от этого зависело слишком многое для него. Но не то, что он хотел сотворить со мной. Только не его подлость и низость, только не это!
И что же? Ничего! Нибо Ришем вновь приближен, обласкан и может творить свои непотребства дальше?
— Ни минуты не останусь во дворце, — мотнув головой, произнесла я вслух. — Ни минуты!
— Еще как останетесь, — зло отчеканил король, и я стремительно обернулась к нему.
Я отрицательно покачала головой, отвернулась и зашагала прочь, не слушая призывы Его Величества. Новость была до того дикой в своей несправедливости и возмутительности, что мне нужно было время, чтобы совладать с собой. Как же живо в эту минуту мне вспомнилось унижение, которому подверг меня герцог. Я будто вновь оказалась в его власти, и чувство беспомощности, владевшее мной тогда, обрушилось на плечи сейчас, придавив непомерной тяжестью.
Если бы дело касалось только оговора, едва не стоившего нам чести, а может, и самой жизни, я бы смогла собрать волю в кулак и стоически принять новость. Но Ришем опоил меня, хотел обесчестить, погубить! Я могла понять стремление его светлости прикрыть преступление принцессы, потому что от этого зависело слишком многое для него. Но не то, что он хотел сотворить со мной. Только не его подлость и низость, только не это!
И что же? Ничего! Нибо Ришем вновь приближен, обласкан и может творить свои непотребства дальше?
— Ни минуты не останусь во дворце, — мотнув головой, произнесла я вслух. — Ни минуты!
— Еще как останетесь, — зло отчеканил король, и я стремительно обернулась к нему.
Лицо государя расплылось перед моими глазами. Я подняла руку, чтобы стереть слезы и скрыть свою слабость, но он перехватил ее за запястье, так и не дав донести до лица. Монарх сам стер влагу с моего лица, после коснулся горячими губами тыльной стороны ладони, и я выдернула руку из захвата, не в силах терпеть его прикосновения. Однако король вновь перехватил меня и притиснул к себе. И сколько бы я не дергалась, вырваться было не под силу.
— Шанриз! — гаркнул государь. Ошеломленная резким вскриком, я застыла, глядя ему в глаза, а после снова дернулась.
— Пус-стите, — прошипела я. А затем вновь мотнула головой: — Не хочу!
— Да чего ты не хочешь, бунтарка?! — воскликнул Его Величество.
— Не хочу быть там, где есть он, — с негодованием ответила я. — Не хочу терпеть несправедливость, не хочу!
И охнула, когда король смял мои губы в остервенелом поцелуе. Впрочем, длился он короткое мгновение. Упершись ему в грудь кулаками, я оттолкнула монарха со всей силой, какая нашлась у меня, и когда он ослабил объятья, сама же и отлетела на снег.
— Да что же ты за человек такой, Шанриз Тенерис? — спросил меня с укоризной Его Величество, глядя на меня сверху вниз. После ухватил за руку и помог подняться на ноги. — Вот уж верно был выбран покровитель. Будто ураган в своих чувствах и выводах.
— А какой еще вывод остается сделать? — спросила я ядовито и отвернулась, чтобы стереть слезы обиды, вновь выступившие на глаза.
— Для выводов нужно обладать сведениями в полной мере, — сухо заметил государь. — А после уже бежать и махать кулаками.